Иллюзия смерти - Тилье Франк. Страница 9

Она поднимает голову от своей стряпни, убеждается, что нас никто не слышит:

– Ты что, до сих пор не понял? Если бы все было к лучшему в нашем лучшем из миров, в чем бы тогда был смысл нашей миссии? Зачем тогда мы нужны? Когда ты слышишь, что там происходит, ты что, хочешь вернуться домой и продолжать жить своей маленькой жизнью?

Она методично добавляет воду и принимается сбивать ингредиенты венчиком.

– Мы живем в реальности, где страх надо поддерживать, – и здесь тоже, – продолжает она. – Именно страх толкает нас на то, чтобы вкладывать еще больше сил в выполнение задачи. Если мы устоим перед этим страхом, значит мы правильные кандидаты, те, кто сумеет осуществить еще более масштабные миссии. Например, отправиться на Марс. Я все время думаю об этом, и у меня появилась мысль, объясняющая присутствие чемоданчика…

– А что, если НАСА специально спрятало его в Литл-Боксе? Просто чтобы напугать нас?

Она кивает:

– А по мне, так и не было никакого оружия. Только намек на него. Выемка в пенке в форме оружия. Некий тест, чтобы оценить наши реакции, нашу способность адаптироваться, продолжать совместную жизнь, доверять друг другу и довести миссию до завершения. Всего лишь психологический маневр. Никто не сдался, никто не попытался отвалить. Понимаешь?

Ее теория кажется мне такой логичной, что я на некоторое время лишаюсь дара речи. А что, если НАСА сообщило ей о смерти матери, чтобы протестировать ее психологическую устойчивость? Разве на Марсе, более чем в пятидесяти пяти тысячах километров от Земли, возможны иные варианты, кроме как принять ужасные новости? Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что моя гипотеза имеет право на существование. Объявление о смерти было сделано именно в тот день, когда Пэтиссон предстояло отправиться в первую разведку за пределы купола. Если в тот момент она не сдернула шлем, если вследствие этого страшного известия не запустила аварийную процедуру, тогда для НАСА она идеальная кандидатура.

Тесты. Гнусные тесты. Но даже если так, чье больное воображение способно заставить человека поверить, что его мать умерла? Знает ли об этом Льюис? Ему это зачем-то нужно? И как во время будущих сеансов связи отличить правду от лжи?

Я направляюсь за тарелками и кружками – просто чтобы занять руки. Я не знаю, что делать. Должен ли я, рискуя раскрыть систему наших с Элен тайных кодов, сообщить Пэтиссон, что ее мать жива? А если она во время проведения опроса скажет об этом представителю НАСА? Я возвращаюсь к ней, так и не приняв решения. Она украдкой поглядывает в сторону основного помещения.

– Я доверяю только тебе одному, – продолжает она. – Когда мы были в пещере, ты не дал мне провалить миссию и никому об этом не рассказал… – Теперь Пэтиссон говорит еще тише: – Так вот, они дали мне поручение навести о тебе справки. В боксе сингулярности, во время опроса…

У меня сжимается горло.

– Что они хотят знать?

– Почему ты так встревожен. Ты плохо спишь, у тебя стресс, и они думают, что это не только из-за того чемоданчика. Ты дольше всех остаешься в боксе сингулярности, это их настораживает. Если у тебя есть какие-то личные, интимные проблемы, я об этом знать не желаю, и уж тем более рассказывать об этом им. Разумеется, я хочу добиться успеха в своей миссии – прежде всего ради моей работы и моего профессионального уровня. Но я не доносчица и не шпионка. Ну вот, теперь ты все знаешь.

Я благодарю ее за искренность. Когда в кухню входит Джонсон и здоровается с нами, мы молчим. Он потягивается, наливает себе чашку холодного кофе и заявляет, что, судя по погоде, нам следует экономить электричество, а значит, блинчики, к его огромному сожалению, придется отложить до другого раза. Когда, прихватив чашку, он уходит, я расставляю тарелки и, глядя на Пэтиссон, опять застываю в нерешительности.

– Что? – спрашивает она. – Ты что-то хочешь мне сказать?

– Нет-нет, ничего.

