Сказка в дом стучится (СИ) - Горышина Ольга. Страница 38

Я отряхнула мех — почти чёрный, непрофессионал и не догадается о его происхождении. Саму куртку я не перешивала — она пригодилась для создания образа пилота из «Маленького принца». Боже, ну почему я оправдываюсь даже перед собой? Никто меня в Тишкиной компании не станет судить ни по платью, ни по шубке, а только по факту, что я каким-то образом осталась в Валеркиной жизни. Терёхин точно не скажет им, что мы знакомы всего три дня.

— Откуда платье?

Я не обернулась к сестре. Просто перевесила вешалку с двери шкафа на карниз со стороны моего кресла. Пусть денек отвисится и заодно проветрится.

— Из шкафа, — ответила я правду.

— Почему я его никогда не видела?

— Потому что я не ношу платья. Тем более, вечерние. Некуда и не с кем.

— Не понимаю я тебя, Алька. Ну какой смысл наряжаться перед мужиком, который тебя уже голой видел?

Тут уж я обернулась.

— Голой он меня не видел. Мы пили чай, — отчеканила я. — Он приехал за машиной.

— А, ну да… А в кровати у тебя просто домовой попрыгал…

— Я просто не застелила ее с ночи. Что тебе от меня надо, Вероника? В чем ты меня все уличить хочешь? Я ничего не скрываю. Я взрослая женщина, и сама буду решать, с кем и где мне спать.

— Но не в моей же комнате!

— Знаешь, она вообще-то и моя тоже.

— К тридцати у нормальных баб есть своя квартира.

— Понятно. Знаешь, мне тоже понравилось жить одной. И я плотно займусь этим вопросом, как только денег поднакоплю. Ты, блин, не спрашивала, на что я живу без дней рождений почти год, не спрашивала? Потому что на тебе это не отразилось. Знаешь, не плюй в колодец, умные люди говорят.

— Так это ты плюешь на всех нас. Это ты живешь, как тебе нравится. Мать неделю не спала, когда ты в своё Кемерово на машине упёрлась!

— Я и в Смоленск на машине ездила! Хватит проецировать на меня свои личные страхи.

— Но туда ж ты ехала не одна! — не унималась самая умная, которой мать делегировала полномочия промывать мне мозги.

— Я и в Кемерово попутчика взяла. Я не дура. И ночью нигде не останавливалась. Так что хватит! Знаешь ли, тащиться в кафе вечером намного опаснее.

Вероника изменилась в лице.

— А без машины ты нас не заберёшь, выходит?

— У меня есть машина. Даже круче. Твоим подружкам понравится. Можешь в окно выглянуть.

А я пока глаза потру. Спать так и не легла — сон отступил под ударом гормонов счастья, и я доваляла бульдожку, нашла в коробке нейтральную абстрактную акварельку, на которых обычно рисовала лейблы, и вывела каллиграфическим почерком поздравление для Влада. Долго думала, подписывать одним именем или двумя, но в итоге остановилась на трех буквах — Аля.

Вероника тем временем чуть в окно не вывалилась.

— Вау! Прокати, а?

Глаза горят — сейчас занавески подожжет.

— Не сегодня. Я с часа ночи не сплю.

— Так ложись спать, а ночью покатаемся. Я как мышка буду. К маме уйду учиться.

— Я не усну, Вероника. Не хочу засыпать, — исправилась я. — Мне сейчас ванна ваша не нужна для кукол, так хочу в человеческом режиме пожить…

— Со своим…

И уставилась на меня выжидающе.

— А вот не скажу, как его зовут. Обойдешься. Иди уроки делай. Завтра пятница, завтра отвезу тебя мороженое есть. Бабам цветы, детям мороженое. Или забыла?

— Злая ты, Алька!

Но я ещё злой не была. Злой с работы вернулась мать.

— Что это за машина? — спросила она прямо с порога. — Я встретила Анну Сергеевну.

— Это она тебя встретила, — отрезала я. — Временно это моя машина, пока Рав у механика. Если решат, что чинить его не стоит, — врала я без зазрения совести, — будет моей навсегда. Ещё вопросы есть?

Мать закивала, а потом сообразила замотать головой.

— Какие уж тут вопросы, проверенным путём идёшь. Талант, как говорят, не пропьёшь…

— Не представляешь, насколько проторенным, — не сумела сдержать я улыбки. — Он тоже рыжий. И почти одно лицо с Виталием Алексеевичем, царство ему небесное. Судьба, как говорят.

