Пехота-2. Збройники - Брест Мартин. Страница 6

— Ну гоняем чутка.

— Ответка есть?

— Нету. Ты где?

— Заезжаю.

— А, давай, я наряду скажу.

— Давай, — сказал я и положил трубку. — Федяааа! Поехали!

— Поехали, — раздалось сзади, и Федя плюхнулся на продавленное сиденье.

«Гендель, Гендель, я Мастер, два-два-один», — раздалось из «баофенга». «Два-два-один» в этом месяце обозначало «заезжает наша машина».

А красиво ВОГи в темноте рвутся. Как цветки расцветают на холодных склонах. Война вообще — безумно красивая вещь.

— … Не, все равно фигня. Не получается, — Мастер развел руки в стороны, как будто пытаясь обнять баню. — Реально даже не рядом пролетело.

— Свечку рано ставить? — Мне было лень задирать голову.

— Рано. Метра на два он промазал точно.

— Давай вже слазь, а то может не промазать.

— Фигня. Он утром не стреляет. Спит, наверное. Да и хера париться, если на роду написано?

— Фатализм, друг мой Мастер, еще никогда не приводил ни к чему хорошему.

— А к плохому?

— Постоянно. Слезай, говорю. Мне холодно.

Мастер подошел к борту «бэхи», еще раз посмотрел на дырку от пули в стенке бани и как-то удивительно ловко спрыгнул вниз. И дутики его даже на миллиметр не поехали по борту, не то что я… эххх, неуклюжий я идиот.

Было утро шестого января шестнадцатого. Через несколько часов поезд, везущий Васю и щенка, должен был прибыть в Киев. Здесь, возле трассы «Донецк-Мариуполь», в восьмистах метрах от КПВВ «Новотроицкое», на взводном опорном пункте номер семьдесят-два-сто-три, эти пару часов воспринимались как из другого мира, как и Киев, семья, горячая вода из крана и остальная огромная страна, которую мы почему-то стали называть «Большой Землей».

Странно то, что Большая Земля ощущалась уже как совершенно другое место. И погода там, наверное, тоже другая — не как здесь, на Донбассе, где вязкая морось, срывающаяся в снег, перемешивалась под ногами, колесами и траками лінії бойового зіткнення длиною в четыреста двадцать километров. Четыреста двадцать. В голове не укладывается. И на всей протяженности — опорники, блоки, спостережники, пулеметы, гранатометы, бэтэры и бэхи, и люди, люди, люди — разные и при этом абсолютно одинаковые. Я в который раз поймал себя на мысли, что еще осенью, чуть ли не с первых моих дней в АТО, как-то почти незаметно стал чувствовать себя частью этой огромной массы в сорок тысяч человек. Частично обезличился. Оброс бородой, стал особенно тщательно чистить зубы, но не каждый день, стал чувствовать себя неуютно без зброи, постоянно проверять, заряжен ли мобильник, рации и аккумы на тепловизор. Новые привычки, с таким трудом появлявшиеся в старой, мирной жизни, на войне возникали будто бы из ниоткуда, тут же врастали в быт и становились неотъемлемой частью меня с запредельной скоростью. Нет, не меня — мое «я» плыло, плавилось, растворялось в понятии «сили та засоби, задіяні у проведенні Антитерористичної операції».

За потерю части себя я получил часть Армии. В лице ее лучших, они же «худших», они же «единственно доступных» представителей второй роты сорок первого отдельного мотопехотного батальона, одного из десятков таких же батальонов — странных, набитых мобилизованными мужиками всех возрастов, социальных групп и уровней жизни. Мы все становились одинаковыми — айтишники, владельцы бизнесов, трактористы, электрики, бухари, поэты, сидельцы и таксисты. И один из характернейших представителей военной мозаики, мужик с Донбасса, мой земляк с позывным, естественно, «Сепар», сейчас шел от дальнего блиндажа прямо ко мне.

— Сепааар, — протянул я. — А ты, смерть моя лютая, хоть понимаешь, что если бы не ты, то погремуха «Сепар» была бы у меня?

— А? — остановился Сепар и приоткрыл рот. В руке у высокого сутулого дядьки хорошо-за-сорок был кусок деревяшки, из кармана ватных штанов торчала рукоятка молотка.

— Идешь куда, говорю?

— Аааа. Та в баню.

— Что ты собрался делать в девять утра в бане, негодник?

— А?

— Зачем в баню идешь?

— Аааа. Та эта… Дизель сказал дырку забить. Этим… как его. Чопиком.

— И как ты собрался це делать?

— Так это… Залезть на бэху и забить.

— Изнутри бей.

— Та да. Забью. Изнутри.

— Как устранишь разгерметизацию отсека, позови мне Ярика.

