Мать Сумерек (СИ) - Машевская Анастасия. Страница 55

— Мы с Майей будем вас ждать, государь, — а потом вдруг опомнился и повторно поклонился — сестре. — Государыня.

Танира вздрогнула, даже не понимая, что обратились к ней.

Таммуз выехал в Шамши-Аддад стремительно, хмурый, собранный, сосредоточенный. И хотя в душе его по-настоящему разгулялся демон расправы и торжества, он действительно был озадачен: раз Змей сделал, что обещал, пришел его, Таммуза, час искать для наемника оплату.

Едва за Бансабирой закрылись ворота, Иттаю обуяла жажда деятельности. Пользуясь теплым временем года, танин каждодневно наряжалась, прихорашивалась, ловила взглядом Гистаспа в любой толпе, за любым занятием. При первой же возможности настаивала на прогулках. Если Гистасп отказывал — на тренировках, в конце концов, это его обязанность, обиженно декламировала госпожа танской крови по слогам. Вообще-то, напоминал генерал, с недавних пор это поручено Шухрану. Но когда его нет, спорила девушка, ответственность за подготовку кузин тану Яввуз возвращается на плечи альбиноса.

Гистасп, соглашаясь, кивал, понимая, что не отвертеться от девицы никак, и всегда, когда ей так или иначе удавалось завладеть его вниманием, держался учтиво, добродушно, каким большинство и знало командующего Гистаспа, но заметно отстраненно.

Он говорил, что вся причина в том, что он не может позволить себе и намеком на недостойное поведение очернить её светлое имя. Поэтому он абсолютно всегда был вежлив и покладист, улыбался с воодушевлением в глазах, но почти бесцветный пигмент зрачка существенно скрадывал эффект, который генерал нарочито старался создать.

В душе Гистасп был натуральным образом растерян. Наблюдая за невестой, он то и дело норовился ущипнуть себя за бедро или предплечье, чтобы удостовериться, что не спит, и происходящее и впрямь реально. Иттая пыталась поймать его ладонь, когда они шли рядом, случайно завалиться ему на грудь, якобы навернувшись на тренировке, и даже украдкой обнять за шею. В конце концов, не маленький же он! Разумеется, даже она знает, что генерал не так уж редко проводит ночи в городских трактирах по известному поводу. Так что должен же сообразить, чего Иттая добивается!

Но обескураженный происходящим Гистасп Иттаю даже за руку взять побаивался — иначе надежд проснуться от такого безумного сна не осталось бы вовсе. Временами доходило до того, что альбинос грешным делом думал написать Этеру Каамалу, мол, девица все еще девица, приезжай и забирай поскорее, чтобы у танши не было возможности закрыть глаза на скандал, и все тогда добьются чего хотят: Яфур — родства с Яввузами, Этер — уступки со стороны Бану, а он, Гистасп, продлит и гарантирует себе свободу.

Но привязанность и уважение к танше было велико, и генерал всерьез понимал, что затея дурацкая.

Иттая приходила к нему в самые нежданные часы, проявляя выдержку и достоинство, но блеск в глазах выдавал, как трудно ей дается подстраиваться под настроение жениха. Тот все время оказывался занят, пропадал то в корпусе «меднотелых», то по важным делам отбывал в военную академию или на верфь (просто сбегал), следил за тренировками замковой стражи, проявляя к этому невиданный прежде интерес, или вовсе куда-то девался. Поэтому, дабы ускорить вожделенный час единства, Иттая принялась активно и без спроса соваться во все дела отца. Помогая всем, чем можно, чем нельзя, и порой откровенно препятствуя хлопотам Тахбира.

Однако удержать её было невозможно.

По мере приближения к урочищу Акдай пейзаж менялся все стремительнее. Покрытые душистыми травами луга и холмы, столь недолговечные в здешней полосе, уступали место можжевеловым зарослям и дикой жимолости. Завидев их, путники дали себе отдых — наестся вдоволь кисловатых ягод, редкого гостинца на севере, до тех пор, пока не скрутило животы. Торопиться все равно некуда: Дайхатту до Бугута ехать намного дольше. Смеясь, они рассаживались по коням после отдыха. Иввани в голос хохотала над тем, как Раду кривлялся, показывая остальным здоровый фиолетовый язык. И даже Бану, наблюдая сие невиданное зрелище, надсадно держалась за живот, устраиваясь в седле.

