Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович. Страница 9

— Глупости какие! Тебе не о чем больше со мной говорить?

На этой стадии наша любовная игра с женой заканчивалась, и мне думается, что Татьяна, как всякая рассудительная женщина — она была именно такой, — относилась к числу фригидных женщин. Я нисколько не удивился бы, если бы она в самый острый момент полового акта вдруг сказала: «Я выключила газ под чайником, ты не помнишь?» И мне, чтобы ее успокоить и, может быть, после этого удовлетворить, ничего не оставалось, как ответить: «Не волнуйся, ты не зажигала газ. Да и чай мы сегодня пить не будем».

За Барина нас всех премировали, я получил пятьдесят рублей и был чрезвычайно горд этой наградой: значит, я начинаю чего-то стоить в своем ремесле. Эта премия дала мне возможность начать очень трудный разговор с Татьяной о будущей зарубежной работе.

— Кажется, моя учеба в «семерке» подходит к концу, — сказал я, когда мы с Татьяной улеглись на тахту после ужина.

— Как это подходит к концу? — не поняла она и, облокотясь на подушку, внимательно стала смотреть мне в глаза. — Ты хочешь сказать, что тебя приняли временно?

— Да, именно так ты и поняла суть дела, — ответил я и решил не применять никаких обходных маневров, а все сказать ей именно сейчас и уже потом, судя по ее реакции, сделать ей предложение. — В Белгород-Днестровском я проходил подготовку по изучению автомобиля. Два раза туда приезжал мой шеф из республиканского аппарата, привозил деньги. А ты думала, что я зарабатывал на автобазе столько денег? Нет! Я уже находился на содержании КГБ. Потом меня перевели в Кишинев, и здесь началась серьезная учеба в «семерке» — это Седьмое управление КГБ, служба наружного наблюдения. Здесь я познаю, как вести слежку за людьми, за врагами, за подозреваемыми, изучаю, как они проверяют, нет ли за ними слежки, как пытаются уйти из-под наблюдения, оторваться от «семерки». Вот сейчас я получил премию — мы выследили одного предателя Родины, он служил в КГБ, а сам работал на израильскую разведку Шин Бет, много вреда нанес нашей стране, сукин сын, у него здесь была целая агентурная сеть, и мы ее выследили.

Глаза у Татьяны горели, в них отражался неподдельный интерес, но в глубине их затаилась тревога. Я провел рукой по ее волосам, она перехватила ладонь и поцеловала.

Как это было понимать? Признательность за доверие, что я раскрыл ей секрет большой важности, восхищение тем, что я делаю, гордость за мои успехи? Все это я неправильно истолковал, это была серьезная подготовка к тем вопросам, которые она уже мысленно подготовила для меня. Я знал, что вопросы будут, я даже их смоделировал и имел примерные ответы.

— А дальше? — спросила она. — Закончишь ты с «семеркой»? Дальше что?

— Дальше будет отработка конкретного задания в одной из англоязычных стран, возможно в Штатах или Канаде.

— Ну, а я? Что будет со мной? Соломенная вдова? Тебя готовят не на год и не на два, слишком дорогое удовольствие. Очевидно, на десяток лет? Ну, а я что буду делать? Сидеть и ждать у моря погоды? — В ее глазах уже не было ни интереса, ни затаенной тревоги, в них была просто растерянность. Татьяна даже не глядела на меня, она уперлась взглядом в мое плечо.

Я тоже замолчал. Я не мог ничего ей ответить, не мог предложить: «Поедем вместе работать». Она сама должна сделать выбор, прийти к правильному решению.

— Скажи мне честно, ты для чего на мне женился? Ведь в то время, когда мы поженились, у тебя уже были отношения с КГБ. Только не надо лгать. Ты женился с определенным расчетом? Так? Выкладывай, с каким?

В эти минуты я подивился Татьяниному необыкновенному чутью. Я увидел ее совсем с другой стороны. Если она стеснялась ходить передо мной голой и прикрывала руками волосы между ног, то сейчас я почувствовал, как она решительно загоняет меня в угол. Правда, сил у нее для этого мало, и стоит мне выдвинуть один лишь весомый аргумент, а я его выдвину, и сразу разрушится построенная ею версия.

— Видишь ли, я женился, потому что люблю тебя. И надеялся, что у нас будет хорошая семья, как сказано в марксистском учебнике, «социальная ячейка», — попытался я шуткой смягчить обострившуюся ситуацию. — Только потом я получил предложение от КГБ.

