Дьявол предпочитает Armani (СИ) - "К.О.В.Ш.". Страница 73

Стоило ему провернуть его, как лифт, конвульсивно вздрогнув, остановился между этажами.

Света качнулась на своих умопомрачительных шпильках, но Паша не дал ей упасть, обхватив рукой за талию. От его прикосновения по телу блондинки пробежала дрожь. Вскинув на него глаза, она посмотрела на него, надеясь, что во взгляде ее читается ярость, а не смятение, которое охватило ее в тот самый миг в холле, когда взгляды их встретились.

Она смотрела на него, собираясь сказать, чтобы он немедленно ее отпустил и разблокировал лифт, но вместо этого продолжала молчать, не в силах вымолвить ни слова. Почему-то перед ее глазами проносились все значимые для нее моменты: первая встреча, первые колкие фразы, первый поцелуй, поездка на мотоцикле… ее словно кружило на карусели, а в горле застрял ком, не дававший сказать хоть что-то.

— Светик, прости меня, — Паша вдруг опустил девушку, а потом поверг в шок, опустившись коленями на пол. — Я поступил с тобой, как невероятный, просто космический козел, — он поймал ее руку в свою ладонь, мягко сжимая, глядя на нее снизу вверх. — Прости.

Он смотрел на нее и не понимал, как мог быть таким тупым. Ему хватило трех дней, чтобы понять, что он больше не сможет быть с Настей. Не после Светки. То, что казалось ему любовью всей жизни, оказалось пустышкой, токсичной связью, которую им никак не удавалось порвать до конца. И осознал он это тогда, когда Света уходила от него в столовой, оглушительно цокая каблуками. Это было внезапным и острым озарением, в котором он нуждался все эти годы. Только когда она ушла, он понял, как она была нужна ему. Вернувшись домой, он порвал с Настей раз и навсегда, не чувствуя ничего, кроме облегчения.

Он впервые стоял перед кем-то на коленях, но какая разница, если эта девчонка ставила на колени его сердце? Ему не было стыдно, он не чувствовал себя жалким, только боялся, что Света не станет его слушать.

— Я порвал с Настей сразу после нашего разговора, я… я не хочу быть ни с кем, кроме тебя, — глухо сказал он, прижимаясь губами к ее тонким пальцам. — Я люблю тебя, — едва слышно выдохнул мужчина, упираясь лбом в ее живот.

Света слушала его, не в силах вырвать руку или оттолкнуть его, только чувствуя, как сдавливает грудь от нахлынувших чувств. Губы дрожали, слова застревали на кончике языка. Ей впервые признавались в любви, и сделал это Паша, который сначала влюбил ее в себя, а потом безжалостно растоптал ее чувства, сбежав к бывшей. И сейчас он стоит перед ней на коленях, сжимая в правой руке букет маленьких голубых цветочков. Гребанные незабудки, о которых пел Тима Белорусских, которые она любила до умопомрачения. Она сказала об этом как-то давно и вскользь, а Паша запомнил. И почему-то от этого хотелось вскрыться.

— Мне надо домой, — выдохнула она после очень долгого молчания. — Отпусти, — она хотела сказать это резко, зло, но вместо этого едва ли не умоляла. Голос ее так жалко сорвался, что она едва не заплакала. Жесткой быть не получалось. Не в этот раз, не когда он стоит перед ней на коленях, такой же жалкий и раздавленный, как и она сама.

Паша вложил цветы в ее свободную руку, а потом поднялся на ноги, не отрывая от нее взгляда.

— Перестань подлавливать меня на работе, когда мне некуда деться, — попросила девушка, глядя на цветы, невольно сравнивая их с шикарным букетом Макса, и чувствуя, что крошечный букетик полевых цветочков ей дороже всех роз. Глаза защипало, но она глубоко вдохнула, не давая себе расклеиться окончательно. — Это нечестно.

— Я ждал тебя у дома, но ты была с парнем, — Паша вспомнил, как караулил ее у дома, словно сталкер, но так и не решился подойти, увидев, как она целуется с другим. — Я решил, что не должен тебе мешать.

— Так зачем передумал?! — она не сдержалась, давая выход эмоциям, бившимся внутри. Он разворошил то, что она с трудом засунула подальше, разбередил совсем свежие раны, растревожил никуда еще не ушедшие чувства. Она только-только позволила себе по-настоящему увлечься Максом, а теперь он говорит, что караулил ее у дома, что бросил Настю и любит ее. — Зачем?!

