Мятая фольга (СИ) - Снежная Татьяна. Страница 18

Не знала, что сказать.

— Давай сходим в кино, — вдруг предложил он. — В следующие выходные.

Я слишком долго соображала, над его словами. То ли боялась, что ослышалась, то ли не знала, как отнестись к такому повороту в нашем общении.

— Мы ведь давно никуда вместе не выходили, не позволяли себе хорошего отдыха,— объяснил он.

Я любила кино, но не любила кинотеатры. Слишком много иллюзий.

— Это было бы здорово, но зачем кинотеатр? Почему не устроить просмотр дома,—оживилась я.— На диване, с чашкой чая, ты "сточишь" какой нибудь лицензионный фильм, откинемся на подушки и будем хрустеть печеньем...

Никита ощутимо увеличил скорость и некоторое время молчал, словно обдумывал мое встречное предложение. Лицо его при этом ничего такого не выражало, и я немного расстроилась, тому факту, что он недооценил мой запал. Я снова все испортила? И все же спустя минуту, брат ответил:

— Лучше не придумаешь, уговорила.

Ошибка исправлена?

12. Сакура и ассоциации

"...Все, что Вам мерещится в темноте, когда нибудь осмелеет и шагнет  навстречу из сумрака..." WR

Сакура... Веточки с маленькими розовыми цветочками на бабушкиной клеенчатой скатерти могли кого угодно ввести в заблуждение, но не меня. Да, это похоже на цветущую вишню, но иероглифы, мелким шрифтом бегущие по окантовке, отвергали всякие сомнения.

Для меня цветки сакуры, это прежде всего Макс Вронский.. Нет, не подумайте, что у меня сбита ось соотношений или ассоциаций. Но разве, когда вы любите, романтичная мелодия не рождает в вас стойких мыслей о любимом человеке? Или знакомый запах его парфюма, который вы почуяли на незнакомце в лифте?

Почему сакура?

Всему виной мои дурацкие, навязчивые фантазии. Просто когда я думала об этом парне, то представляла, как на нашу, в моем представлении идеальную пару, падают невесомые лепестки, как в многочисленных романтических мангах, которые я в свое время прочла. Это впечатляло, это успокаивало, это давало шанс.

— Что тебя тревожит, Женечка?— Теплая рука бабушки коснулась моих пальцев, которыми я водила по розовым лепесткам на скатерти.

— Нет, все в порядке! —Я попыталась принять непринужденный вид и потянулась к кружке с остывшим чаем. Сколько себя помню, никогда ни с кем не советовалась, никогда в жизни ни кому не жаловалась, не просила помощи. И даже удивлялась тем людям, которые все время твердили о своих проблемах, ища повода вызвать жалость.

Жалость к самой себе, для меня всегда было неким табу. Возможно, я рано повзрослела, но то, что называется "не соответствовать общему имиджу уверенного в себе человека, у которого все отлично",  для меня было самым постыдным и страшным.

"У меня все под контролем, эта вся эмоциональная суета, чепуха... меня не интересует. Мой круг интересов гораздо выше", вот, что вы прочтете на моем лице, если внимательно всмотритесь. Именно такое выражение ежедневно видит на моей физиономии брат, когда подолгу смотрит на меня за завтраком и ужином. Поэтому у него нет причин задавать мне ненужных вопросов. Это своего рода защита. От проникновения под "идеальную маску" на моем лице.

Некоторых вопросов я боялась как огня.

— Мы не виделись кажется с сентября, а ты так выросла, так похорошела..

Так непривычно слышать комплементы в свой адрес. Хорошенькой, меня давно никто не называл.

Нежная улыбка бабушки вызвала во мне странные эмоции. Ее улыбка напоминала улыбку матери и в этом доме, доме моих странных воспоминаний, все ощущалось непривычно реально. Когда- то я любила этот дом. И потолки мне казались более высокими и старенькие стулья более удобными. Отрывочные воспоминания накатывали волной, цепляясь друг за друга, словно магнитики, в разной последовательности: мама, в золотистом платье в ореоле солнечных лучей, что пробиваясь сквозь тонкие тюлевые занавески, освещали ее со всех сторон как райское видение; брат, что стащив последнюю конфету из вазочки на столе, дразня мечется по кухне, пытаясь спровоцировать на ответный шаг; темные сумерки под пологом толстого одеяла, которых я не боялась, потому что засыпая, могла сжимать в кулачке край его футболки. В этом доме нас всегда на ночь пристраивали с Никитой на старенький, но крепкий диван; Помню его ладонь, которую он прижимал к моим губам, сердито шепча на ухо-  "хватит испуганно дышать мне в загривок. Усвой, наконец, трусиха, когда нибудь меня не окажется рядом, и то, что мерещится тебе в темноте, осмелеет и шагнет навстречу..."

