Мать Сумерек (СИ) - Машевская Анастасия. Страница 86

Прибыв к чертогу Сагромаха, Раду заторопился к танам, но почти сразу встретил сопротивление в лице одной из теток Маатхаса.

— Тану не до тебя, — пригвоздила женщина.

— Это важно! Дайте пройти, — настоял Раду.

— Ей и впрямь не до тебя, — попыталась женщина снова, но Раду только поджал губы и поспешил к танскому покою. Впрочем, он еще не дошел до двери, когда издалека на него злобно зыркнул Сагромах, а потом что-то шепнул Хабуру. Последний зашагал Раду навстречу.

— Разве тебе не сказали, что таны заняты?

— Я…

— Проваливай! — напряженно гаркнул Маатхас через весь коридор.

Раздался бессчетный вопль, и, не мешкая больше ни минуты, Сагромах ворвался в комнату.

— Тан! — на весь этаж заорал семейный лекарь Маатхасов, поднимая голову от собственных окровавленных рук и бансабировых окровавленных ног. — Вы в своем уме?! Выведите его!

Тан проигнорировал.

— Бану! — он бросился к женщине, но ей и впрямь было не до всех. Мокрая, измученная двенадцатым часом на родильном ложе, с тонкими руками, на которые больше не было сил опираться, пыталась вытолкнуть из себя наследника и жадно, истерично хватала ртом воздух.

— Тану, пожалуйста, — ласково попросил лекарь. На деле Сагромаха никто не попытался выпроводить, но он уже понял, что лучше не привлекать внимание никаким образом. Боясь дотронуться до жены, для которой каждое новое прикосновение оказалось бы пыткой, Сагромах прижался спиной к входной двери, стараясь сдерживать ужас, накатывавший волна за волной то паникой, то тошнотой. Праматерь, что здесь происходит? Это всегда происходит так? Бану… Только бы не Бану… Он ведь не для того женился, чтобы … Всеблагая, он должен был тут с самого начала сидеть!

Как будто так он мог бы повлиять на ситуацию, если та станет совсем скверной.

Где-то между схватками врач еще раз оглянулся на тана, успев подумать, что неясно, кто бледнее: тану от непосильной задачи или тан от шока, который пережил, узрев. А потом про Маатхаса все забыли.

Когда из последних сил Бану почти сложилась пополам, хныча, и в следующее мгновение лекарь извлек дитя, Маатхас не досчитался души в теле. Он хотел спросить хоть что-нибудь: здоров ли ребенок, кто это, — но мог только бессмысленно и беззвучно шевелить губами, цепляясь побелевшей ладонью за грудь и слушая голос своего первенца.

Бану рухнула на подушки, не дожидаясь, когда перережут пуповину.

Тогда Маатхас отмер. Он кинулся к ней, как безумный, поймал руку — почти безжизненную, тонкую, слабую. Как она вообще этой рукой ухитрялась поднимать меч?!

— Ребенок здоров? — обернулся он на лекаря. Тот передавал дитя на руки помощнице.

— Здоров. Крепкая румяная девчушка, — отозвался доктор.

Сагромах утер лицо ладонью.

— Всеблагая, — не то подумал, не то шепнул. — Боги милосердные. Здоровая дочка, Бану.

Бану не отзывалась — едва дрогнули ресницы. Маатхас с жаром припал к её руке.

— Бану, родная, — шептал тан. — Милая Бану, отдыхай, — он ласково провел ладонью по женскому лбу. Бансабира по-прежнему не реагировала.

— Куда отдыхай?! — взревел лекарь. — ТАН! — гаркнул он на Сагромаха. — Вы мешаете! Приведите её в чувство, — кивнул помощникам. Пара девушек засуетились перед Бану, а юноша-ученик, оттолкнув Сагромаха, подпер Бансабиру со спины. Голова танши закачалась из стороны в сторону, выдавая бессознательное состояние.

— Живей! — торопил доктор. Одна из девушек поднесла к лицу танши какой-то флакон. Едва Бану разлепила глаза, лекарь гаркнул:

— Давайте, тану! Всё вниз! Подтолкни еще! — скомандовал парню за спиной танши.

Маатхас побелел окончательно. И отмер только через четверть часа, услышав голос целителя:

— А вот и маленький ахтанат.

