Тайна лотоса (СИ) - Горышина Ольга. Страница 101

Ответ прозвучал твёрдо и ровно,  будто Нен-Нуфер всё своё молчание репетировала его. А ведь последние перед родами слова звучали признанием в любви, , а теперь… Теперь он получил то,  на что соглашался перед очами жреца Пта — он просил жизнь для царицы,  даже если та решит провести её вдали от него. Но слова ли это самой Нен-Нуфер? Или же эта мысль подарена ей Пентауром,  который так и не сумел простить фараону обманной женитьбы. Жрец любит её совсем не так,  как Амени. Он любит воспитанницу храма ещё с большей страстью,  чем сам фараон,  и поставил заботу о ней наперёд обязанностям перед Пта. Он такой же преступник,  как и правитель Кемета, , но она,  избранница Хатор и Пта,  как может она ставить личную обиду наперёд блага Кемета,  ведь Нен-Нуфер известно,  к чему приведёт фараона разлука с ней — к полному фиалу и бессонным ночам.

— А я хочу оставить тебя подле себя, — по прежнему тихо, но более настойчиво произнёс фараон,  пытаясь усовестить жену. Он готов верным псом спать на циновке у её ног,  только бы не стоять у задёрнутого полога её спальни. И он не хочет приказывать ей — его руки нынче слишком слабы, чтобы удержать её запястья. Опомнись,  царица Кемета!  Опомнись!

— А я хочу уйти и быть подле матери,  — Нен-Нуфер даже повысила голос.  — Ты не в праве запретить мне это.

— Когда же я запрещал тебе общение с Ти?  — фараон пытался говорить тихо,  хотя рыдания подступили уже к самому горлу.  — Я не претендую на день, , но ночь хочу оставить себе.

— Твои желания не совпадают с желаниями Хатор. За твою ложь я заплатила сыном! — вскричала Нен-Нуфер.  — Не упорствуй, ибо ты,  как правитель, неприкасаем для Богов, и потому за твои ошибки будут платить те,  кто посмел шагнуть за тобой,  презрев божественную волю.

— Да что ты знаешь про волю Богов! — фараон не мог больше покорно сидеть на кровати. Он вскочил и зашагал по комнате,  не в силах совладать с охватившим его гневом на несправедливые обвинения. — Первенец моих родителей умер в младенчестве, но мать родила меня,  спустя два года,  не сетуя на волю Богов и не обвиняя моего отца…

— А ей не в чем было обвинить фараона Менеса! — Нен-Нуфер приподняла голову,  и фараон бросился к ней,  боясь, что та попытается встать. Её плечи вновь оказались в его руках,  да только глаза обжигали сильнее пламени,  на котором он сжёг папирус, но отстраняться от боли он не стал: — Твой отец не взял твою мать обманом. А ты,  ты не верил в мою любовь и положил на весы не своё сердце, а благо Кемета,  зная,  что я изберу его,  потому что Хатор не упрекнёт того,  кто заботится о своём народе, , но заставить платить того,  кто возымел наглость поставить свои желания превыше долга!

— Я слышу слова Пентаура!  — вскричал фараон. — Это он вложил их тебе в уста!

Фараон чувствовал, как у него начинают дрожать руки, , а в голове закипает от негодования кровь. Как мог он оставить жреца так надолго с Нен-Нуфер. Он,  знающий, что такое протягивать руки к желанному телу и получать по ним божественным кнутом!

— Это мои слова, Райя!  Это мои слова,  которые пятнадцать дней я берегла для своего мужа. Пентаур не посмел бы ни в чём обвинить тебя,  потому что сам презрел долг перед Пта,  народом Кемета и Амени,  предложив себя мне в мужья,  когда Амени пообещал меня Хатор.

Нен-Нуфер сумела разорвать кольцо дрожащих рук и поднялась с постели. Фараону пришлось отступить,  хотя он и продолжал тянуться к жене руками,  страшась,  что слабость возьмёт над царицей верх. Но нет,  Нен-Нуфер стояла перед ним прямая и гордая, с горящими,  как у кошки,  глазами.

— Я напомнила ему о долге,  и он одумался. Я напомнила тебе о твоём, , но ты не одумался.  И Пентаур хотя бы остался передо мной честен. Ты же лгал мне все эти месяцы. Ах,  если бы ты нашёл в себе силы сказать правду,  наш сын родился бы живым, , но ты,  ты…

И тут фараон ринулся к жене,  чтобы не дать ей упасть, но подхватив на руки,  остался стоять посреди спальни,  вдруг испугавшись, что прижимает к груди любимое тело в последний раз.

