Школьный бунтарь (ЛП) - Харт Калли. Страница 57

Сильвер ходит по кухне, открывает ящики, достает из буфета кружки, наливает воду в чайник и заправляет фильтр для кофе, а я прислоняюсь к кухонной стене, наблюдая за ней как ястреб, грызя ноготь большого пальца. Она выглядит так, будто принадлежит этому месту. Понятия не имеет, где что находится, но выглядит так чертовски правильно, роясь в моих вещах на кухне, что каждый удар моего сердца ощущается тяжелым и чертовски болезненным.

Это так чертовски запутанно.

Я так яростно охранял это место, что не знаю, что делать теперь, когда она здесь, и хочу, чтобы она осталась. Сильвер налила мне кофе, насыпала в кружку четыре чайные ложки сахара, добавила немного молока и протянула мне.

— Спасибо. — Господи, даже сказать ей гребаное спасибо кажется странным. Мне приходилось так упорно бороться, чтобы заработать или добиться чего-то в этой жизни, что обычно очень неохотно проявляю вежливость, когда все-таки добиваюсь своего. Я не могу вспомнить, когда в последний раз кто-то делал что-то настолько простое, как приготовление кофе, и благодарность, которую я испытываю, очень искренняя. Нелепо, но не знаю, как с этим справиться.

Я вздрагиваю, когда делаю глоток кофе, делая вид, что не замечаю, насколько он сладкий. Никогда не говорил ей, что просто нервничал в закусочной у озера; я высыпал эти пакеты в свою чашку, потому что мне просто нужно было чем-то занять руки. Вообще-то я люблю простой черный кофе, но это не имеет значения. Выпью всю жидкость до последней капли в этой чашке, потому что Сильвер, бл*дь, сделала ее для меня.

До сих пор все было нормально. Если не скажу ей что-нибудь в ближайшее время, это будет странно, а я не хочу портить все то время, которое мы проведем вместе сегодня вечером. Схватив Сильвер за руку, я веду ее обратно в гостиную и сажаю на диван. Она знает, что сейчас произойдет, и выглядит так, будто вот-вот уткнется лицом в диванные подушки и спрячется, когда я прочищаю горло, пытаясь придумать, как лучше начать.

— Ты читал его, — бросает она, прежде чем я успеваю открыть рот. — Письмо. А теперь ты думаешь, что я испорчена, и хочешь обменять меня на менее сломанную модель.

Я выгибаю бровь, глядя на нее.

— Ты действительно думаешь, что я это собирался сказать?

Она слабо улыбается.

— Ну, не знаю. Возможно. Большинство парней пробежали бы милю…

— Парни, с которыми ты имела дело, очевидно, отвратительные куски дерьма, Сильвер. Такой парень, как Джейк, наверняка сбежал бы. Я совсем не похож на него. Ты ведь это знаешь, да? — Если нет, то это на хрен опустошит меня. У нас никогда ничего не получится, если она этого не знает.

— Конечно, знаю. Ты не мог бы быть более непохожим на него, даже если бы он попытался. Наверное, я просто... боюсь. Я не хочу, чтобы ты думал обо мне и видел то уродство, о котором написала в этом письме.

— Сильвер, когда я думаю о тебе, то вижу девушку, которая разделась для меня в хижине и свела меня с ума. Это все, что я видел в тот момент, и точка. Ты даже не представляешь, как это было чертовски горячо. Это будет выжжено в моем мозгу до конца гребаных времен, так что тебе не нужно беспокоиться об этом.

Она грустно улыбается, глядя в свою кофейную кружку.

— Но? — говорит она. — Похоже, где-то здесь есть одно «но».

— Никаких «но». Это все. Я думаю, что ты чертовски сексуальна, и это никогда не изменится.

Она смотрит на меня, и голубизна ее глаз ясна и прозрачна, как озеро Кушман.

— И... ты не думаешь, что это была моя вина? Из-за того, что я сама пошла туда с Джейком? Ты не думаешь, что сама подтолкнула их?

Я вдруг чувствую, что весь горю. Гнев бурлит у меня в животе.

— Нет. Черт возьми, нет. Никогда так не думай. Если кто-то тебе это сказал, я их на хрен уничтожу. — Она тихо смеется, не обращая внимания на мои слова. Сильвер понятия не имеет, насколько серьезен. — Я провожу много времени со многими опасными людьми, Сильвер. Я могу похоронить Джейка на склоне горы меньше, чем за три часа, и они никогда не найдут тело. Если ты говоришь, что не хочешь прибегать к насилию, то все нормально. Я буду уважать это. Но никогда не буду судить, если ты скажешь мне, что хочешь, чтобы ему причинили такую же боль, как тебе. Все, что тебе нужно сделать, это сказать слово, и все будет сделано.

