Нежданная любовь - Хейер Джорджетт. Страница 22

Деймрелу понадобилось три дня, чтобы обвести няню вокруг пальца. Обри едва не испортил дело, начав хихикать, когда Деймрел соглашался с ней, что пустая затея пытаться избавиться от моли, зачехляя всю мебель, что стулья, столы и шкафчики в гостиных необходимо полировать, что весь дом следует привести в порядок. Этого было достаточно для няни, которой в Андершо никогда не дозволялось посягать на сферу деятельности миссис Гернард. Но миссис Имбер, создание робкое и беспомощное, делала все, что ей скажут, и была только рада советам и указаниям. Няня, с величайшей неохотой приехавшая в Прайори, теперь наслаждалась пребыванием здесь и не собиралась уезжать, пока с помощью Имберов, жены садовника и толстой девушки из деревни не поставит весь дом с ног на голову, как с негодованием характеризовал ее намерения Имбер. Впервые с тех пор, когда она царствовала в детской Андершо, няня обрела неограниченную власть и, придя к выводу, что Деймрела можно не опасаться, ослабила бдительность и бродила по огромному, беспорядочно сооруженному дому, теребя своих рабов и так глубоко погрузившись в хозяйственные дела, что не замечала блеска в глазах Венеции и не подозревала, что, когда ей казалось, будто ее воспитанница отправилась домой, та в действительности сидела с Деймрелом в саду, гуляла с ним по берегу реки или позволяла ему сопровождать ее в Андершо самым длинным маршрутом.

Конюх и слуга Деймрела были в курсе дел, но Нидд не рассказывал няне, сколько часов провела в конюшие Прайори лошадь, запряженная в двуколку Венеции, а Марстон не сообщал ей, когда Венеция уезжала домой в компании его хозяина.

Нидд считал положение несколько странным, но когда делился этими мыслями с Марстоном, получал в ответ непроницаемый взгляд. Однако Марстон тоже находил происходящее странным, так как соблазнять молодых невинных леди было совсем не в духе его лордства. Возможно, он был слишком связан традициями, чтобы путаться с девушками благородного происхождения, но за все годы служения лорду Деймрелу Марстон ни разу не видел, чтобы тот волочился за такой леди, как мисс Лэнион, или вел себя с кем-либо из своих возлюбленных так, как с ней. С того дня, как лорд Деймрел доставил в дом мистера Обри, он ни разу не скучал и не пребывал в мрачном настроении. До сих нор его лордство редко задерживался в Прайори больше чем на день-два, а сейчас даже написал лорду Флейвеллу, что не сможет приехать в его охотничий домик. Вернутся ли они в Лондон, когда мистер Обри покинет Прайори? Милорд не строил конкретных планов, но думал, что на какое-то время останется в Йоркшире.

Возможно, лорд Деймрел забавлялся новой разновидностью флирта, но это походило на серьезное ухаживание. Если так, то Марстона интересовало, знает ли мисс Лэнион, какую жизнь вел его лордство, и что скажет об их отношениях ее старший брат.

Марстон был бы шокирован, узнав, как много известно Венеции и как ее забавляли самые скандальные похождения Деймрела, и его поразила бы та непринужденная дружба, которая возникла между этой странной парой.

Незнакомый человек мог бы принять их за родственников, настолько откровенными и лишенными церемоний были их разговоры, абсолютно непохожие на праздный флирт. Приняв в качестве тактики хорошо известной ему игры роль fidus Achates [25], Деймрел вскоре стал давать Венеции советы по поводу ведения дел старшего брата или обсуждать с ней трудности, возникающие вследствие твердых намерений ее младшего брата позволить своему мощному интеллекту окончательно изнурить хрупкое тело. Впрочем, он прямо предупреждал, что у нее мало надежды отвлечь Обри от его всепоглощающей страсти к знаниям.

— Обри слишком долго был одинок. Если бы его удалось отправить в Итон, он, несомненно, завел бы там друзей, а сейчас у него их только двое — вы и тот старый пастор, я забыл его имя, о котором ваш брат рассказывал. Ему необходимо общаться со сверстниками и преодолеть страх оказаться жалким и презираемым.