— Отпусти меня!  — просьба Нен-Нуфер была едва различима за всхлипываниями, , но фараон побоялся проигнорировать её. Он опустил Нен-Нуфер обратно на ложе и укрыл простынёй.

— Я жду тебя завтра к ужину. И если ты не придёшь завтра, я буду ждать тебя послезавтра и все вечера,  последующие за этим. Ты — моя жена, , а я — твой муж. И так будет до скончания веков.

Он коснулся груди и затем прикрытого покрывалом тела своей царицы. Прождал ответа целую минуту и, не дождавшись, вернулся в свою одинокую постель,  понимая,  что встретится с Нен-Нуфер теперь лишь на похоронах сына ровно через пятьдесят пять дней. Однако на завтра велел накрыть стол на двоих. И на послезавтра.  И на следующий день,  как и обещал. Он не вступал на женскую половину дворца,  давая царице полную свободу. Любовь сильнее смерти,  так его учили,  так он и полюбил свою жену и верил,  что Нен-Нуфер просто нужно время, чтобы успокоиться и смириться с временной разлукой с сыном. Пентаур вернулся в храм и не будет больше смущать её своим скорбным видом, , а Ти и Никотриса постараются вернуть в сердце Нен-Нуфер благосклонность к мужу.

В этом он нисколько не сомневался и радовался,  узнав, что Никотриса,  спустя десять дней,  стала провожать Нен-Нуфер в дом Сети. Однако пресекал всякие разговоры,  говоря брату, что желает услышать всё из уст самой Нен-Нуфер. Только маленький Райя,  глаза которого при встречи с отцом светились неподдельной радостью,  выбалтывал всё, что происходило у пруда. Нен-Нуфер с удвоенным усердием вернулась к обучению детей. Сети стал часто брать мальчика в свою колесницу,  и фараон не мог удержаться и встречал их на конюшне, чтобы пригласить к обеду. Вечерами же смотрел в пустое кресло царицы и верил,  что раз та вспомнила долг перед учениками, то вспомнит его и перед мужем,  когда проводит сына в царство Осириса.  Тогда их любовь раскроется чистым лотосом в тине прошлых переживаний и лжи. Однако ожидание не становилось легче, и фараон пригласил за стол Никотрису в надежде разговорить, , но та не знала,  что сказать повелителю про царицу. Она говорила лишь про гробницу,  в которую так и не смогла привести Нен-Нуфер и сейчас просила помощи супруга. Фараон ухватился за возможность увидеться с Нен-Нуфер и велел ждать его завтра подле гробницы. Он даже суд не довершил,  испросив у Хентики позволения удалиться. Но когда они с Сети примчались к гробнице, загнав лошадей, стража доложила,  что царицы уже час как находятся в гробнице и велели смотрителю оставить их одних.

— Ты спустишься к ним?

Тон вопроса подсказал фараону ответ:

— Нет,  Сети,  я пошлю к ним смотрителя.

Обе царицы вернулись вместе со смотрителем, и ни одна не пожелала сопровождать фараона в детскую погребальную камеру. Фараон пытался поймать взгляд Нен-Нуфер, , но та всё время глядела мимо.  Одно порадовало его: она подвела глаза, украсила волосы и надела подаренные им украшения,  хотя сейчас он с радостью увидел бы на ней прежнее ожерелье с лотосами.

Они с Сети молча шли за смотрителем и одним из стенописцев,  который нёс дополнительный факел. Росписи были завершены,  и фараон с радостью нашёл среди прочих свою фигуру — они с подросшим сыном охотились в камышах на уток. Здесь была и Нен-Нуфер,  и Никотриса. Со вздохом фараон подумал,  что хотя бы после смерти они все будут вместе и в хорошем расположении духа. Он дотронулся рукой до пустого саркофага,  в который скоро положат другой с мумией сына,  и Сети пообещал достать из своего пруда лучшие лотосы.

Поднявшись из гробницы, они не нашли царских носилок. Сети с опаской покосился на брата, , но тот не выказал ни обиды,  ни гнева на самоуправство Нен-Нуфер. Быть может, царицы хотели вернуться во дворец чуть раньше,  чтобы приготовиться к обеду,  на который он пригласил обеих.  Однако братьев удивило, что они не нагнали носилки по дороге и не увидели их во дворе.

— Ты беспокоишься? — спросил Сети.  — Они вероятно отправились в храм, ведь это первый раз после родов, как царица покинула дворец. Хочешь, чтобы я послал гонца к Амени?