Я развернулась ушла в комнату. Вероника в душе будет ещё минут десять. А я бы часов десять лежала в одиночестве носом в подушку, не вставая. Как же мне все надоело…

— Аль, чего мама плачет?

Вероника вошла, наверное, на цыпочках. Совсем бесшумно.

— Понятия не имею, — буркнула я в подушку.

— Ты тоже плачешь?

Вероника опустилась у кресла на корточки, но меня не тронула.

— Нет, лежу, думу думаю…

— Так она не из-за тебя? Что-то на работе стряслось? Ее уволили? Зарплату урезали? Ну что?

— Думаю, из-за меня. Из-за машины. Типа я блядь конченная. Как-то так…

— Но это ж не так! Уверена, он тебя любит… Ну, хочешь я с ней поговорю?

— Бесполезно. Это как с Анной Сергеевной разговаривать.

— Так она старая дура, а мама…

— Это не от возраста зависит, а от моральных убеждений.

Черт, я только что мать дурой назвала, но из песни слов не выкинешь. Обе мы с ней хороши… Не я придумала ложь! Сколько было сил, отнекивалась… Сейчас вот даже руку поднять не могу, чтобы оттолкнуть сестру.

— Иди вытрись! — прикрикнула на неё от смущения. — С тебя течёт!

— Так не на твою ж кровать!

И все же Вероника отступила на целый шаг и принялась тереть рассыпанные поверх халата волосы полой этого самого халата, бесстыдно обнажая то, чем баловать ей пока еще не следовало.

— Знаешь, я тут такую штуку придумала, — выдала Вероника таким мечтательным тоном, что мне заранее поплохело. — Тебе не надо нас всех забирать. Только меня одну.

Кто о чем, а моя шестнадцатилетняя дура все про кафе!

— Можешь мужиком одеться и розы взять? Они ж не все завянут ко вторнику. Мы во вторник, после математики пойдём. В среду у нас уже так, халява. Просто в четверг народа везде будет тьма. Аля, ты меня слышишь?

Я не только ее слушала, я уже сидела с ногами на полу, смотря на сумасшедшую во все глаза.

— Про мужика или про то, что ты к истории не собираешься готовиться?

— Да я все знаю! По этой истории… И мне всего один вопрос из билета нужно будет выбрать. Ну, Аля, ну что такого сложного? Ты ж пиратов играешь! Тут только глаз целым оставь, ты ж как-никак за рулём…

— Чего тебе надо? От мужика с фейковыми усами?

Вероника пожала плечами, потом поиграла руками — пустила волну. Хорошо еще не слезу! Но еще не вечер. Не совсем поздний.

— Пусть девчонки подумают, что у меня появился парень. С крутой тачкой! Тебе сложно? Я не тагну тебя Вконтакте…

— Ты когда шарики в башке смазывала? Хочешь, чтобы подружки подумали, что ты такая же продажная шкура…

— Как ты, что ли? Ну, Аля… Раз машина новая, то грех ей не воспользоваться, а? Ну, до среды же ты не будешь ее возвращать, надеюсь?

— Ради такого дела… Вероника, сгинь от меня. У меня все ноги мокрые. Иди мозги просуши в ванной!

— Ну, приедешь мужиком, а?

Она только если на месте не прыгала.

— Пошла вон!

— Алька, я тебя люблю!

И эта мокрая кошка завалила меня на кровать и отхлестала волосами по лицу.

— Сгинь! — я еле расслышала телефон.

Вероника слезла с меня, но осталась сидеть на краю моего кресла-кровати. Я узнала номер, хотя еще и не удосужилась дать ему имя.

— Сгинь!

И она сгинула, но в коридоре осталось так тихо, что я совсем не была уверена, что меня не подслушивают в щель между дверью и паркетом.

— Я избавился от твоей ступы, баба Яга! — услышала я из телефона. — Лечу домой налегке.

— Зато ко мне тебя принесла нелегкая, — прошептала я в ответ. — У меня капец теперь как дома весело, а я сутки уже, получается, не спала. И мне, кажется, не светит сегодня. Свет клином на твоем танке сошелся. И это она еще про тебя ничего не знает. Что молчишь?

— Ну, а что я могу ответить? Могу только приехать… Обнять. Забрать. Можно в любом порядке и по отдельности, но оптом выйдет дешевле. Ну чего молчишь? Диван на даче мягкий, Бусю я заберу, вискаря налью. Приставать не буду, хотя и очень хочется.

В каждом слове сквозил смех, и я не удержалась — рассмеялась. От души, хоть и конспиративно-тихо.