Никогда не говори «навсегда» - Тронина Татьяна Михайловна. Страница 55
— Она давно хотела признаться… Вот дрянь! — улыбаясь, развела руками Нелли, встав перед зеркалом. Та, зеркальная Нелли, сочувственно кивнула ей головой. — И вообще… я видела, как Ульке нравится Алешка. Сто лет назад могла бы догадаться!
Зеркальная Нелли кивнула ей в ответ — да, могла бы догадаться…
Нелли зашагала из угла в угол, пытаясь осмыслить только что открывшуюся перед ней истину.
Ей окончательно стало ясно, что дело не в Кате.
Совсем недавно Нелли обвиняла во всем эту женщину, а теперь выясняется, что дело не в ней… Дело в Алеше. Да и не в нем, собственно! Нелли с досадой поморщилась. И уж не в Уле, это точно… Дело в том, что мир несовершенен. Такова человеческая природа. Какие там проценты привела в пример Улька? Вот-вот, верность — лишь вопрос времени!
«Она сказала — глупо верить в неземную любовь на пятом десятке… Да я, собственно, и не верила, что существует на свете неземная любовь. Я просто верила в любовь. В то, что она есть. И самое страшное — на пятом десятке (впрочем, как и на любом другом) осознать, что ее нет, не было и не будет. Что есть только голос пола. Инстинкт, для приличия окутанный флером поэзии. Кино, живопись, литература… все ложь. Ромео, если бы не умер, через год после женитьбы на Джульетте тайком бегал бы к ее подружке! Все ложь. Люди, обнявшись, ходят по улицам, целуются на эскалаторах… Невесты в белых платьях, счастливые женихи… Пройдет какое-то время, и их клятвы друг другу рассыплются в прах. Я проклинала Катю, а была еще Уля. И, скорее всего, другие, имен которых я просто не знаю… Какая же я глупая!»
Нелли, схватившись за голову, тихо засмеялась.
— Ну как — ничего? — с беспокойством спросил Ганин, пошевелив плечами. Он пытался понять, хорошо ли сидит пиджак.
— Вроде бы ничего, — серьезно ответил Мика, оглядывая его со всех сторон.
— Чудесно, просто чудесно! — залепетала, захлебываясь, субтильная девушка-продавщица. Она бросилась к Ганину. — Настоящее итальянское качество… Вы второго такого костюма не найдете!
Ганин с отвращением посмотрел на нее.
— Я сам разберусь, — брюзгливо буркнул он, продолжая шевелить плечами и наклоняться. — Надо было шить на заказ, — обернулся он к сыну.
— Это долго?
— Долго. Несколько недель, наверное, — вздохнул Ганин.
— Очень долго! — возмутился Мика.
— Да, времени у нас нет… Ладно, выписывайте чек! — обернулся он к продавщице, испуганно выглядывавшей из-за вешалок.
Через полчаса Ганин с сыном вышли из универмага, пешком дошли до Лубянки, где была припаркована их машина — блестящее чудо ядовито-красного цвета (на таком цвете настоял Мика, но Ганин спорить не стал. «Вырастешь — отдам тебе», — пообещал он тогда сыну).
— Цветы нужны, — вдруг забеспокоился сын. — Как же ты без цветов?
— Найду по дороге. Знаешь, букет тоже надо было заказать заранее, — с запоздалым раскаянием вздохнул Ганин. — Чтобы чего-нибудь эдакое соорудили, фантастическое… Эскиз даже можно было нарисовать!
— Эскиз цветочного букета? — изумился сын.
— Да, а что? Потому что они, флористы, тоже мало что соображают, — брюзжал Ганин. — И вообще, тебе совет на будущее — о таких вещах заранее думай. Это же вопрос жизни и смерти!
— Да, папа, — серьезно кивнул Мика. — Может быть, мне с тобой поехать?
— Нет-нет, не стоит… Останешься с Серафимой.
— Ладно.
Дома Ганин быстро переоделся в новый костюм, долго и мучительно завязывал галстук Мика помогал ему советами. Потом пришлось звать Серафиму Евгеньевну, и та, отпустив несколько ехидных замечаний (случая отыграться она никогда не упускала!), наконец милостиво уладила вопрос с галстуком.
Ганин побрызгался одеколоном, поцеловал Мику в макушку и выскочил из дома.
В ближайшем салоне флористики принялся выбирать букет. Выбор был огромный — у Ганина даже в глазах зарябило от цветов, половину названий которых он даже не знал.