— И ты подумал, что все само собой утрясется. Или ты решил, что предложишь разделить с тобой дальнейшую судьбу, и я, как собачка, помчусь за тобой за границу? И на эшафот вместе!

Сказать мне было нечего, она преподала мне хороший урок. Теперь моя очередь найти убедительные слова, чтобы заставить ее изменить решение.

— Нет, Таня! Ты не права. Я думал, что когда пройду полностью подготовку, скажу тебе о своей поездке за рубеж, например, на два-три года, а там будет видно, — как-то неуверенно пролепетал я, чувствуя себя отвратительно и беспомощно. Она не торопясь загоняла меня в угол, и я решился на прорыв, чтобы покончить с этой неопределенностью. — Скажу тебе честно, ты все просчитала правильно. Я действительно хотел тебе предложить поехать со мной за кордон.

— Тебе рекомендовали жениться, — прервала она меня, — ты подыскал девушку и решил, что вот эта дурочка тебе, пожалуй, подойдет. Не может же советский разведчик бегать по бардакам. Женщина должна быть у него дома в постоянной готовности, — жестко и издевательски сказала Татьяна, и я увидел в ее глазах презрение. — Тебе надо было жениться на Лючии Скорцеску. Ты помнишь Лючию? Эта роль очень бы ей подошла. Ни размышлений, ни сомнений, зато всегда под рукой и внешность — что надо. Ты ей нравился, — закончила она печальным тоном, и я почувствовал, что мне как будто удалось выбраться из угла, куда меня загнала Татьяна своей догадкой.

— У тебя что-то было с Августой? — вдруг спросила она без всякой последовательности, по существу усыпив мою бдительность. Ее вопрос был как удар хлыстом, я даже вздрогнул от неожиданности.

— Это уже слишком! — воскликнул я горячо. — Откуда эти подозрения? — Она-таки загнала меня окончательно в угол, и мое спасение, как у волка, окруженного флажками, — идти напролом или погибнуть. Ясные упреки, что я скрыл свою связь с КГБ, и все прочее — это не главное, это так, между прочим. Главное для Татьяны, а это я безошибочно понял, было ли что у меня с Августой? Как и для всякой женщины с эмоциями и ревностью, сейчас для Татьяны важно было выяснить, воровала ли Августа любовь, которая безраздельно принадлежала ей, законной жене.

Нет, тут тебе меня не поймать, открещусь от любых подозрений. Потом, это подозрения и не больше, подозрения еще не факты.

Я оскорбленно молчал, затягивая паузу, пусть выскажется, тогда я смогу рассеять ее подозрения.

— Пару раз за обедом она очень нежно коснулась твоей руки, — заметила почти равнодушно Татьяна. Но меня этим равнодушием не провести, я расценил это как пробный шар.

— У нее такая привычка, — также равнодушно парировал я. — Она всегда трогает за руку, может даже провести ладонью по голове. Привычка!

— Вот только нежность в глазах — это уже не привычка, — возразила ехидно Татьяна, и я понял, что победа близка: больше ей сказать нечего, у нее на руках одни подозрения, и притом весьма слабые. Однако подозрения из чего-то возникли, их необходимо погасить в зародыше, иначе неизвестно, чем все это кончится. И я решил: никаких контактов втроем! Береженого Бог бережет! — Я согласна ехать вместе с тобой, — неожиданно сказала Таня и поцеловала меня в губы. В эти секунды во мне вспыхнула к ней любовь и нежность. Я страстно желал ее, как никогда раньше. В первый раз я понял, что удовлетворил собственную жену и был несказанно этому рад.

Когда я пришел на работу, в конторе царила мрачная атмосфера. Здесь находились все, кто не был занят в смене. Аркадий сидел в кресле и своим тяжелым взглядом придавливал всех к стульям, поглядывая на чекистов, словно выбирая, в кого бы первого ему вцепиться. Не найдя жертвы, негромко прорычал:

— Распустились, какая-то старуха их провела! Стая бездельников. Хлеб жрете дармовой! Гнать вас надо взашей! — Он сделал паузу и уставился в угол. Я тихо спросил Игоря, что случилось. Аркадий услышал и ехидно подхватил: — Вот, вот расскажи ему, как вы, два профессионала, оплошали перед восьмидесятилетней старухой. Ну, давай, рассказывай! Он молодой, пусть послушает!