Я выхожу из кухни. Я никому не доверяю, даже ей.

Бортовой журнал, день 63-й

Дорогой журнал,

у нас третий день каманчаки. Постоянное присутствие облаков опустошило более 90 % основных батарей, соединенных с солнечными панелями. Ограничение потребления электричества, Джонсон хочет на случай крайней опасности как можно дольше не прикасаться к водородным батареям. Это означает, что в данный момент никакого бойлера, холодный душ, холодный суп и потребление ресурсов исключительно для нужд наших лабораторий. Крутая перебранка между Оппенгеймером и Джонсоном, они едва не подрались.

Настроение команды – хуже некуда.

Бортовой журнал, день 67-й

Дорогой журнал,

солнце наконец-то вернулось! И очень вовремя, потому что атмосфера сделалась прямо-таки отвратительной, условия жизни очень усложнились. Так странно: психологически мы и правда ощущаем себя на Марсе. Объяснить это трудно, я ведь знаю, что это не так, но на какое-то мгновение я подумал, что мы действительно скоро умрем, если наши батареи опустеют: никакого переработанного воздуха, никакого кислорода! А ведь мы на Земле, и кислород здесь повсюду снаружи… Вот это, наверное, и называют психологической обработкой.

Короче говоря, наконец-то первый за шесть дней горячий душ – ты вообразить не можешь, до чего это приятно. Вкусный кофе. Я видеть не могу пакетированный суп.

На лица возвращаются улыбки. Ну, вернее, на те, которые обычно улыбаются…

Бортовой журнал, день 70-й

Дорогой журнал,

сегодня день наполнения резервуара водой, накануне последние тридцать литров были перелиты в три канистры. Джонсон попросил нас закрыть пять иллюминаторов, расположенных на округлой стене купола, чтобы мы не имели никакого контакта с выполняющими эту процедуру служащими.

Около девяти часов мы услышали шум двигателя, хлопанье дверец, а потом звук работающих насосов.

Я хотел незаметно выглянуть. Пока Джонсон отправлял сообщение Льюису, я у себя наверху слегка отодвинул шторку иллюминатора. И разглядел какой-то большой внедорожник с прицепленной к нему цистерной. Затем двоих людей в таких же космических комбинезонах, как наши. Они произвели все свои манипуляции так, как если бы тоже участвовали в имитационном эксперименте марсианской миссии. Я ничего никому не рассказал, но мне это показалось странным. Льюис говорил о какой-то внешней команде обслуживания. Тогда почему обыкновенные парни, которые наполняют резервуар водой, носят такую экипировку?

В 9:45 резервуар был залит под завязку. Мы торжественно отметили это, съев по помидорке черри, которые я вырастил из своих культур. Каждому досталось только по одной, но ты не можешь себе представить, какую гордость я ощутил оттого, что создал пищу при помощи штаммов бактерий и различных элементов наших органических отходов! В этом случае действительно можно говорить о стопроцентной биопродукции! До завтра!

День 77-й

Сегодня утром никакого «Взгляда на мир». Радио молчит. Впервые за два с половиной месяца женский голос не сообщает ежедневных ужасов. Джонсон нажимает на кнопку и склоняется к микрофону:

– 8:36. Джонсон – Льюису. Куда делся очаровательный голос, который скрашивает наши суетные утра?

Проходит час, экран по-прежнему темный. Джонсон повторяет вызовы, его лицо становится все более встревоженным. Мы еще можем отправлять из бокса сингулярности электронные письма, только вот уходят ли они? Ни один из нас ответа не получает. Больше не приходят опросники НАСА. Часть дня Оппенгеймер ищет поломку, внимательно исследует передатчик, реле антенны, ее передающую способность и заверяет, что с нашей стороны все функционирует. Значит, возможно, у НАСА возникла какая-то техническая проблема.

Мы решаем, что этот ляп скоро будет устранен, и возвращаемся к работе.

Вечером по-прежнему ничего. Раз за разом все по очереди изучают свой аккаунт в боксе сингулярности. Почтовый ящик остается безнадежно пустым. Как и остальные, я провожу беспокойную ночь – меня тревожит мысль, что Элен не получила моего письма и волнуется.