Хочу быть твоей (СИ) - Николаева Юлия Николаевна. Страница 27

Давид немного подумал.

— Дрон лет пять-семь торгует марихуаной. И это не то, чем занимался его брат. Дрон сидит дома и в ус не дует. Продает безобидную травку. А Артем твой возил героин. Думаю, разницу объяснять не стоит?

— Не стоит, — сглотнув, сказала я.

— И погиб он не оттого, что его машина сбила.

Я подняла на него глаза, хмурясь. Сердце замерло. Что он такое говорит?

— Я… Я не понимаю.

— Когда его сбила машина, он был уже мертв. Просто пытались представить как несчастный случай. Парня били, много били, хотя и качественно, чтобы следов почти не оставалось. Потом от него избавились, инсценировав несчастный случай, вывезли тело за город и бросили там.

Мне стало дурно, казалось, что прямо сейчас вырвет, в висках стучало. Хорошо бы воды выпить или свежего воздуха глотнуть, но тело онемело.

— Кто его убил? — почти прошептала. — За что?

Давид пожал плечами.

— Врагов, насколько я понял, у него не было. Так что есть вероятность, кто-то просто решил перехватить у него наркоту. Потому как ее не нашли, а уехать он не успел.

— Кто? Кучка нариков профессионально избивала его до смерти, чтобы он им героин отдал? Сам веришь в то, что говоришь? — я чувствовала, что нервы на пределе. Давид вздохнул, ещё немного посверлив взглядом, сказал:

— Хочешь мое мнение, Вика Царева? Не в наркоте дело. Куда-то твой парень ввязался, и за это его порешили. А наркоту просто использовали для отвода глаз.

Я покачала головой.

— Куда влез? Артем просто не мог. Он вообще никак с криминальным миром не соприкасался.

— Это только мои предположения, Вика. Два года назад, когда твой парень пропал с товаром, я был уверен, что он просто идиот, решивший меня кинуть. Я искал его живого, пока не прибежал Дрон со своими опасениями, что что-то случилось. Тогда я стал искать его мертвого. И то, что я увидел, мне не понравилось. У меня нет таких конкурентов, Вика, — он немного перегнулся вперед, глядя мне в глаза, — которые будут ломать пальцы ради партии героина. И я не хотел и не хочу знать о том дерьме, в которое влез твой парень. Официально, — он сделал ударение на этом слове, — его сбила машина, водитель удалился с места происшествия, испугавшись. Неофициально, — снова выделил он, — его сбили ради партии героина, которую он перевозил. Никаких перебитых внутренних органов и сломанных пальцев. И меня это вполне устраивает.

Давид откинулся в кресле, поморщившись и коснувшись раны.

— Еще вопросы? — спросил меня.

Я же пыталась осознать услышанное. Это невозможно. Просто невозможно. Артем, мой Артем… Милый домашний мальчик, добрый, вечно улыбающийся… Я на мгновенье представила, как ему ломают пальцы, как он кричит от боли, в животе тут же скрутило. Дыхания не хватало, я выдохнула, медленно, рвано, прикрывая лицо руками. Нет, думать и осмыслять буду потом, когда останусь одна. Сейчас надо закончить с непонятками.

— Так и зачем ты взял меня на работу? — спросила, резко убирая руки от лица. Он немного посверлил меня взглядом.

— Когда я искал твоего парня, думал к тебе людей отправить. Видел твое фото, ну и запомнил, ты за два года не сильно изменилась.

— Так это, действительно, благотворительность? — не удержалась я. Ответить он не успел, в холле послышались шаги и голоса, и тут же в гостиной появился Грачев с мужчиной лет пятидесяти.

— А вот и док, — усмехнулся Давид, аккуратно вставая. Я поднялась следом, понимая, что разговор окончен.

— Считай, я пытаюсь исправить свои ошибки, — шепнул Давид, хотя я уже и не ожидала. Вот как, значит? Сомнительный аргумент, но другого мне, кажется, не дадут.

Доктор, посмотрев на Давида, покачал головой.

— Ты же серьезный человек, — сказал ему, тот сделал жест свободной рукой, видимо, обозначавший, а что поделать. Они пошли куда-то в глубь дома, я осталась с Грачевым.

