Пехота - Брест Мартин. Страница 61

Раздался уже знакомый шелест. Я закрыл глаза и зачем-то закрыл рукой горло.

Оставалось сто шестьдесят патронов. ВОГи легли за мной.

Думай, думай.

Походу, два моих любимых слова — это «думай» и «ладно». Я нашел в аптечке четыре таблетки солпадеина и две кетанова, с трудом проглотил все и застыл в дурацкой позе, приподнявшись над прошлогодними прелыми листьями. Я постоянно щурился, хотя солнце было прямо за мной, и хрен они меня увидят в этой прекрасной, прям замечательной посадочке. Так, шо у нас?

Голова закружилась, и рука, на которую опирался, вдруг задрожала. Не держит ни хрена. Меня не удержит. А пулемет? Я почти упал на спину и зашипел. Броник давил на живот, сбившись под шею. Разлепить вторую липучку, сбросить его нахер, оставшись в рпс-ке. Каску бы надеть обратно, но это потом.

Ладно.

Смотри сюда. Сейчас ты, допустим, закуришь (хотя нельзя, поэтому хоть помечтаешь про горький вкус сигареты) и прикинешь, что делать.

Группа ушла на позиции. До них… сколько? Кило, может меньше. Наверняка меньше. То есть, дойдут за пять минут. Думаем… Витя их догнал, так? Скорее всего. Значит, сейчас они думают, как вернуться. А вот те, что от сепарской позиции налево пошли, те зайдут во фланг и покосят группу на подходе ко мне. И АГС скорректируют.

Но откуда сепары решили, что группа вернется? Потому что они знают, что я — здесь. Откуда?

Нет, ни хера они не знают, знали — расчесали бы еще раз АГСом, вот так, на все деньги.

Про меня не знают, но думают, что группа вернется. Почему?

Тю. Тупой. Да нипочему. Они просто думают, что группа не ушла. То есть, еще раз. Сепары решили, что группа не ушла. Почему? А хрен его знает. И теперь они сядут во фланг и покосят в бочину подходящих за мной пацанов. Не, они сначала удивятся, почему группа идет «к», а не «от», но то уже значения не имеет. Значит, что? Значит, звонить.

Я вытащил скользкими пальцами мой хуавей из нарукавного кармана. Набрал Сайгона. Вне зоны. Ну, логично, здесь ничего, кроме лайфа, не берет. Тогда — последний набранный, это взводный, Рева.

Рева не брал трубку. Смску? А что написать? Героическое «не возвращайтесь за мной»? Тогда есть шанс, что сепары посидят до темноты, а посадку мою пойдут проверять только завтра. То есть, ночью можно будет уйти. Если смогу. Но я смогу. В апреле рано темнеет, тут херня осталась.

А если не послушаются? Тогда получат в бочину, а я все равно ночью выйду, если крови много не потеряю.

Чего холодно так, а?

… На часах было 19:14:11. Тогда еще было неизвестно, что суперметкий пулеметчик я не попал в АГС, зато прошелся очередью по трем запасным «улиткам», и теперь сепары судорожно набивали ленту в единственно целой.

Я плюнул и написал Реве:

«Це Рагнар 300 в крайней посадке. Не идить за мной, сепары пасут. Ночью сам выйду».

Они не послушались. Да я этого и не ждал.

Ладно. Проклятое «ладно». Принимай решение, ярл Каттегата. Тихаримся, и нехай пацаны, которых я едва знаю, сами разбираются, чай, не маленькие. Или палиться, работая с «покемона» по сепарам? Если начну стрелять — все, я не жилец. Группа за мной тогда по-любому не дойдет, это не кино. Вертолет не прилетит, танк не приедет. Спасай себя, Рагнарушка, не парь себе мозги.

Покурить бы. Всё, решил?

И я понял, что, на самом деле, решил все еще раньше. Тогда, когда решил пойти в армию. Так хера я тогда ною?

Ползти на другой край посадки — это загнать в дырки побольше грязи. Треба как-то на карачках, что ли…

… Ирка ходить долго не хотела. Гасала на четвереньках, и все ее устраивало, а вот на ноги — ни в какую. Ленка тогда истерила сильно, мы мотались по врачам, платили, опять мотались, опять платили, покупали какие-то ходунки. Ну как «мы»? Ленка моталась, отпрашиваясь с работы, а я как раз нашел подработку, поднимать и настраивать сетки.

Пропадал сутками. Это была зима пятнадцатого, с работой по профилю в Белой Церкви было плохо, с деньгами у нашей семьи — тем более.

