Мой далекий близкий (СИ) - Николаева Юлия Николаевна. Страница 15

— А кто виноват? — брат словно и правда надеется найти ответ на этот вопрос.

Чтобы перестать мучиться мыслью о том, почему его младшая сестренка оказалась в больничной палате.

— Я одна виновата, Илья. Только я.

Стиснув зубы, он качает головой.

— Обещай мне, что ты к нему не полезешь, — не отпускаю его руку, не замечая, как белеют пальцы от сильной хватки. Мы смотрим в глаза друг другу бесконечно долгие мгновенья.

— Хорошо, — отвечает брат, — только у меня тоже есть условие. — Я смотрю в ожидании. — Ты больше никогда…

— Согласна, — киваю, перебивая.

Мы снова смотрим друг на друга, теперь в глазах брата стоит боль. Я отпускаю руку, на коже остаются следы моих пальцев. Он меня обнимает и гладит по голове.

Когда отстраняется, я говорю:

— Может… Может, мы не будем говорить родителям настоящую причину?

Илья тяжело вздыхает.

— Хорошо, — произносит снова, — я что-нибудь придумаю.

И он придумывает, что я была под кайфом, и не соображала, что делаю. Так себе идея, но она стоила мне всего месяца жизни в психушке.

Усевшись в такси, я поменяла адрес и поехала домой. С Ильей, конечно, вечером не помешает поговорить, вдруг реально что узнает, но вот сидеть под буравящим взглядом матери у меня нет никакого желания. Лучше побыть одной и все хорошенько осмыслить. Потому что события набирают обороты, а я вот топчусь на месте.

В квартиру входила с опаской, но в ней никого не оказалось, и все вещи были на своих местах. Я села в кресло и задумчиво уставилась перед собой. Следователь может решить, что я сама устроила разгром в квартире Шилова, чтобы что-нибудь скрыть. Мне фантазии не хватит, чтобы придумать, что именно, но он вон большой затейник.

В который раз я взяла в руки ежедневник и начала его просматривать. Вполне возможно, в нем что-то и есть, только вот я не могу даже догадаться об этом.

Взяла в руки фотографию, на которой я смотрю куда-то в сторону, а Андрей на меня. Будь я не в своем уме, сказала бы даже, что влюбленным взглядом. Играть он умел, если хотел.

Поглазев на мужчину, произнесла:

— Помоги же мне, Андрей. Помоги понять, на хрена ты это все затеял…

Время словно замедлилось, я смотрела на фотографию, гипнотизируя ее взглядом, рассматривая профиль человека, перевернувшего мою жизнь.

Звонок мобильного в тишине квартиры прозвучал одуряюще громко. Вздрогнув, я машинально отбросила фотографию.

Звонила Ирка. Я тупо пялилась на экран, чувствуя, что совершенно не имею настроя на разговор с ней. И вообще с кем бы то ни было. Хотелось остаться одной и зарыться под одеяло в надежде, что меня никто не найдет.

А может, правда, уехать на пару дней? Отдохнуть в спокойной обстановке. Первым делом я вспомнила, конечно, о Комарово, но на даче сейчас дикий дубак. Можно протопить, благо, печка имеется, но за это время окоченею на фиг.

Позвонить Кузьмичу и попросить его? Запасные ключи у него имеются, а я заплачу. Идея показалась перспективной, хотя на задворках сознания мелькала мысль о том, что верх идиотизма ехать туда, где ждут только плохие воспоминания. Но ведь не только же плохие, если по факту-то. Было и что-то хорошее.

Мне повезло, Кузьмич вечером собирался уехать в город, но помочь обещался. Поблагодарив его, я откинула трубку и стала собирать вещи, теплые точно не помешают.

В Комарово я приехала уже по темноте, представила путь через деревню, где почти никого нет, и даже поежилась. Но Кузьмич, добрая душа, ждал возле магазина. Его дом был совсем в другой стороне, но наши семьи были дружны.

Кузьмичу (вообще-то его звали Анатолий Кузьмин, но мне кажется, он и сам забыл, когда его тут так называли) было под шестьдесят, невысокий, сухопарый, весь жилистый, с бритой головой и окладистой бородой, он представлял для меня с детства тип сельского мужика. И хотя Комарово находится рядом с городом, каждое лето мне казалось, что я погружаюсь в какой-то особенный мир, в котором Кузьмичу было отведено свое место.

