Эль-Сид, или Рыцарь без короля - Перес-Реверте Артуро. Страница 7

– Если так, – проговорил он наконец, – то скольких они могут послать в дозор?

– Вряд ли станут распылять силы. Я бы послал троих-четверых, притом – налегке.

Чело Минайи прояснилось.

– Чтоб подать сигнал в том случае, если мы вдруг там объявимся.

– Именно так.

Повернувшись в седле, Минайя окинул взглядом колонну. Следом за ними Педро Бермудес, один из двоих племянников Руя Диаса, вез знамя – зеленое полотнище с красной полосой наискось, впрочем сейчас свернутое и спрятанное в кожаный чехол.

– Пока мы еще далеко от них, – сказал Руй Диас, – но после полудня нас уже можно будет заметить. Тогда мы остановимся.

– Разумно.

– Потом, когда солнце склонится к закату, снова двинемся – против света нас будет не разглядеть на горизонте. Ну а окончательный бросок – ночью. Луна сейчас встает поздно, и это нам немного поможет.

– Кого отрядить на разведку?

– Галина Барбуэса и кого-нибудь молодого и проворного, легкого на ногу. Пусть обуют альпаргаты – может, придется карабкаться по скалам. Когда остановимся, я сам объясню им задачу.

– Ладно.

– И Рыжий пусть с ними отправится. Он знает местность.

– Удачная мысль.

– Чему ты улыбаешься, Минайя?

– Выражение лица у тебя интересное…

– Это чем же?

– Тебя словно бы радует все это, Руй. Ты произносишь все это, а в душе – ликуешь. Тебе хотелось бы встретить мавров в Корвере, так ведь, а?

– Ну разумеется. Подтвердилось бы, что они хотят вернуться к реке по римской дороге.

– Да не в этом дело… Мне ли тебя не знать? Ты просто счастлив оттого, что наконец-то после стольких дней пути, который всю душу вымотал, – нынче ночью может случиться славная рубка.

– Что ж, может, и так… А теперь распорядись, чтобы люди спешились и вели коней в поводу, пока пять раз подряд не прочтут «Верую».

– Помолиться никогда лишним не бывает, а сейчас – особенно, а? Помолиться за то, чтобы мавры оказались в Корвере и творили намаз, оборотясь лицом к Мекке, а мы бы взяли их тепленькими.

– Ну, довольно разглагольствовать. Ступай.

Ехали медленно, стараясь держаться вдоль склона, чтобы силуэты не обозначились на линии горизонта. А когда солнце вошло в зенит, остановились в дубовой роще. От головы колонны до замыкающего пролетел приказ, и все спешились, стали разминать замлевшие ноги, затекшие поясницы, потом повалились наземь в тени деревьев – отдыхать и бить вшей, но прежде стреножили коней, разнуздали и пустили их щипать травку.

Знаменщик Педро Бермудес принес Рую Диасу горсть подобранных с земли желудей. Этот основательный и застенчивый юноша в обыденной жизни сильно заикался, но речь его становилась гладкой и текучей, когда, бросаясь в бой, он без малейшей запинки и на чистейшем кастильском наречии сыпал отборной бранью. Потом он обыкновенно сокрушался и корил себя за это, ибо погибнуть, изрыгая поток сквернословия, пусть даже ты при этом рубился с неверными, значило обречь свою душу вечной погибели. Однако воздерживаться не получалось.

– П-п-попробуйте-ка, дядюшка… П-почти с-сладкие…

– Не называй меня дядюшкой.

Педро покорно кивнул:

– П-простите.

Юноша страдал не только заиканием, но и близорукостью и всегда щурился, всматриваясь в даль. В бою он, чтобы не потерять Руя из виду, держался вплотную к его лошади, как гончий пес на охоте. А поскольку пущенные неприятелем стрелы и камни замечал только вблизи, то прослыл человеком отчаянной храбрости. Что, впрочем, соответствовало действительности. Он и вправду был отважный паренек.

Руй Диас рассеянно сжевал пару желудей. Заметив, что и воины принялись отыскивать их в траве, разрешил открыть седельные сумки и достать провиант, но – огня не разводить и есть всухомятку. Сам он подкрепился сухим хлебом, размоченным в кислом козьем молоке. Спустя некоторое время, когда солнце спустилось еще ниже, а люди немного отдохнули, послал за разведчиками. Он сидел на земле, привалившись к стволу дуба, и смазывал салом сапоги, когда увидел, как приближаются кучкой – Минайя с Диего Ордоньесом и Педро Бермудесом, арагонец Галин Барбуэс и еще один молоденький паренек. За ними шел и монах.

