Свет зажегся (СИ) - Потоцкая Мария. Страница 35

Полине никто ни разу не говорил ничего подобного. Она в принципе старалась избегать этой темы в беседах, но если все-таки с ней говорили об этом, то в основном сочувствовали. Иногда она представляла, что кто-то захочет ее устыдить, но убеждала себя, что люди все-таки считают, что дети не должны страдать за родителей, как и расплачиваться за то, что они им дали, кроме как помощью и благодарностью.

— Ты нахера это говоришь, больная?! — Толик пнул ее совок и сделал шаг к ней. Официантка сразу отъехала от него на несколько метров.

— Ну серьезно, у меня есть подруга, она проститутка. Зарабатывает и ничего, живет как-то.

— Да и шляйся сама по подворотням, не все должны так жить и претерпевать!

Никто, Толик, не должен, хотелось добавить Полине, но горло было будто забито ватой, и она ничего не могла сказать.

— Сам из подворотни вылез, в ней же тебя и пристрелят!

Полина испугалась, что Толик может снова достать пистолет, но он только прорычал что-то неприятное, и продолжал идти в сторону официантки, которая отъезжала все дальше.

— Короче некогда мне с вами болтать! У меня тут есть клиент и покруче! Влиятельнее вас обоих и еще десяти таких же вместе взятых! Пойду, налью ему кофе!

— Папа? — спросила Полина за мгновение до того, как в темноте загорелся круг света над столиком.

Глава 11 — Дурная кровь, побег и нападение

Официантка скрылась в темноте, когда он практически догнал ее. Ему хотелось схватить ее, и что сделать дальше, он еще не решил. Извиниться перед Полиной, по крайней мере. Где же женская солидарность, он думал, что все девочки всегда на стороне жертвы и не винят ее за то, что ей не кажется нормальным скотское обращение с собой. Ему казалось мерзким убеждение, что нормально жить плохо, стыдно, чтобы у него не случалось, он всегда стремился наверх, хоть сейчас в этом баре его решения казались идиотскими. Его бедная трогательная Полина наверняка испугалась ее слов, ее бы утешить, защитить, но их еще не оставили вдвоем.

Загорелся круг света, за столиком сидел крупный мужчина, уже стареющий, но до звания деда его морщинам не хватало глубины. Лицо у него было страшное, будто все переломанное, хотя сложно было назвать какой-то конкретный дефект, но держался он достойно. Спокойно так, величественно даже. Его пальцы украшали синие нарисованные перстни, и Толик не удивился бы, если бы обнаружил наколотые звезды у него на плечах.

Теперь у официантки в руках вместо совка был чайник, из него она налила кофе в маленькую кружку, которая почти комедийно смотрелась в его больших руках. Мужчина не посмотрел на нее, только махнул рукой, чтобы уходила, и официантка действительно снова скрылась.

Толик мог хорошо вообразить мать Полины, но как должен был выглядеть ее отец, он не представлял. Несмотря на ее нахальность, она казалась ему женственной Евой. И он видел, что если черты лица ее отца, Петра какого-то там, уменьшить и округлить, то можно было понять, что Полина его дочь.

— Ког䬬¬¬¬а я вышел на свободу, ты была достаточно взрослой и не стала играться со мной. Это опущение, я думал, уже не закроется, но вот ты пьяная, взрослая с сомнительным парнем в баре играешь в игру, в которой вы раскладываете свои жизни друг пере другом. Вот и поиграю теперь с тобой, сяду на раздаче. Моя история будет про твоего деда с бабкой. Ты так не хотела общаться со мной, что я не уверен, что ты слушала меня, когда я пробовал тебе рассказать их.

— А ты нам лучше расскажи, как вышло так, что ты, будучи свободным человеком, не смог защитить свою семью, а?

— Я не буду это раскрывать тебе. Слишком много фактов к этому привело. И то, как много лет назад твой босс Эмиль еще шпаной тушил свой дом, лишь только начало. Если бы я мог решить проблему по-другому, я бы решил. Если бы я мог изменить события в прошлом, я бы незамедлительно построил машину времени, да, Полина? А теперь, парень, рот не раскрывай, и слушайте историю.

Толик хотел возмутиться, но увидел, как внимательно Полина смотрит на своего отца, и подчинился.