Мне вдруг захотелось прильнуть к груди бабушки, обтянутой в льняной, голубой застиранный халат и расплакаться. Плакать долго, навзрыд, пока все то, что хранится внутри меня, не вытечет черной рекой, словно желчь. Вместо этого я торопливо сунула чайную ложку в вазочку с малиновым вареньем. Если все вытечет, я стану пустой и тонкая скорлупа за которой я скрываюсь, непременно треснет.

— У меня все нормально.., — вновь бросила я, пытаясь оставаться равнодушной.

— Что у вас нового? Как дела у Никиты?

На секунду я отвлеклась, балдея от ощущений во рту, которые вызвала сладкая красная ягода, перетертая с сахаром. Никита ушел в маркет делать для бабушки покупки.

— У него усталый вид. Может проблемы на работе?

Я вдруг вспомнила о тех таблетках, которые не единожды находила в кармане его брюк, перед стиркой. Липоцеребрин.

— Ба, я не знаю. Мы мало общаемся...

— Почему?— Она неподдельно изумилась. — Вы же постоянно рядом, близкие люди, вам есть о чем поговорить, не упускайте такую возможность.

"Да..да.. знаю..., проходили.."

— Когда он был еще мальчишкой, то не раз удивлял нас с твоей мамой. Таким озорником рос, таким собственником.., — бабушка пустилась "в странствие" по своим воспоминаниям. Я внимательно слушала, стараясь сопоставить свое мнение о брате с ее стойкими убеждениями. Собственник? Ну да, соглашусь. Озорник? Было время.  — .. и как только ему сняли гипс, он тут же полез на то дерево.

Вот, что странно. Я бы не полезла. Не люблю испытывать судьбу. Покосилась на семейную фотографию, прикрепленную магнитиком к поверхности холодильника. Мама, отец и чуть ниже, наши с Никитой физиономии. У меня папина форма бровей и глаза, а все, что ниже от мамы. А брат, словно соседский мальчишка. Даже цвет волос, светлее на два тона, чем на трех головах.

С чайной ложки на скатерть упала капля малинового варенья. Я смущенно покосилась на близкую родственницу, но та продолжала смотреть в окно, за которым уже ни черта не было видно, погрузившись в только ей ведомые мысли. Синева вечернего неба проникала в окно кухни, смешивалась с теплым светом потолочной люстры. На стенах лежали странные блеклые тени от абажура и мне почему то казалось, что тени незаметно дышат.

— Да, за все приходится расплачиваться..,—тихо произнесла она и печально сложив губы покачала головой. Я бы не обратила на эту фразу никакого внимания, если бы не это выражение ее лица.

— За что именно?— торопливо спросила я, нахмурив лоб. Воспоминания рванулись в мой мозг, как только я осознала причину своего вопроса. Я ведь тоже боялась. Опасалась некой расплаты, за то, что произошло совсем не по моей вине, но в чем я косвенно виновата. Я все хорошо помню, хоть это случилось еще тогда, когда я играла в куклы: выпученные глаза псины, слюна взбитой пеной, учащенное дыхание и струя горячей бордовой крови, что брызжет заливая все вокруг: и черную шерсть собаки, и длинные мальчишеские пальцы утопленные в ней, и мое новое розовое платье.

Привычным жестом я просунула в волосы пальцы и незаметно рванула на себе челку, это всегда помогало. Физическая боль, отвлекала от тяжелых мыслей..."Призраки...рассеются, сами собой, когда -нибудь."

— За что?

— Ах, не слушай меня, солнышко, твоя бабушка стала впечатлительной маразматичкой, — она улыбнулась и погладила меня по голове, — слышишь? Калитка скрипнула. Никита идет, подогрею...