У него в городе жила дочь, а сам он большую часть года проводил в Комарово. Жена его умерла лет пятнадцать назад, и это только еще больше отдалило его от города. Чем занимался Кузьмич в одиночестве, я не знала. Говорили, в какой-то момент он уверовал в Бога, и это повернуло его в жизнь в новое русло. Так или иначе, для меня Кузьмич всегда был почти родным.

— Ты чего это на ночь глядя? — спросил он, обняв меня. Я тут же почувствовала исходящий от его одежды запах огня, дров и ладана.

— Надоело в городе до чертиков, — улыбнулась ему, он понимающе кивнул.



До моего дома шли, перебрасываясь общими разговорами, как у кого дела.

— Я уеду скоро, — заметил Кузьмич, остановившись возле нашей калитки, — в деревне никого. Не боишься?

— Ты же сам сказал, никого, — снова улыбнулась я, Кузьмич усмехнулся.

— И то верно.

Мы распрощались, я зашла в дом. Отцу предложили его купить по случаю, за бесценок, владельцу нужны были деньги. Папа, конечно же, не отказался, подсуетившись, взял в долг. Дом был сносный: просторная веранда, маленькая кухня, из нее выход в общую комнату, из которой можно попасть в две спальни.

Со временем отец пристроил во втором коридоре просторный санузел, правда, неотапливаемый. На втором этаже испокон веков был хлам. Как-то так вышло, что мы всегда жили на первом, родители в одной комнате, мы с Ильей в другой.

Кузьмич постарался, в доме было тепло, хотя раздеваться я не спешила. Подкинула дров в печку, вышла в кухню, набрав воды, поставила чайник.

Зачем я сюда приехала? Глупость какая. А уж в моем положении тем более. Если кому-то придет охота задать мне пару вопросов в интимной обстановке, даже запариваться не надо. Тряхнув головой, я выглянула в окно. Темно и тихо, только мелкий дождь моросит, оставляя на стекле следы, даже не слышно его стука.

Дверь я все-таки заперла, предварительно проверив замок калитки. Понятно, что при желании и перемахнуть можно, но все равно так спокойней.

Телефон, стоящий на вибро, разрывался звонками. Я честно всем написала, что со мной все хорошо, и попросила до завтрашнего дня не беспокоить. После чего телефон выключила.

Прошла в комнату и легла на диван прямо в куртке, еще не настолько тут тепло, чтобы раздеваться. Уставилась в потолок. Лежала долго, каким-то образом умудряясь ни о чем не думать. А потом в голову пришла мысль: со стороны можно подумать, что я поехала сюда не просто так. Что я хочу что-то спрятать или наоборот… забрать спрятанное раньше. Да плевать. Пусть думают, что хотят.

На меня напало странное равнодушие, я лежала, слушая, как трещат в печке дрова, и даже начала дремать, когда раздался звон стекла, от которого я в ужасе вскочила, чувствуя, как колотится сердце. В соседней комнате, мелькнуло в голове. Я напряженно слушала, пытаясь уловить хоть какой-то звук через стучащую в ушах кровь. Тихо. Только мое дыхание рвано вырывалось изо рта. Так, надо что-то сделать, нельзя так стоять.

Я быстро вышла в общую комнату и взяла в руки кочергу, стоящую у печки. Сделав несколько шагов, оказалась у дверного проема. Пусто. Включив свет, увидела, что окно напротив разбито, осколки засыпали кресло, стоящее там. А на кресле лежал камень с привязанным к нему свернутым листом бумаги.

Я медленно приблизилась, вцепившись в кочергу дрожащими руками. Подошла к окну, слыша, как хрустит под ботинками стекло. Выглянув, всмотрелась в темноту, но никого не увидела. Перевела взгляд на камень. Если бы кто-то хотел со мной разделаться, вряд ли бы стал слать записки. Этот человек, скорее, не хотел, чтобы я узнала, кто он. Взяв булыжник, я села на диван и вытащила похолодевшими пальцами бумагу.

Развернув, увидела надпись от руки:

“Беги”

Я смотрела на листок в непонимании. Накатили сразу все эмоции: злость, страх, недоумение. Но когда подняла голову, оглядывая комнату, в голове начала биться мысль: «Опасность».