— Ладно. Это… слушай. Сегодня ж шестое…

— Да, друг мой Сепар. Да. Именно шестое. И я знаю все, что ты хочешь сказать. Да, мы поедем в магазин. Скоро. И — да, я лично за тобой присматриваю. «Вковтнуть» бесконтрольно не получится.

— Я ж не про это.

— Ну да, ну да. Все, давай, занимайся. Ярика не забудь позвать. И обувку сними, мля, ща наследишь в бане…

Сепар почавкал ко входу в царство чистоты и гигиены. Мастер усмехался в бороду, выпуская душный дым «красных» в сторону. Я вздохнул. Нужно было оттереть софтшел от грязи, попытаться вымыть лову, просушить и упаковать. Сегодня отправлю домой новой почтой. Не, не потянут эти ботинки работу на технике, скользкие. Обую рыжие таланы — и норм, а на «бэху» на всякий случай просто залезать больше не буду.

И тут зазвонил телефон. Я вытащил из кармана теплой зимней горки китайское замацанное чудо прогресса. «Вася МТС» светилось на тусклом экране. Чччерт. Постирался, мля. Вовремя, как всегда.

— Але?

— Здоров.

— Ну шо там у вас? — голос Васи прерывался.

— Война — капец. Тримаємо оборону из последних сил. В 149котлах.

— Янгола-охоронця. Молимось за вас.

— Отож. Молись усерднее.

— Так шо там у вас?

Всего полсуток прошло, а Васино «шо там у вас?» звучало в трубке уже четвертый раз. Задолбал, блин, можно подумать, что без него все развалится, линия фронта рухнет, и мы за неделю успеем проиграть всю войну. От же ж зациклился.

Я посопел, помолчал, потом тоскливо посмотрел на ждущие чистку ботинки и начал рассказывать. Я уже начинал догадываться, что вот это «Шо там у вас?» придется слышать минимум по два раза на дню в течение всей недели. Но я ошибался.

Это было гораздо чаще.

Ветер, казалось, имел цвет. Ветер был серым, низким, очень тяжелым и голодным, ветер съедал крохи тепла, лоскутки дыма из трубы и радиоволны. Ветер бросался ледяными брызгами на трассу «Донецк-Мариуполь», пытался пробиться в окна бесконечной череды машин с номерами «АН» перед КПВВ, трогал длинные туши пулеметов и заглядывал на КСП. На КСП было интереснее всего.

— … нцор на связь, Танцор, Танцор, на … — обезличенно мявкала моторола, лежащая на кривой полке. Кроме радейки, в которую стучался КСП батальона, на полке стояла обрезанная «булька» с сахаром, несколько пакетиков с молотым перцем и рыжая банка с маслом для бензопилы.

— Отвечаем? — поднял голову Мастер.

— Не. Все равно связи не будет толком, а на террикон я не полезу. И ты не полезешь.

— Обидятся.

— На шо? На радиоволны?

— На нас.

— Не бурчи.

— … Танцор, на связь Яношу, — вдруг проклюнулся чистый голос.

— Мля. Это вже не КСП, это вже серьезно, — я начал сползать с лавки. Щенок, пригревшийся на коленях, недовольно заворчал в той же тональности, что и рация. — Идем, что ли, на позиции сходим.

— Задлянафига? — Мастер разогнулся и ссыпал наколотые щепки возле буржуйки.

— На террикон посмотрим. Покурим на свежем воздухе. Поговорим с замом Славяна. Получим ЦУ «посилити пильність», отрапортуем, шо «посилили». Задолбем особовий склад проверкой. Выбирай, что тебе больше нравится. — Я с сожалением спихнул щенка и начал рыться на столе в поисках сигарет.

— Не ищи, Ярик докурил. Бери мои «красные», — Мастер кинул на стол пачку «прилук», аккуратно поставил топор и побрел в блиндаж одеваться.

КСП был таким… как сказали бы в фейсбуке: «фейковым». На выходе из матерого, с плитовым перекрытием блиндажа, прямо поверх него из баннеров и досок была воздвигнута конструкция, в которой стоял полумертвый ноутбук. На ноут было выведено изображение камеры, стоявшей на верхушке «нашего» террикона и показывавшей, в основном, серое, серое и снова серое. Возле ноута и рации должен был дежурить кто-то, и этим «кем-то» сейчас был я. Естественно, по военной привычке любое место, де тимчасово перебував військовослужбовець, тут же обрастало какими-то бытовыми мелочами. Так на КСП появилась лавка, потом высокий стол, потом служащие стульями высокие спилы дуба, потом все это обозвали «Бар „Наливайка“», оборудовали буржуйкой, телевизором, неизвестно какими судьбами попавшим на опорник, непременным флагом и картой-десятикилометровкой.