Сергей (СИ) - Литт Ксюша. Страница 41

Сергей как мог держался — гладил Дашке ноги, спину, живот. С животом у него были отдельные, особые, отношения. С тех пор как пацан проявил свое активное существование — а это был пацан — у Сергея с ним начались диалоги. Вредный парень у них получился. С характером. Сначала мальчишка упорно не хотел здороваться. Затихал трусишка при приближении руки Сергея, но вскоре освоился и оборзел, выталкивал яростно любое его прикосновение.

— Смотри, какой собственник, — усмехался Сергей, — давай-ка, цыц мелюзга, я сейчас буду трахать твою мамку, так что сиди спокойно и не вылазь. Ты, как мужик мужика, должен меня понять.

Мужик, похоже, ничего не понимал. Активно двигался вместе с родителями, устраивая внутренний шабаш. Дашка ойкала и смеялась:

— По-моему он тебе помогает.

— Ага, помощник хе́ров, в ритм не попадает. Эй, парень, — шлепал он легонько по животу, — придется тебе лет через пятнадцать преподать хороший урок, пойдём вместе по девочкам, втихаря от мамки.

Мамка возмущенно ворчала, но Сергей затыкал ей рот поцелуем:

— Ты вообще молчи, Заяц, когда мужики разговаривают. Лежи и наслаждайся.

Это все были шутки. Серьезно и много Сергей разговаривал с сыном по ночам, молча, силой мысли. Тихо бережно поглаживал уже немаленький живот и думал:

«Парень, вот какого лешего ты ночью не спишь? Сам не спишь и другим не даешь. Неудобно? Так мамке тоже неудобно. Вы уж как-то там пристройтесь. Еще пару месяцев потерпи. Ты ж мужик или нет? Она ж мне все мозги вынесла своим нытьем. У нее, знаешь ли, из-за тебя все болит. Мой Заяц, знаешь, какой раньше был терпеливый и послушный, а из-за тебя совсем расквасился. Стал толстый, сопливый Заяц. Так нельзя, парень. Что вот ты наделал? Все испортил. Нам что теперь, ругаться с тобой, чтобы ты успокоился? Сдается мне, что не получится. Мамка сразу же встанет горой за тебя, хоть ты и мучаешь ее. Ты знаешь, как она тебя любит? Кормит тебя, как кабана, сначала клубнику бегали искали, самолетом даже один раз заказывали. Потом вишню ведрами вместе вы жрали. А теперь вон, на мясо перешли. Шашлыки да барбекю подавай. Кормлю, кстати, я. Ты это не забывай. Я все покупаю. На свои деньги. Понял? Нашелся тут пуп земли. Тебе прихоти, а мне слезы. Заячьи. Честно, раздражает уже. У меня же терпения не так много, могу и в самом деле ругаться начать. Вот тогда вы с мамкой и получите по самое не хочу. Опять плакать начнете и губы надувать. Я не нянька бегать тут за вами, так что, давай пацан, как-то помогай. Мажорик нашелся тут! Еще не родился, а столько к себе внимания. Давай-давай, прекращай долбить, мне тоже много чего не нравится. Маму пожалей, пусть выспится. Я, конечно, тоже бывает не даю спать. Но ей самой хочется, чтобы не давал. Ей нравится, когда я не даю. Вот. Хотя, вообще-то твоему футболу она тоже рада. Любит говнюка. Меня так не любит, как тебя. Ты прикинь, что мне сейчас заявила? Чтоб я аккуратнее был, без резких движений, а то тебе там не понравится. Ты что там, барышня кисейная что ли, не знаешь, как надо? Вот и я о том… именно вот так и надо».

Дашка заворочалась от активных толчков, хныкая и бурча.

«Вот видишь, что наделал?! Давай быстро спать, мелюзга. Ладно, я тоже буду очень аккуратным. Два месяца-то я потерплю. Вот только попробуй потом нам концерты закатывать. Потом Заяц — мой. Тихо, я сказал!».

Осень длилась долго. Промозглая, тянулась и тянулась. Сначала были дожди, потом утихли, потом дожди начали перемежаться со снегом, и первого декабря наконец-то выпал снег.

Даша уже третий день страдала от бессонницы. Когда спускалась ночь, она просто раскрывала глаза, и ничто не могло заставить сон явиться к ней. Она крутилась, вертелась, забываясь лишь ненадолго к утру, а на следующий день повторялось все то же самое. Вот так и первого декабря она стояла, смотрела в окно, а за ним падал белый пушистый снег, застилая землю белым ковром. Сергей спал, он последние дни тоже нервничал и психовал:

— Ё моё, да когда это все прекратится уже? — не на шутку возмущался он. — Как ты меня, Даша, бесишь! Ляг и спи. Что ты ходишь?