Лиственные леса постепенно сменялись смешанными и хвойными чащами, и совсем скоро Бансабира почуяла освежающий, ни с чем не сравнимый запах пихт. На следующем биваке длинноногий Атам, выросший где-то недалеко отсюда, раздобыл немного сосновых семян. Был не сезон, но что-то удалось наскрести. Их часто употребляли в пищу, зная примечательные полезные свойства. Зачастую, конечно, ждали осени, чтобы насытиться благотворным лакомством.

В этом лесу немного задержались. Нехорошо ехать в гости с пустыми руками, улыбнулась Бану остальным, даже если едешь в гости к самой себе. Решено было немного поохотиться. Если уж чем и славились её владения, давно поняла танша, так это богатством пушного зверя. За два дня было разделано несколько соболей и горностаев. Иввани понравились ласки, но попасть хотя бы в одну девице не удалось. Когда она впустую спустила четыре стрелы, Бансабира, положив сестре руку на плечо, заметила, что в следующий раз непременно получится, а пока вооружение дорого.

В один из последних дней в лесу Иввани, пискнув, бросилась к Бану, схватив сестру за руку, и молча указала пальцем куда-то в чащу. Там горели желтые глаза — не два или четыре, а десятки. Вопреки собственному ужасу, Иввани увидела, как сестра улыбнулась и, приобняв сестру, чмокнула в волосы.

— Ребят, — спокойно позвала танша.

Пара десятков бравых бойцов поднялись с мест и, выстроившись в ряд, посмотрели вглубь леса. Волки немного приблизились, стали видны: рычащие в предостережении, оголяющие клыки.

— Иввани, — шепнула Бану, — вспомни наши сказания. Волки не обладают нюхом собак или зрением орлов. Их ведет интуиция и чужой страх. Не трясись, их это злит и заводит.

На Иввани нравоучение нимало не подействовало. Она шумно сглотнула, прячась за сестру. Бансабира уверено положила ладонь на меч, но больше не предпринимала мер. Иввани оглянулась: все танские бойцы замерли в схожей позе.

— Волк — умный зверь. Их стая и нас — стая. Они не кинутся. Они просто хотят, чтобы мы убрались, — прокомментировал Шухран.

Иввани не слышала. Ей вообще казалось диким, что в подобной ситуации кто-то может так спокойно о чем-то болтать. Северяне, меж тем, встали кругом, так что Иввани оказалась спрятанной от волков. Тогда из леса, мягко ступая, вышел вперед вожак. Сделал всего несколько шагов, скалясь. Северяне держались собрано, готовые к атаке в любой момент, но невозмутимо. Кто-то, у кого был под рукой арбалет, наскоро заложил болт, но не стрелял. Тогда вожак еще раз надсадно рыкнул и попятился.

Стая растворилась в чаще также незаметно, как возникла. Иввани непроизвольно затряслась.

К ужину следующего дня Раду играючи завалил лань и теперь тащил её, закинув через плечо.

Иввани смотрела на весь этот мир в необъятном ужасе немого восторга. Ореховые глазенки блестели огнем, щечки алели от ежечасных открытий в, казалось бы, унылом, однообразном времяпрепровождении в лесу.

На Раду Иввани теперь смотрела вовсе с какой-то долей богобоязненности. И когда громадина с легкостью бросил молодую олениху на землю, непроизвольно вздрогнула.

— Сегодня на ужин будет великолепное жаркое, — предвкушая, посмаковал мужчина. Иввани перевела тревожный взгляд с Раду на убитую лань у сапог телохранителя, залитых её же кровью.

Бансабира временами поглядывала на сестру. Иввани всерьез старалась все схватывать, учиться, казаться взрослой. Но, как ни посмотри, она была просто девочкой, чуть более повзрослевшей, но такой же чистой и невинной, как все предыдущие годы жизни. И обращались с ней в этом походе соответственно: снисходительно, но властно.

В груди Бансабиры вдруг немыслимо сжалось от осознания, что её придется отдать Дайхатту. Аймар — горячий мужчина, напористый и решительный. Он хорошо знает, что делать с женщинами и не станет слушать никакие мольбы и протесты. Дай Шиада, Иввани сможет разделить с ним удовольствие близости.