– Слушайте, – сказал он.

Они взяли своего начальника в полукольцо и сели на корточки, молча глядя на него. Ждали, отгоняя мух. На круг выходило у них семьдесят лет боевого опыта. Даже самые молодые из них были настоящими бойцами, закаленными и испытанными в стычках, если не в битвах с сарацинами, леонцами, галисийцами или франками, как принято было называть жителей каталонских графств. Они умели повиноваться и ждать. И всем внушал трепет их командир Руй Диас. И все – от Минайи до самого зеленого юнца – если предположить, что были там зеленые юнцы, – знали о его жизни: о юности, проведенной рядом с инфантом доном Санчо, о его подвигах в ту пору, когда он стал знаменосцем, а инфант – королем, о его удачах в превратностях войны и о честности при дележке добычи, о суровом, но справедливом нраве, о холодно-непреклонной ярости, порой накатывавшей на него. По этим и по иным причинам его уважали и боялись. Потому, глядя, как вьется на ветру его знамя, они повиновались ему в боях. Потому же последовали за ним в изгнание.

– Очень может быть, что мавры – в Корвере. Если так, то, полагаю, их мало. – Он взглянул на Галина Барбуэса и второго, молоденького разведчика. – Если так, надо узнать, сколько именно.

Барбуэс поднял руку:

– Они нужны живыми, сеньор?

Руй Диас усмехнулся. Произнеси эти слова кто-нибудь другой, это прозвучало бы бахвальством, но Барбуэс знал, что говорил. Этот еще относительно молодой солдат, основательный и неторопливый уроженец Хаки, был скуп на слова и щедр на удары меча.

– Пока что я хочу лишь знать, там ли они. Прочим займемся потом. Пойдешь ты. – Он показал на второго разведчика. – И Муньо Гарсия. А сопровождать вас будет святой отец, он знает те места. Нет возражений, фратер?

– Нет, сеньор.

– На это время дайте ему коня вместо мула.

Услышав свое имя, Муньо Гарсия вспыхнул от гордости. Не потому, что его посылали на задание – это-то было в порядке вещей, – а потому, что Руй Диас помнил, как его зовут. На самом деле Руй Диас знал по именам почти всех своих бойцов. В военном деле это важно, поскольку в горячке боя, когда остаешься один на один со смертью – своей и чужой, – очень важно услышать из уст командира свое имя. Напирай, Галин Барбуэс! Держись, Муньо Гарсия! Знамя выше, Педро Бермудес! И своих воинов, уже готовых дрогнуть, повернуть коней и спасаться бегством, Руй Диас умел заставить вновь обрести решимость и ударить на врага с поистине львиной отвагой, всего лишь благодаря тому, что в пылу схватки окликал своих бойцов по именам. И по этой причине старался запоминать их. Минайя называл, а он мысленно повторял десятки раз, покуда они накрепко не впечатывались в память.

– А как быть, если мавров встретим? – спросил Диего Ордоньес.

Голос его звучал так, будто напильником водили по железу. Руй Диас знал Ордоньеса издавна – почти столько же, сколько Минайю, – и только эти двое говорили командиру «ты». Это был человек нрава заносчивого и необузданного, грубоватый в общении, свирепый и искусный в бою. Имел обыкновение стоять широко расставив ноги, уперев здоровенные кулаки в бока, словно бросал вызов всему свету и, казалось, искал случай подраться. Нет, не казалось, а так оно и было. Искал и находил. Покойный король Санчо после битвы при Гольпехере, из которой Бургосец вышел с ног до головы залитый кровью леонцев и галисийцев, сказал: «Лучше, когда такая бешеная зверюга, как Диего, идет рядом с тобой, а не навстречу».

– Встретите – доложите мне. И чем скорей, тем лучше. А мавров постарайтесь не спугнуть. На рассвете мы на них ударим.

– А что они там забыли?

Руй Диас, не отвечая, пристально глядел на него. Диего сморщил лоб в замешательстве, подергал себя за густую бороду. Наконец лицо его просияло.

– Ах, чтоб меня!.. – сказал он. – Понял.