Черный мотылек - Хейер Джорджетт. Страница 31

– Стоять на пути куда? – спросила Диана.

– Я никогда не смогу попросить женщину стать моей женой, – ответил он.

Диана бездумно обрывала лепестки розы. Душистые и нежные, они плавно скользили на землю.

– Не понимаю, почему не сможете, сэр.

– Ни одна женщина не захочет разделить со мной мое бесчестье.

– Думаете, нет?

– Нет.

– Вы так уверены, мистер Карр. Ради Бога, вы спрашивали у этой леди?

– Нет, мэм, и это было бы поступком… э-э… человека…

– Какого, мистер Карр?

– Пса! Негодяя! Мерзавца!

Вторая роза разделила судьбу первой.

– Я слыхала, говорят, что некоторые женщины… любят… псов… и негодяев… и даже мерзавцев, – заметила она вызывающим голосом. Не поднимая ресниц, она наблюдала, как побелели костяшки руки, опирающейся на дерево.

– Не та леди, которую я люблю, мэм.

– О! Вы уверены?

– Уверен. Она должна выйти замуж за человека с незапятнанной честью, человека, не являющегося безымянным изгоем, который не живет… за счет… игры в кости… или грабежа на большой дороге.

Он увидел, что в карих глазах заблестели слезы, но тут же отвел взгляд и даже отвернулся. Теперь у него не было сомнений: она неравнодушна к нему и знает, что он это понял. Он не мог оставить ее с мыслью, что ее любовью пренебрегли. Нельзя ее обидеть, но она должна понять, что он не может говорить ей о своей любви. Ее не надо обижать, но следует объяснить, что он не может признаться ей в своей любви. Но как же тяжко было все это! Ее душераздирающий взгляд был прикован к нему, а в голосе звучала мольба. Сейчас он задрожал.

– Обязательно должна, сэр?

– Да, мэм.

– Но предположим… предположим, леди это все равно? Предположим она… любит вас… и готова охотно разделить ваш позор?

Земля у ее ног была усеяна оборванными алыми лепестками, а вокруг и над ней качали и кивали головками розы. Легкий ветерок шевелил ее кудри и кружево платья, но Джон не мог позволить себе снова поглядеть на нее, потому что не смог бы противиться искушению схватить ее в свои объятия. Она была готова вверить себя ему, встретиться с любой опасностью, лишь бы быть с ним. Просто и безбоязненно она предложила себя, а он ее отверг.

– Невозможно представить себе, чтобы леди так пожертвовала собой, мэм, – произнес он.

– Пожертвовала! – у нее перехватило дыхание. – Вы называете это жертвой?

– А как же еще?

– Я… я… я не думаю, что вы мудрый человек, мистер Карр. И… и что вы понимаете женщин… хорошо понимаете. Возможно, она не сочтет это жертвой.

– Неважно, как она это назовет, мэм. Она погубит свою жизнь, а этого быть не должно. Никогда.

Белая роза присоединилась к своим сестрам, так же разорванная на лепестки дрожащими, пальцами.

– Мистер Карр, если эта леди… любила бы вас… разве это справедливо… ничего ей не сказать?

Наступило долгое молчание, а затем милорд мужественно солгал.

– Надеюсь, что она… со временем… забудет меня.

Диана сидела очень тихо. Она больше не рвала роз, легкий ветер поднял лепестки и осыпал ими ее ноги, нежно и шаловливо. Где-то в живой изгороди запела птица свою полнозвучную рыдающую песнь, и со всех сторон раздалось ей в ответ щебетанье и посвистывание. Солнце заливало яркими лучами весь сад, купая его в золоте и счастье, и только для двоих в беседке свет погас, и мир погрузился в тьму.

– Понимаю, – прошептала, наконец, Диана. – Бедная леди!

– Злосчастным был день, когда я вошел в ее жизнь, – простонал он.

– Может быть, и так, – эти слова ей подсказала раненое сердце.

Он склонил голову.

– Я лишь могу надеяться, что она не будет думать обо мне слишком плохо, – чуть слышно проговорил он. – И что она найдет в своем сердце… хоть каплю жалости… ко мне.

Она встала, мягко касаясь юбками травы, подошла к нему и умоляюще протянула к нему руки.

– Мистер Карр…

Он не должен позволять себе глядеть в эти глаза с золотыми искорками… Он должен помнить о Дике… о своем брате Дике!