Продавщицы так и забегали, стремясь угодить привередливому клиенту.
— Для кого букет? По какому поводу? — спрашивали они.
— Молодой женщине, — важно ответил Ганин. — Буду делать предложение…
Его слова повергли в шок служащих салона. Это ж какая на них теперь лежит ответственность!..
Перебрав кучу вариантов с орхидеями, каллами и лилиями, Ганин пришел к неожиданному выводу — надо дарить розу. Причем одну. Всего одну! В данном случае лаконизм более уместен, чем снопы из цветов и аляпистые корзинки в «новорусском» стиле… Ни бантиков, ни рюшечек, ни бумажного кружева!
Только одна роза.
Естественно, надо было решить — какого цвета…
Красный — цвет страсти. Белый — нежности и возвышенной любви. Можно розовый, но в данном случае компромиссы ни к чему…
Красный или белый?
Сначала Ганин склонялся к красному (еще жива была в памяти та фантастическая ночь!), а потом он взял в руки белую розу. Белую-белую — как снег на горных вершинах. Как крылья ангела… У этого цвета было слишком много обязательств — само собой разумеется, одной ночью не отделаешься! «Я буду любить тебя вечно. Только тебя. Только тебя…»
Григорий Ганин купил роскошную белую розу.
Еще через полчаса он надавил пальцем кнопку звонка.
— Гриша? — обрадовалась Катя, распахнув перед ним дверь. — Ты один? А Мика где…
И тут она осеклась. Увидела костюм, выбритое серьезное лицо, белую розу — и как будто сразу догадалась обо всем.
— Проходи, — сдержанно произнесла она.
Ганин зашел, протянул ей розу.
— Это тебе.
— Красивая… — хмурясь, сказала она, поднеся к лицу цветок.
— Катя… — сказал он, проходя вслед за ней. — Я бы хотел…
И замолчал.
Григорий Ганин в первый раз был у нее дома.
— Это ты сама? — удивленно спросил он, подходя к стеллажам, на полках которых разместились Катины деревянные творения. Бесконечные лошадиные табуны…
— Ага.
— Слушай, как здорово! — забыв обо всем, воскликнул он. — Я-то думал…
— Что ты думал?
— Мика говорил, что ты вырезаешь из дерева лошадок, и я… я представлял их совершенно по-другому, — признался Ганин и тут же пожалел о сказанном.
— Представляю, что ты представлял! — несколько нервно хихикнула Катя.
— Я представлял их… игрушками, — мрачно пояснил он. — А это… это настоящие скульптурные произведения, это…
Он внимательно рассматривал Катины творения.
Жеребята, рысаки, битюги с тяжелой поступью. Стоят, бегут, лежат. Пьют воду из ручья. Подняв голову, ловят широкими ноздрями ветер. Наклонив голову, роют копытом землю… Длинноногие, поджарые, нереальные в своей красоте. Готовые в любой момент сорваться с места и полететь вперед… В какие такие степи рвались они?
— Потрясающе! — совершенно искренне восхитился он.
Катя сняла с полки одного из коней.
— Это тебе, — серьезно сказала она. — Подарок.
— Спасибо…
— Ганин, а теперь говори — зачем пришел?
Она стояла у распахнутой балконной двери, скрестив руки на груди. В длинном светлом платье с мелким, неразборчивым рисунком — из ситца, что ли… И босая. Ганин только сейчас заметил, что она босая. Узкие лодыжки, узкие длинные пальцы. Даже босая, без спасительных каблуков, она выглядела очень соразмерно, пропорционально — эту телесную гармонию наметанный глаз Ганина-архитектора уловил сразу же. И задним числом он вдруг вспомнил Риту — вот чего та беспокоилась, вот почему даже по дому бегала на каблуках! У Риты были совершенно другие пропорции.
Ветер с улицы играл с подолом Катиного платья. И опять, в который уже раз, Ганин поразился тому, как она, Катя, хорошо выглядит. Небесная, нежная, акварельная прелесть…
— Что ты смотришь? — спросила она и беспокойно оглядела себя. На всякий случай отряхнула подол.
— Так… — пожал он плечами. «Надо было дарить красную розу! — подумал он, с трудом отводя от нее взгляд. — Или… нет, все-таки я правильно поступил, что купил белую!»
— Что Мика делает?
— Он? Он с Серафимой дома сидит… ну, с домработницей. Я… я потому его не взял, что мне надо было поговорить с тобой.