— Я не могу спать, — в ответ на крики у нее сразу же наворачивались слезы и катились по ее щекам.

— Ну не можешь, не спи. Дай другим поспать. Мне еще работать, а ты потом днем дрыхнешь.

— Я не дрыхну днем, — она уже в голос ревела.

Он ругался и с головой накрывался одеялом, засыпая под ее монотонные всхлипы. Как маленький ребенок, почуяв, что концерт не подействовал, Даша, как слон лезла в кровать, устраиваясь рядом с Сергеем. Он с тяжёлым вздохом притягивал ее к себе.

— Если завтра такое же повторится, Заяц, я уйду, нах*р. Будешь ночевать и блудить тут одна.

Вот поэтому-то она и стояла сегодня тихо у окна, ничем не нарушая сон любимого.

Сын, как обычно, ночью бушевал. Он снова активно произвел внутри какой-то кульбит, Дашка тихонько зашипела, хватаясь за живот, и вдруг следом боль опоясала весь низ. Она задержала дыхание. Раз, два, три — боль отступила. Страх холодком пробежал по спине. Даша продолжала смотреть на падающий снег, прислушиваясь к ощущениям внутри. Все было тихо и спокойно, боль не повторялась.

«Еще десять дней впереди», — успокоила она себя, машинально поглаживая безобразно выпятившийся вперед живот. Да безобразно и некрасиво — так ей казалось. Покосившись на огромное зеркало в комнате она скривила нос и поспешно отвернулась. Разглядывать бесформенную бочку на тонких ножках ей не хотелось. Никому на такое не хотелось смотреть. Уже две недели или даже три Сергей вообще не обращал на нее внимание. Дашка попросила его быть немного аккуратнее, после близости постоянно неприятно тянуло живот. А Сергей из аккуратности просто перестал к ней прикасаться.

«Наверняка приглядел себе для этих дел себе другую зверушку», — печально подумала Даша и перевела взгляд на крепко беззаботно спящего Сергея. Она его, конечно, украдкой придирчиво осматривала постоянно. Ни следов, ни запахов пока не обнаруживалось, но Даша все равно нервничала и ревновала. Она тяжко вздохнула, и тут резко накатила новая волна боли, она накрыла так, что невозможно стало дышать. Несколько секунд адски невыносимых мук и снова все отступило. Даша присела на кровать, смахнула выступившую на лбу испарину.

«Неужели началось?», — мелькнула мысль.

Достала телефон взглянула на часы — «Час сорок три».

Боясь пошевелиться, сосредоточенно вслушивалась внутрь себя. Тишина. Даже сынишка подозрительно притих. Тоже, похоже, испугался. Медленно отсчитывались минуты, за окном так же падал снег. Монотонно, успокаивающе. Так, что глаза стали сами по себе закрываться. Но закрыться так и не успели. Новый приступ боли уже не был неожиданным — «Пять минут третьего».

Дашка оглянулась на Сергея.

— Серёж, Серёжа, — затормошила она его.

— Что? — вскочил он, спросонья глядя на нее бессмысленно.

— У меня вроде схватки.

— Угу, — он снова лег, глаза моргали, потом опять начали закрываться.

— Может, поедем? — она еще раз толкнула его.

— Да, Заяц, сейчас поедем, — он еще с минуту полежал, и встав, начал одеваться.

Она тоже напяливала на себя эту уже надоевшую безразмерную одежду. Но вскоре снова охнула и присела, не зная какое принять положение, чтоб боль сковывающее тело отступила. В этот раз она задержалась, скручивая и скручивая все внутренности. Изо рта вырвался невольный вскрик и тут же вдруг отпустило. Даша часто дышала, приходя в себя, темнота из глаз уходила. Сергея она пока не видела, но почувствовала его надежные крепкие руки, которые подняли ее и понесли к выходу. Там Сергей натянул на нее куртку, сапоги и потащил к машине.

— Какая ты туша стала, Дашка, — пробурчал он, усаживая ее в салон.

— Там паспорт материнский дома, — разволновавшись, напомнила она ему.

Сергей побежал за документами. Вернувшись, застал Дашу подвывающую и сучащую ногами.

— Что, опять? — он глядел на своего несчастного Зайца и его самого начало чуть-чуть потряхивать.