Бансабира, наконец-то, наклонила голову вбок. Маатхас уже сидел у изголовья, перепуганный и счастливый, оглушенный натиском всех чувств, и гладил жену по слипшимся мокрым волосам — безотчетно, под давлением пережитого страха за её жизнь, раз за разом.

— Двое, родная. Девочка и мальчик.

— Совсем как у ваших деда и бабки, — улыбнулся лекарь, вкладывая детей в руки матери.

— Я… — Бану прижала девочку, — не удержу, — призналась она.

— Я помогу, — Маатхас забрал дочь, а лекарь помог Бану взять сына. — Мы не думали, что их будет двое, — растерянно-счастливо пробормотал он.

— Разве это мешает? — риторически спросила Бану, неотрывно глядя на детское личико. — Шиимсаг и Шинбана? — спросила танша, не взглянув на Сагромаха. Зато тот переводил любовный взгляд с дочери на жену. Он пожал плечами почти незаметно, чтобы не потревожить крохотное плачущее создание.

— Шиимсаг и Шинбана.

Бансабиру укутали в теплые одеяла и оставили отдыхать. Маатхас отказывался покидать жену и, как ни ратовали лекарь и родня, настоял на своем. Ему принесли матрац и расстелили на полу.

— Пока она не встанет, я не уйду, — твердо решил Сагромах, и слову был верен.

Прошедший год был для него похож на сказочное волшебство каких-то далеких легенд, которые Сагромах слушал в детстве.

На то, чтобы научиться жить с величием друг друга им с Бану понадобилось три недели. Уже спустя двадцать дней путь компромиссов был благополучно освоен. Удивительно, как легко Бану шла навстречу всякий раз, когда согласно договору, Маатхас отходил в сторону в решении любого вопроса. А он и впрямь нарочно, нарочито уходил в тень, самоустраняясь почти от любой несемейной беседы, что побуждало молодую таншу всеми силами искать его совета.

Советчик из Сагромаха был избирательный. Ему, на вкус Бану, не хватало жестокосердия, но за редким исключением, Бансабира признавала, что советоваться с ним стократ приятней, чем с Гистаспом и в большинстве случаев не менее продуктивно.

Бану любила Сагромаха. Уже через полгода она могла честно признаваться в этом — ему и всему свету. Маатхас, окрыленный до глубины души, заботился о Бану с неугасимым рвением. Он был внимателен к каждому жесту и пожеланию, понимая, что, воспитанная военными шатрами, Бану и так неприхотлива. За его отзывчивость, за его удивительное качество отыскать для Бану время всякий раз, как ей действительно требовалось, Бансабира проникалась к Маатхасу во всю силу.

Со свадьбы они не расставались ни дня. Как и было оговорено, они провели сначала три месяца в доме Сагромаха, потом месяц в крепости Валарт, контролируя отстройку обители, затем еще четыре месяца прожили у Бану, а потом вернулись в Лазурный танаар, где и было решено дождаться родов.

Все это время Сагромах был счастлив. Так, как едва ли прежде представлял себе возможным. Когда Бансабира сообщила о беременности, он три дня носил её на руках, не взирая на все протесты. А теперь, когда у них родилось двое прекрасных детей, вовсе обезумел.

В чертоге дома Маатхас новую таншу — твердую в принципах, непреклонную в решениях, безразличную в чужих симпатиях — приняли разношерстно, но худо-бедно спокойно. Альтернатив все равно никто не предлагал. Только сестры и тетки Сагромаха судачили, что, дескать, стоило ли так убиваться ради этой Матери лагерей — ничего ведь особенного. Кожа да рожа — вполне обычная. Маатхас не слушал: для него Бану была лучше всех, и потому мнение этих всех его не волновало.

За Бансабиру всерьез вступались Хабур и фактически вся лазурная армия — Бойню Двенадцати Красок, в течение которой эти двое раз за разом вытаскивали друг друга из передряг, помнили все. Командир «воителей неба», личной гвардии Сагромаха, Аргат и один из опытнейших генералов севера конник Мантр в откровенную подтрунивали над танами. Особенно над Маатхасом, раз за разом припоминая на все лады танский поединок на берегу Бенры, когда к ногам Сагромаха пал девичий пояс Бансабиры. Кроме этих двух в поддержку тану Яввуз-Маатхас встали и другие военные управленцы разного ранга — те, кто хорошо помнил Бану по походу и кто был рука в руку знаком с её ребятами. Так что в целом, объединение домов шло полным ходом.