Сильвер словно съеживается, плечи округляются, она так крепко сжимает чашку с кофе, что костяшки пальцев белеют. С минуту она молча смотрит на край кофейного столика, и я позволяю ей подумать. Знаю ее достаточно хорошо, чтобы понять, что она сразу же отвергнет это предложение. Но я все равно хочу дать ей понять, что это реальный вариант.

— И что бы ты сделал? — тихо спрашивает она.

— Ты уже знаешь ответ на этот вопрос. — Она видит это по моим глазам. Знает, что я бы уже расчленил этих ублюдков и выбросил их искалеченные трупы в океан. У меня не было бы никакой гребаной жалости.

Девушка медленно кивает. Ее глаза не встречаются с моими, когда она говорит:

— Я не знаю, что мне делать. Все стало таким запутанным и сложным. Честно говоря, я даже думать об этом больше не хочу. По крайней мере, не сегодня. Я просто хочу быть здесь, с тобой.

Это аргумент. Теперь, когда мы признали факт наличия этого письма, она хочет, чтобы с этим было покончено. Не хочет, чтобы это нависло над нами до конца ночи. Я могу это понять. Понимаю. Но еще я хотел бы, чтобы она дала мне зеленый свет, чтобы мог запрыгнуть на заднее сиденье мотоцикла, найти каждого из этих ублюдков и подпортить их так сильно, что бы они никогда больше не смогли ходить. Это было бы удовольствием, которое не выразить словами. Но я не собираюсь настаивать на этом. Рассказать мне, что тогда произошло для нее было огромным скачком веры.

— Хорошо. Договорились. Больше никаких разговоров о письме. Мы можем приберечь эти темные вещи для другого раза. Или на никогда. Это твой выбор. Когда у тебя комендантский час? У нас есть время посмотреть фильм?

— Вообще-то... — она делает паузу. Немного неловко оглядывает гостиную. — У меня нет комендантского часа. Я свободна на эту ночь. Надеялась, что смогу остаться…

— Остаться здесь? Сегодня ночью?

— Если ты не против...

Она визжит, когда я бросаюсь к ней, поднимая ее с дивана.

— Я понятия не имею, как тебе это удалось, Argento, но ты только что сделала мою неделю, — рычу ей в волосы.

— Алекс! Отпусти меня! Какого черта? — Она смеется. Улыбка прямо там, на ее лице, поэтому я знаю, что она не злится из-за того, что тащу ее в спальню, но мне все равно нужно убедиться…

— Ты хочешь помочь мне опробовать эту кровать, Dolcezza? Потому что я никогда даже не спал в ней, и мне хочется сорвать с тебя эту чертову одежду с того момента, как только ты вошла в парадную дверь. — Действительно хотел раздеть ее с тех пор, как она приехала, но я не животное. Могу и подождать. Я был бы счастливее, чем свинья в дерьме, если бы она захотела свернуться калачиком на диване и посмотреть фильм, но не думаю, что это то, что ей сейчас нужно. Она должна знать, насколько сильно я ее хочу. Должна сама убедиться, насколько привлекательной я ее считаю. Что это письмо никак не повлияло на мою потребность в ней, ни в какой форме.

Сильвер обвивает руками мою шею, впиваясь ногтями мне в лопатки. Ее глаза ярко блестят, когда она тянется, чтобы поцеловать меня. Проводит языком по моему рту, всасывая нижнюю губу между зубами, и мой член начинает пульсировать, требуя внимания. Нуждающейся ублюдок. Я останавливаюсь перед дверью спальни и кладу руку на дверную ручку.

— Скажи только слово, и мы сможем есть мороженое на диване и смотреть «Сайнфелд».

— Или...? — спрашивает она, задыхаясь.

— Я вношу тебя сюда и поглощаю, пока ты не кончишь.

Она сильно покраснела, на ее лице застыла маленькая ошеломленная улыбка.

— Тогда открывай дверь. «Сайнфелд» может подождать.

Я ликую, пинком распахивая дверь спальни и внося ее внутрь. Сильвер снова вскрикивает и смеется, когда я бросаю ее на кровать. Снимаю с нее обувь, джинсы, бросаю трусики на пол, и мои пальцы проникают в нее прежде, чем она успевает даже вздохнуть. Она хватает меня за запястье обеими руками, удерживая, чтобы я не мог пошевелиться. Ее глаза стали вдвое больше, а рот приоткрылся…