Сказка в дом стучится (СИ) - Горышина Ольга. Страница 33

— Извини, что не позвонила. Я без ног притащилась. Прямо в такси уснула.

— Как Никита? — перебила я, чтобы закончить разговор и заодно проявить участие.

— В школе, — хмыкнула тетка. — Только что скинула. Решила прогуляться. Мне оттуда до офиса сорок минут неспешным шагом. Кстати, можем погулять по городу. Я не только на жопе сидеть могу. Я как раз это ненавижу и предпочитаю двигаться в любую свободную минуту. Ну, гулять пойдем? В Летний сад? Или просто по Невскому до Лавры. Пока майская теплая погодка в холодную июньскую не превратилась.

— Давай ближе к делу. Никиту не ругали?

— Нет, удивительное дело. Впрочем, он никого не ругал. Закрылся у себя и не выходил. Ты ему какую-то гадость сказала, что он так расстроился?

О, заход понят.

— Нет. Он сказал… гадость мне, — Но пока я не скажу тебе, какую именно. — Мол, из-за меня ему пришлось важные встречи пропустить. Наверное, наверстывает. Ночами работает…

Ага, оттачивает навыки работы с поисковиком Гугла или Яндекса. Я вот с удовольствием бы подправила ему физиономию скальпелем. Да так, что не только распознаватель лица в айфоне не сработает, но и мать родная не узнает.

— Сказала же, мой братик сволочь, высший сорт. Почти просроченный, правда, — уже смеялась Марианна, но как-то натужно.

Впрочем, в телефон настойчиво пробивался шум улицы. Не покричишь и не посмеешься вдоволь на людях. Тем более дамочке при параде надо держать лицо. Мне вот дома можно спокойно корчить рожи — бабки-ёжкины!

— А мне его жалко… — выдала я, чтобы подколоть.

— Во, на то и было рассчитано! Это ты его просто не знаешь. Таких не жалеют, потому что такие никого не жалеют. Даже собственного сына. Ты бы видела, сколько он ему домашки припер. Ну какого хрена тройки исправлять? Это же не двойки. Плюс шестой класс. Говорю, у него мозгов нет. Никита умнее папочки будет. Вот хочу его в субботу засадить за домашку с сыном. Посмотрим, как он уравнение с двумя неизвестными решать будет.

Он их, кажется, как орешки, щёлкает! Даже проверку не делает — уверен в своей правоте.

— Я ему выходные устрою такие, что не забудет… — рычала Марианна.

Я сжала губы — в этом, Марьянка, я тебе помогу. Видимо, она не знает еще про Тишкин день варенья. Ничего, пошлет ее братец саму домашку с племянником делать. Послать бы мне самой этого братца. От его сестры легко не избавиться. Так до офиса болтать и будет, чтобы не скучно шагать было!

— Марианна, извини, но мне нужно бежать. У меня клейстер варится для папье-маше…

Вот она, извечная отмазка кукольника!

— Извини. Конечно, иди. Ты мне позвонишь? Или я тебе?

— Я — тебе, но не раньше понедельника.

И пусть этот понедельник никогда не наступит. Как и суббота. Еще два дня. С половиной. И половина меня уже корчится от страха, подозревая Терёхина в обмане. Нет, глупости… Он взрослый мужик, ему играть в кошки-мышки некогда. Хотел бы другого, так прямо б и сказал. Мне не шестнадцать, чтоб ходить вокруг да около.

Я уселась доделывать брелок, хотя от ночного напряга болели и глаза, и руки, но я боялась, что завтра нарисуются дела, и Тишка останется без подарка. Да черт с ним, с Тихомировым, мои труды пойдут прахом!

Зазвонил телефон, и я, жмурясь, ответила, не взглянув на номер.

— Ты дома? — спросил тот, кому я так и не послала благодарность за букет.

— Доброе утро, — ответила я.

— Извини, я должен был поздороваться, ты права. У тебя есть серая нитка и иголка?

— Валера, что тебе надо?

— Пришить пуговицу. У меня впереди важная встреча. Если никак, я поищу ателье.

Я сидела — и это меня спасло. Кому-то явно не мешало б прикусить язык. Мне!

— Если ты рядом, приезжай, пришью.

— Я буду рядом минут через двадцать, — это был смешок, ничем не прикрытый. — Знал, что не откажешь.