— Пойдем, выделю тебе комнату, — сказал мужчина, поманив за собой на лестницу. Мы поднялись на второй этаж. Я была уверена, что он проводит меня и уйдет, но Грачев тормознул в дверях, когда я прошла в шикарно обставленную комнату. Села на край кровати, устало глядя на палас бежевого цвета, а он вдруг спросил:

— Сколько тебе лет, Вика?

Я даже не сразу уловила суть вопроса, подняв на него взгляд, ответила:

— Двадцать три.

Он покивал, о чем-то думая. Потом сказал:

— Спокойной ночи, — и ушел, прикрыв за собой дверь. Странный мужик. Но вроде добрый, по крайней мере, так кажется. Кажется мне. Чего только мне ни казалось, только вот жизнь куда дерьмовее любой моей мысли. Я упала спиной на кровать, медленно достав сигарету, закурила, решив не интересоваться, а приветствуется ли это здесь. Насрать, переживут. Курила, пялясь в потолок, пытаясь собрать воедино мысли, чувства. А еще пытаясь досконально вспомнить тот день, когда Егор рассказывал мне о смерти Артема.

Когда я выхожу из поезда на Ленинградском вокзале, то напоминаю себе больше зомби, чем живого человека. Я просто двигаюсь вместе с толпой, рядом с толпой, против толпы. Я не думаю, внутри пустота. Я не могу принять то, что сказал Егор. Я не верю ему. Потому, что это невозможно. У меня есть цель: приехать, обнять Артема и убить его брата-придурка, вздумавшего так нелепо шутить. Этот самообман, пожалуй, единственное, что помогает двигаться вперед, а не упасть прямо посередине перехода от Ленинградского к Казанскому, не свернуться калачиком, нервно вздрагивая и плача. В таких случаях нормальные люди обычно зовут маму. Но только не я. Мне некого звать. Больше некого.

Я гоню эту мысль, садясь в электричку, гоню, наблюдая за мелькающими поселками и станциями, гоню, пока еду в такси до дома Артема. Когда я выхожу возле подъезда, накрапывает мелкий дождь, небо нависает, затянутое темными тучами. Я ежусь совсем не от непогоды. Мне страшно. Последний шаг безопасен, бояться надо первого, и этот первый для меня — в квартиру того, кого я люблю больше себя, больше жизни.

Я, наконец, поднимаюсь на шесть ступеней вверх, оказываясь в пролете первого этажа перед дверью квартиры. Тянусь к звонку, а потом просто толкаю дверь. Словно знаю, что она открыта. Когда кто-то умирает, дверь всегда открыта, чтобы могли прийти и попрощаться те, кто захочет. Я не знаю, откуда в моей голове столько дури, но чертова дверь открыта, и я ступаю внутрь. Делаю шаг, глядя направо в кухню. Пусто. Еще два шага. По этой же стороне комната родителей. Открытые двери, посередине комнаты гроб, а в нем… Я не могу это произнести вслух, я вообще ничего не могу, потому что в следующее мгновенье падаю в обморок.

Потом я сижу в кухне, передо мной рюмка коньяка, я кручу ее в руках уже минут пятнадцать, глядя на рисунок кухонного гарнитура: причудливые серые волны на белом фоне. ТАМ не плачут, только изредка переговариваются. Я уже знаю, что похороны через два часа, что скоро придет священник на отпевание, что похоронная служба уже заказана. Я это все знаю из тех шепотов, которые раздаются ТАМ. Но не могу туда войти. На кухне появляется Егор, замирает, прислонившись к серым волнам гарнитура, смотрит неуверенно. Я медленно поднимаю на него глаза.

— Как это случилось? — говорю хрипло, с трудом заставляя себя произносить слова. Егор, на мгновение смутившись, вздыхает.

— Он попал под машину за городом.

— Что он там делал? — я отвожу взгляд к окну. Как мне удается быть спокойной и говорить спокойно — загадка даже для меня.

Егор снова вздыхает, бросив взгляд в сторону коридора, говорит шепотом:

— Вика… Он влез в нехорошую историю. — Я смотрю на него, не понимая. — Он искал деньги, сказал, нужно много и сразу. Я спросил, зачем, но он не ответил, надо, и все. Короче, он… он подвизался курьером.

— Чего? — спрашиваю я, продолжая смотреть отупело. Еще раз бросив взгляд в сторону коридора, Егор наклоняется ко мне, опираясь руками на свои бедра.

— Наркокурьером стал. Он должен был отвезти товар в другой город, но… В общем, его сбили по дороге.