— Я же сказал, я люблю тебя, — твердо повторил айтишник, делая шаг к ней, приближаясь вплотную.

— И поэтому побежал трахаться с бывшей, едва подвернулся случай? — Света ткнула его в грудь кулаком, в котором все еще сжимала цветы.

— Я мудак, знаю, но у нас с Настей все тянулось годами, и я просто не понимал… Не понимал, что у нас с тобой все по-настоящему.

— У нас с тобой ничего нет, — отрезала Света и потянулась к ключу. Надо было кончать с этим здесь и сейчас. Нельзя верить ему, нельзя. Он предал ее один раз, предаст снова.

Паша не стал отвечать, а просто перехватил ее руку, не давая ей запустить лифт.

— Пусти! — взвизгнула блондинка, пытаясь высвободиться, но Паша только крепче сжал ее запястье, а потом обхватил второй рукой за талию, притягивая к себе.

— Я больше никогда тебя не отпущу, — прошептал мужчина за мгновение до того, как ее поцеловать.

Света вырывалась, но он сжимал ее в медвежьих объятиях, снова и снова целуя ее сопротивляющиеся губы. Его запах, тепло его тела, — все это обрушилось на нее, как лавина, убивая совесть и стыд. Сердце грохотало в груди, словно отбивая морзянкой его последние слова «никогда тебя не отпущу». Она так мечтала их услышать еще каких-то две недели назад, еще совсем недавно с волнением и трепетом собиралась к нему, чтобы впервые в жизни заняться любовью. И хотя он уничтожил ее тем, что бросил по телефону, легко, словно она ничего не значила, словно она была никем, внутри разливалось тепло. «Я люблю тебя», — он сказал это тогда, когда, казалось бы, уже было нечего собирать, и все же, у нее больше не было сил сопротивляться.

И тогда она сама стала целовать Пашу зло кусая его губы, больно царапая ногтями его крепкие руки, которыми он прижимал ее к себе. Ей хотелось ударить его, хотелось уничтожить, но вместо этого она сплетала свой язык с его, позволяя ему взъерошить свои волосы, как он всегда делал раньше. Его пальцы скользили по ее спине, надавливая с такой силой, что могли оставить синяки, но она не чувствовала боли — это не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось у нее внутри. Она и не знала, что так бывает: раздирающе-больно и головокружительно-хорошо одновременно.

— Дай мне шанс, — умоляюще прошептал Паша прямо в поцелуй, — клянусь, я больше никогда тебя не обижу.

Его слова отрезвили ее, словно пощечина. Света отшатнулась назад, с ужасом глядя на свое отражение в зеркальной стене лифта: растрепанные волосы, красное от стыда лицо и съехавший набок пиджак. Но худшим были ее губы с предательски размазавшейся помадой — доказательство того, что ей не все равно. Что Паша все еще ей не безразличен.

— Нет, — Света полезла в сумочку за салфетками для снятия макияжа, — нет, нет, нет… — как заведенная твердила она, стирая следы своего греха.

Паша смотрел на нее, не понимая, что происходит, а Света никак не могла поверить в то, что она только что натворила. Она была в ужасе, снова и снова вытирая губы, словно пытаясь стереть не только помаду, но и поцелуй вместе с кожей.

— Светик…

— Замолчи, — без какого-либо выражения бросила девушка.

Она беззвучно заплакала, сидя на корточках в остановившемся лифте, прижимая к уголку распухших от трения губ салфетку, а в кармане пиджака вибрировал телефон. Даже не глядя на экран, она могла догадаться, что ей звонит Макс.

— Испортила. Я все испортила.

Паша протянул ей руку, чтобы помочь подняться, но она оттолкнула ее, а потом выпрямилась. Все катилось к черту: она опоздает домой, она получит очередной нагоняй от мамы, а еще… еще она потеряет Макса. Хотя, как она недавно говорила Полине, это изначально было только вопросом времени. Так, может… может, ей стоило попытаться поверить Паше?

Она повернула ключ, отправляя лифт вниз, а айтишник не стал ей мешать. Он стоял в стороне, скрестив руки на груди, и не зная, что ему сейчас сделать. Уйти, обнять, говорить или молчать? Еще никогда ему не приходилось чувствовать себя таким беспомощным и уязвимым.