Ну кто сейчас проверяет почтовые ящики? Ну, раз в полгода, максимум. Ну, я и проверил. В замызганом синем железном чреве лежала рекламная газета, два неоплаченных счета и — повестка.

Чччерт, а я вот себя переоценил, кажись. Башка кружится, а это я только хилую посадку в четыре дерева переполз, волоча за собой пулемет.

Короче… Короче, прямо скажу — зассал я. Ленка кричала, Ирка плакала, потом наоборот… Мама побледнела… Короче, я не пошел. Не пошёл — и все. Сказал себе: «Сейчас не время, дома дел куча, потом. Я потом схожу».

И не пошел.

Миха, сосед сверху, смешливый и дурнуватый, пошел. Зассал я? Или заботился о семье?

Молодец. Хорошо позаботился.

Через год все стало как-то выправляться, и я перестал занимать деньги до зарплаты. Я их случайно спалил, пидора этого и Ленку. Ленка много смеялась и пила мохито, такой, очень белоцерковский, но ей, наверное, нравилось. Он ездил на синей камрюхе, а я — на желтом троллейбусе, и все дальнейшее было делом времени. Белка — город маленький.

И тогда я нажрался. В говно, в сопли, в слезы и отходняки. Отходняки прошли, вместе с ними позади осталась работа, деньги, смерть Михи под Дебальцево и смысл жизни.

Ирку жалко. Хотя она еще малютка, забудет. Ленка… Ленке похеру.

… Так, я с этой стороны посадки палюсь. Та ну и хер. По моим прикидкам — именно сейчас Сайгон с пацанами должны вернуться. Я расцепил сошки и взгромоздил тяжелый, заляпанный темно-красной кровью «покемон» на маленький бугорок. Развернулся вдоль посадки. Царапая пальцами, вытянул из тугого подсумка запасной короб. Быстро холодало… Или это меня так морозит?

Лег, вытянувшись за пулеметом. Ччерт, а каску я там забыл.

Вот дебил. Тебя сейчас убьют, а ты про каску думаешь.

На часах было 19:17, а секунды я опять не посмотрел. Зато смотрел на смартфон. Почти полгода прошло, а телефон Ленки до сих пор стоял на быстром наборе.

Малой трусил впереди, оскальзываясь на корнях, я шел вторым, хотя должен был быть последним. Привычка, мля. Сзади Сява постоянно толкался и пыхтел, и мне казалось, что его прокуренное дыхание, с клокотавшими бульканиями, разносится на всю темную пустую посадку.

Мы шли правее, то есть, севернее. Надо было метров триста пробежать по нашему кривому окопу, ну, или по траншее, и это было просто, невзирая на грязь и пустые склизкие банки. Небо затягивалось темным, может, дождь скоро будет, а дождь — это херово. Надо успеть выбраться на наш край, а от него рвануть быстро-быстро в посадку, там упасть в удобных голых кустиках и ждать. На перебежке нас могли спалить, но тут уж, как повезет. А могут и не спалить, и тогда все нормально пройдет. Заляжем красиво, че я, зря пулемет вместо АКС-а взял?

Ну, самому себе… Мля, Сява, та харэ толкаться! … Так вот. Не пизди самому себе, Боря, пэкээма ты взял, потому что на АКС-е нагнулся подствольник. Нехер было на Батином дне рождения дурковать и херачить полста ВОГов. За два дня — хер забил, не разобрал. Так и как его разбирать? Вот и взял пулемет, и даже Батин «СМЕРШ» надел, на нем подсумок под коробку есть. Коробка, новомодная, из ткани, хлопала по ляжке, разгрузка, сильно большая, телепалась на бронике, сзади пацаны давили «Гарсингами» рыжеватую землю.

Малой стал, и я, задумавшись, въехал в него башкой. Сзади в меня ткнулся огромный Сява, потом еще и еще — и вся наша толпа остановилась в этой долбаной траншее. Траншея закончилась, и Малой, смешно вытянув шею и зачем-то растянув беззубый рот в щербатую улыбку, рассматривал посадку.

Мимо меня протолкнулся Клим и стал рядом с Малым. Клим был за командира в этой поспехом собранной толпе, и уже одно это вселяло надежду. Клим мало бухал, был худым, высоким и каким-то нескладным, но очень толковым. Наколки, перстни, темные руки с огромными ладонями, и светлые-светлые, будто выцветшие, голубые глаза буровили посадку почище термовизора. Надеюсь, ща он махнет, и мы все повернем назад, и все будет нормально, два дня ж до ротации, хера тут геройствовать?