— Мой отец прошел войну, он отвоевывал города, и так вышло, что ни в одной крупной оборонительной операции он не участвовал. Всегда только нападал. Там он встретил даму, с которой у него завязались шуры-муры, но по долгу службы он ушел из ее деревни. Потом после войны он нашел свою любушку, а она уже замужней была, и к нему не хотела. Он говорил, давай сбежим, обещал увезти ее в город, обеспечить счастливую жизнь, а она ни в какую. У нее уже было малое дитя, и мужа своего она любила. Тогда отец решил увезти ее насильно, сначала хотел одну забрать, но потом и за сыном вернулся. Говорил, если сдашь меня, ребенка придушу, а если нет, то полюблю, как родного сына. Она потом смирилась и вспомнила свою любовь к моему отцу. В городе он обставил все так, что ее дом сгорел, семью расстреляли, и документов у нее не осталось. Выдали ей новый паспорт, чтобы ее больше никто не искал, и стали они жить вместе. Он всю жизнь очень гордился своей женой, и носился с ней как с часами. Старшего сына тоже любил, у него вроде не было ревности, важно было, что и его отобрал у того мужчины. Я у них родился позже. Мать получила образование и работала бухгалтером. Жизнь у нас была, как у людей, но я предполагал, что ей хотелось лучше, и она всю жизнь подворовывала с чужих зарплат. А рабочим много платили, да и карточки у них были самые лучшие. Потом раскрыли, стуканули и мою мать посадили за решетку. Брата моего сводного ты не знаешь, и даже твоя мать его видела пару раз за жизнь. Так вот, брат мой, навещал мать, и там на зоне с ним нашел контакт один человек, который показал ему, как жить надо. Они вместе ограбили квартиру, у него тогда первая ходка случилась. С тех пор он все время по тюрьмам, свобода его не прельщает. Такая у тебя семейная история, вот они, предки твои. Когда я сел на четырнадцать лет, ко мне еще живой отец пришел, и говорит, мол, дурную кровь он привез из деревни, дочка у тебя очаровательная, Петя, но лучше бы тебе было, не размножатся. Но он оказался не прав, ты-то выросла в мать, не в меня. Может, потому что меня рядом не было.

— Я помню эти истории, ты их рассказывал, кода вернулся, только не все подряд сразу. И то есть, ты сейчас хочешь оправдаться тем, что это у тебя кровь дурная?

— Нет. Я хочу сказать, что мне нравится отбирать чужое, вот что заложено у меня в крови. Поэтому я понимаю Эмиля.

Толик подождал несколько секунд, давая ему шанс не заканчивать его историю этой фразой, но Петр молчал. Тогда он кинулся на него и с размаху ударил кулаком по лицу. Петр сначала не сопротивлялся, но следующий удар он отразил и оттолкнул его.

— Я не говорю, что я не сожалею, и, тем более что мне нравится ситуация. Я лишь говорю, что я понимаю его мотивы. У меня не возникало вопросов, почему это случилось с моей невинной женой и дочерями. Уяснил теперь?

— Сука ты.

Петр встал, он был на три головы выше Полины, Толику было лестнее такое сравнение, чем мерить его по себе. Грузный шкафик, такое телосложение подошло бы для их с Чеславом работы. Может быть, когда-то отец Полины занимался чем-то подобным.

Петр будто прочитал его мысли.

— А ты, герой, разве не хотел бы быть мной? — он вдруг спросил это очень легко, даже весело, и Толику на мгновение показалось, что он стал похож на его вечно озлобленного и насмехающегося над всеми пьянчугу-отца, — Разве я не тот, кем ты хотел стать? Вот типа я не твой предел мечтаний, а? Для чего ты крутишься, разве не для того, чтобы стать мной?

Он расхаживал из стороны в сторону вдоль их столика, с высоты его роста смотря поверх их голов. Полина схватила Толика за руку.

— Не говори с ним, пусть исчезнет в темноте, — прошипела она сквозь зубы. А Толик и не знал, что ответить Петру, чтобы тот не оказался прав. Ему стало обидно до зубовного скрежета, что он к нему пристает? Конечно, он хотел быть богатым, и видимо влиятельным как он, может быть, даже иметь заклятых врагов. Конечно, он не хотел бы попадать в тюрьму, хотя и ожидал этого, и не хотел, чтобы его близкие страдали. Да только в этом он сам себя обезопасил, Чеслав и Ярик тоже были готовы к этому. У него, конечно, у самого была дочь, но его преследователям пришлось бы приложить немало усилий, чтобы узнать о ней, он не часто ее навещал, и Толик ни без стыда не мог не признать, что эти встречи со временем будут становиться все реже и реже.