Он прикоснулся к кончикам ее пальцев и, поклонившись, поцеловал их. Затем круто повернулся и широким шагом быстро пошел между живыми изгородями в тишину леса. Сердце его разрывалось от жгучей страсти и бессильной ярости. Он должен уйти куда-то, побыть один, побороть демона, который побуждал его во весь голос прокричать правду и, забыв долг ради любви, сбросить с плеч эту тяжкую ношу.

А Диана осталась среди рассыпанных цветов, заледеневшая, тихая, и в ее глазах ее светилась горькая обида и безнадежная тоска.

ГЛАВА 15

О'Хара принимает решение

Джим Солтер свернул один из жилетов милорда и аккуратно уложил в огромный чемодан. Затем он поднял кафтан и расстелил его на постели перед тем, как сложить столь хитроумно, чтобы потом ни одна складка не нарушила его безупречности. Вокруг него повсюду были разбросана одежда милорда: мехлинские кружевные воротники и галстуки украшали один стул, шелковые чулки – другой. Роскошные кафтаны висели на спинках, туфли всех видов, и с красными каблуками, и белые, сапоги для верховой езды и домашние туфли, стоя в ряд, ожидали своей очереди, на всех подручных выступах кокетливо восседали парики, а из почти упакованной дорожной сумки выглядывала стопка белых батистовых рубашек.

Джим нежно уложил в чемодан кафтан и расправил его красивыми складками, размышляя в то же время, куда мог подеваться его хозяин. Его не было все утро и, вернувшись, он выглядел таким больным, что Джим забеспокоился и пожалел, что они должны покинуть усадьбу Хортон столь поспешно. Некоторое время назад милорд закрылся с хозяином, и Джим предположил, что он до сих пор находится там. Он протянул руку за следующим жилетом, но прежде чем пальцы его коснулись узорчатой ткани, он замер и поднял голову, прислушиваясь. Быстрые нетерпеливые шаги послышались на лестнице, а затем в коридоре. Дверь резко отворилась, и на пороге явился милорд. Джим с беспокойством всмотрелся в его усталое лицо и с упавшим сердцем отметил, что синие глаза сверкают, а красиво очерченный рот сжат в одну жесткую линию. Тонкая рука, вцепившаяся в ручку двери, нервно дернулась, и Джим ясно понял, что милорд не в духе.

– Закончил? – резко проговорил Карстерз.

– Не совсем, сэр.

– Если ты, конечно, не против, хотелось бы уехать в этом году, а не в следующем.

– Да, сэр. Я не знал, что вы торопитесь, сэр.

Ответа не последовало. Милорд вошел в комнату и, бросив взгляд на разбросанные вещи, оглядел всю комнату.

– Где мой костюм для верховой езды?

Дрожь пробрала Джима от макушки до носков туфель.

– Я… э-э… запаковал его, сэр. Вы хотите его?

– Конечно, я хочу его! Ты что, полагаешь, будто я поеду в том, что сейчас на мне?

– Я думал, ваша честь, что вы захотите поехать в коляске.

– Не хочу. Подай мне, пожалуйста, немедленно алый костюм.

Он бросился в кресло перед туалетным столиком и взял в руки пилку для ногтей.

Солтер тоскливо поглядел на его отражение в зеркале и не сделал ни единого движения, говорящего о том, что он готов выполнять распоряжение Карстер-за. Через минуту милорд круто обернулся.

– Ну! Чего ты стоишь, не двигаясь? Ты не слышал меня?

– Да, сэр, слышал, но… прошу прощения, сэр… но считаете ли вы разумным ехать верхом сегодня… в первый раз?

Пилка со стуком опустилась на столик.

– Я еду в Хорли верхом сегодня! – угрожающим тоном произнес его хозяин.

– Это ведь миль пятнадцать или побольше, ваша честь. Не лучше ли…

– Будь ты проклят, Джим, замолчи!

Солтер сдался.

– Очень хорошо, сэр, – произнес он и раскопал требуемый наряд. – Я пригляжу, чтобы багаж был отправлен повозкой с Питером и оседлаю кобылу.

– Не с Питером. С повозкой поедешь ты.

– Нет, сэр.

– Что?!

Милорд изумленно уставился на Джима. В его почтительном тоне звучала твердая и окончательная решимость. Тон милорда стал ледяным.

– Ты забываешься, Солтер.

– Прошу прощения, сэр.