Венеция бросила на него красноречивый взгляд:

— Знаете, вы первый человек, который понял, что Обри ненавидит свою хромоту именно таким образом. Даже доктор Бентуорт этого не понимает, а я могу только догадываться. Но ведь с вами Обри обсуждал это, не так ли? Он передал мне ваши слова — что, если бы вам предложили выбор между сильным телом и острым умом, вы предпочли бы ум, потому что он надолго переживет телесную силу. Очевидно, это его поразило, потому что Обри никогда не говорил мне о подобных вещах, и я была так вам благодарна, что могла бы вас обнять!

— За чем же остановка? — быстро осведомился Деймрел.

Венеция засмеялась и покачала головой:

— Нет, я не шучу. Понимаете, вы сказали именно то, что нужно, а то, что Обри вообще говорил с вами об этом, показывает, как вы ему нравитесь. Обычно он очень скован с незнакомыми людьми, а когда леди Денни спрашивает о его здоровье или Эдуард помогает ему встать со стула, он просто кипит от бешенства.

— Могу себе представить! Меня бы тоже это взбесило.

— Я понимаю, что Эдуард делает это по доброте душевной, но…

— Очень нужна Обри его доброта!

— Именно это я говорила Эдуарду, но он слушать не хочет. А вот ваша доброта Обри нужна. Я имею в виду не только то, что вы вникаете в его интересы, но и то, что вы над ним смеетесь, обзываете его по-всякому и угрожаете сделать с ним нечто ужасное, если он не проглотит эту мерзкую валериану!

— По-вашему, это доброта? — с усмешкой осведомился Деймрел.

— Да, и по-вашему — тоже, иначе бы вы так не поступали. Очевидно, это заставляет Обри чувствовать, что он такой же, как другие парии, и что вы не придаете значения его хромой ноге. Ваше общество для него куда полезнее моего, ведь я всего лишь женщина. И к тому же сестра, что только осложняет дело.

— Вы хорошая сестра. И надеюсь, будете вознаграждены, хотя весьма в этом сомневаюсь. Не позволяйте ему обижать вас. Обри вас любит, но он законченный эгоист.

— Знаю, — весело отозвалась Венеция. — Но уверяю вас, он не так плох, как папа или Конуэй. В отличие от папы, Обри постарался бы угодить мне, если бы это пришло ему в голову, а Конуэй, по-моему, вообще не в состоянии думать ни о ком, кроме себя.

Это замечание, сделанное вполне серьезно, привело в восторг Деймрела, который назвал Венецию «радость моя». Она приняла этот титул с полным спокойствием, но попросила не произносить его при няне.

— Тогда вся ваша лесть по ее адресу пропала бы зря, а всем нашим беседам пришел конец.

— Уверен, что она бы не рассердилась. Миссис Придди верит, что на меня снизошла милость Божья.

— Нет, только начинает верить — и то потому, что вы поддержали ее в споре с Имбером. Возможно, вы не знаете, но вчера уронили себя в ее глазах, когда не позволили выбить пыль из ковра в библиотеке. Няня снова заговорила о нечестивых, а Обри клянется, будто она сказала ему, что один грешник способен погубить многих праведников.

— Но после этого я выразил восхищение ее кружевом, так что снова пользуюсь благосклонностью.

— Смотрите не переусердствуйте, иначе няня подарит вам свое кружево! Должно быть, она сплела его на целую милю, потому что занималась этим, сколько я ее помню, и очень редко кому-нибудь дарила. Самое ужасное, что она предназначает кружево для того из нас, кто первым вступит в брак.

— Пожалуй, мне и впрямь нужно быть поосторожнее, — задумчиво промолвил Деймрел. — Что бы вы посоветовали? Устроить оргию, скверно обойтись с Обри или назвать вас «моей радостью» в ее присутствии?

— Это может сработать. Скажите, что вы солгали ей, будто приехали в Йоркшир, чтобы выслушать жалобы ваших арендаторов. Вы так и сделали, я уверена, кто же еще мог вбить ей в голову такую нелепую мысль? Только не говорите, что приехали из-за состязаний в Тэттерсолле, потому что она считает бега нечестивыми.

— Ладно, не скажу. К тому же я приехал не на бега, а спасаясь от моих тетушек.

— Вы шутите? Что они вам сделали?