А это уже была констатация факта, что на мое мнение ему плевать. Из центра до нас далеко не двадцать минут ехать. Хорошо ещё, не за пять позвонил. И не из-под одеяла вытащил, куда я планировала залезть минут через пять. За двадцать залезть и вылезти из душа точно не получится. Пришлось заняться обтиранием. И собиранием мозгов в кучу, потому что под звук бегущей воды я пыталась прикинуть, что ещё понадобилось от меня Терёхину с утра пораньше. Одиннадцать утра. Ты из дома не раньше девяти вышел. Вот не надо про деловые встречи заливать… Совсем меня за дуру держать некрасиво. Десять лет даром не прошли. Повзрослела!

В домофон я даже не просила кто, просто нажала кнопку. Боялась, что на ответ «Я» скажу — свинья. Затем повернула замок на входной двери и оставила заметную щелку: стоять с ним через порог лицом к лицу не хотелось. Как говорится, переходим сразу к делу.

— Тапки не оставила? — спросил он, захлопнув дверь.

Я все же осталась его ждать в проёме кухонной двери.

— Тапочки в мужском размере здесь не водятся.

Секундные гляделки. Сдался. Опустился к шнуркам ботинок.

— У меня носки чёрные.

— У нас полы чистые. Зачем ты приехал?

Он сунул руку в карман и протянул мне пуговицу.

— Соскучился. Такой ответ тебя устроит?

Я молча взяла пуговицу и отвернулась, а он молча сделал за мной шаг, но до кухни до дошёл. Поймал ещё на пороге, и сцепил руки чуть ниже моей талии, заставив упереться лопатками ему в грудь.

— Что ты делаешь?

К счастью, он не делал ничего — просто держал меня у груди. Я смотрела на стол и жалела, что бульдог на нем сидит игрушечный и не облает гостя. У меня лая не осталось — во рту пересохло. И в легких воздуха. Сколько он выливает на себя туалетной воды? Или просто я забыла, какой резкий запах бывает у афтершейва на таком близком расстоянии…

— Издеваюсь над тобой, — использовал он язык, к счастью, по прямому назначению: говорил. — Потому что маленькую девочку Алю мне до сих пор хочется подкалывать по поводу и без повода, а взрослую женщину Александру мне просто хочется…

Я сжалась, потому что объятия усилились. Если бы успела взять в руки иголку, точно бы уколола палец, чтобы проснуться.

— … Узнать поближе.

Издевается, точно…

— Отпусти меня.

Просьба, сказанная сухим голосом, превратилась в приказ. И он отпустил.

— Хочешь верь, хочешь не верь, но пуговица отлетела. Я лишь чудом ее поймал. Как и тебя — чудом. В чем дело?

Я уже была у стола и сейчас повернулась к гостю лицом, вооружившись тремя катушками серых ниток.

— Который твой оттенок?

Валера глядел на меня, не мигая. На меня, игнорируя нитки.

— А какая твоя проблема, Александра? Снова напридумывала себе черти что.

— Ты снова дал повод своим враньем. Какая деловая встреча в десять утра?

— Она была в девять и оказалась очень плодотворной. Бабка Ёжка наколдовала, не иначе. Поэтому я на нервах открутил пуговицу. Да, Александра, бывает правда, не похожая на правду. И спасение тут одно — верить говорящему.

Он скинул пиджак и повесил его мне на плечо.

— Сама решишь с нитками. И со мной.

— А что мне решать с тобой? — почти взвизгнула я, утратив способность контролировать голос.

— Верить мне или подвергать сомнению каждое слово.

А вот Терёхин контролировал себя прекрасно: то смешок, то железный тон выдаст. То поучительный:

— Доверие — цемент отношений. Иначе стена рассыпется и кирпич ударит по темечку. Кирпичи действительно просто так на голову никому не падают.

— Какие отношения?

Как же меня трясло от его близости… Память, миленькая, скажи, что так было всегда, и это не больше, чем злость…

— Любые. Дружеские в том числе. Дружить без взаимности у меня с тобой не получится ну никак.

— А надо? Со мной дружить?

Глава 29 "Остросюжетный роман"

— Какой же дурак откажется дружить с девушкой, которая различает пятьдесят оттенков серого?

Что за… В мыслях осталась одна лишь нецензурщина, но я прогнала ее прочь. Терёхин не мог иметь никакого понятия ни о книге, ни о фильме — взрослые деловые мужики ширпотребными влажными женскими фантазиями не интересуются. Это просто синдром питерца сработал — только почему пятьдесят? Бери сразу все сто!