Конец фирмы Беняева(Записки следователя) - Василенко Иван Дмитриевич. Страница 27

— Вчера мы его видели собственными глазами, — вмешался в разговор Думало.

— Он ни в чем не виноват! — быстро переключилась Зинаида. — Все это я! Но вы из меня ничего не вытянете! Слышите? Я вам ничего не скажу!

В тот же день Зинаиду Суховей доставили в областную прокуратуру. Допрашивал я ее с Виктором Михайловичем.

Вела Зинаида себя развязно, часто вскакивала, перебивала, бранилась, а потом и вовсе отказалась давать какие-либо показания.

Получив санкцию на арест, мы отправили ее в тюрьму.

На последующих допросах Суховей старалась всеми силами выгородить Красницкого. Часть преступлений, не связанных с убийством, она взяла на себя. Зато всех родственников, у которых прятала награбленные вещи, выдала не заикнувшись.

Время шло, и следы Красницкого потерялись. В области стало тихо. Но быть спокойным невозможно, пока опасный преступник на свободе.

Мы объявили всесоюзный розыск особо опасного рецидивиста, приняли дополнительные меры по усилению охраны материальных ценностей. Мы с Виктором Михайловичем разделили область на секторы и в каждом из них вели неусыпный надзор. Оперативная служба работала четко, организованно.

И вот однажды с участковым милиции Майбородой забрался я в самый отдаленный хутор одного из наблюдаемых секторов. На этом хуторе, как подсказали нам люди, проживала дальняя родственница матери Зинаиды Суховей.

Поздно вечером добрались мы к хутору. Зашли в сельсовет. Навели соответствующие справки и решили заночевать. Уморенные длинной дорогой и полуденным зноем, собрались было лечь, когда в сельсовет пришел семидесятилетний колхозник Иван Карпович Олейник и сообщил нам, что у его соседки Бобрик, которая живет одна-одинехонька, скрывается посторонний, нехуторской человек, он у нее только ночует, а рано утром уходит в лесопосадку. «Ради него, мне думается, соседка стала раньше всех на хуторе доить корову», — заключил старик.

Это сообщение нас насторожило. Сон и усталость как рукой сняло. Начали ломать головы, как нам быть и что предпринять. Сумеем ли мы вдвоем взять бандита? Вызвать из района помощь быстро нельзя: на хуторе нет телефонной связи. Послать нарочного — упустим время. Решили брать бандита вдвоем. План у меня был прост. На рассвете, как только Бобрик сядет доить корову, мы — в дом. Красницкий не догадается, подумает — хозяйка. Мы его и накроем в постели.

— А теперь пойдем к дому, изучим обстановку, выберем место для засады, — предложил я Майбороде.

Ночь стояла темная, хоть глаза выколи. Робко накрапывал скудный дождик. Хутор уже спал. С наслаждением вдыхая ночную свежесть, тихо шли единственной хуторской улицей. Вот и крайняя хата.

— Она, — прошептал Майборода.

Обогнули усадьбу и вышли к огородам.

— Да, местечко подходящее, — тихо произнес я. — Сразу за огородом узенькая лощинка, а за ней подлесок.

— И хозяйка подходящая. Муж ее — ворюга, из кулаков. В заключении сейчас, — коротко информировал меня Майборода.

Двор Бобрик огорожен частоколом. Большой сад. На задах курятник. Возле курятника столб, к которому привязана корова. Чуть в сторонке раскосматилась бузина. Мы решили там и сделать засаду. Из зарослей бузины хорошо просматривался двор, и в избу оттуда легко проникнуть.

Майбороде довелось трижды бывать в избе Бобриков с обыском. Знал он там каждый уголок.

— Думаю, — сказал он мне, — Красницкий обосновался на кухне. Там есть лежанка, у самой двери. Оттуда есть выход в сени и отдельный — в сарай. Зайдем к нему из сарая. Я пойду первым, а вы за мной.

Я улыбнулся, поняв его: предостерегает меня от опасности.

В доме Бобрик было тихо. Дождь под утро усилился, и мы промокли насквозь. Казалось, что время остановилось и ожиданию нашему конца-края не будет.

Мало-помалу начало сереть. Близился рассвет.

Скрипнула дверь. Вышла старуха с подойником. Мы подождали, пока она уселась доить корову, и, обнажив пистолеты, поползли к дому. Зашли в сарай. Дверь в кухню плотно прикрыта. Майборода быстрым движением отворил дверь и громко скомандовал:

— Руки вверх!

Я видел, как Красницкий поднимал голову, и, опередив его, сунул руку под подушку. Миг — и пистолет был у меня.

Остальное мы сделали, как и наметили: я накинул петлю на ноги Красницкого, а затем связал руки. Когда Бобрик вошла в дом, он уже лежал связанный на полу.

На первом допросе Красницкий отказался давать показания, ссылаясь на плохое здоровье, а через два дня заявил:

— Я подданный Соединенных Штатов Америки. Разведчик. Заброшен в Советский Союз для выполнения важного задания, а поэтому прошу передать меня органам государственной безопасности.

— Чепуху несете, — рассмеялся Виктор Михайлович. — Ведь мы все знаем.

— Врать мне ни к чему, — стоял на своем Красницкий. — В войну я попал в плен к немцам, и они меня завербовали. Учился в разведшколе возле Берлина, работал там инструктором. Пришли американцы. Переманили. Теперь служу им. Можете проверить, все подтвердится…

— Все? А теперь послушайте нас, — обратился к нему Бортников. — В Германии вашей ноги не было, потому что в армии вы не служили, все время находились в местах заключения. Вот справка. Вы кулацкий сын. Вашего отца раскулачили в 1934 году. И вы поклялись мстить за это Советской власти. В войну люди проливали кровь, а вы, бежав из лагеря, грабили, занимались разбоем, отнимали последнее. Сейчас люди залечивают военные раны, восстанавливают хозяйство, рук не хватает, а вы, здоровенный оболтус, грабите их, убиваете.

— Я не грабил, я возвращал свое, — взъерошился Красницкий.

Допрос продолжался несколько дней, и Красницкий наконец все рассказал правдиво. Его показания полностью подтвердились собранными по делу доказательствами. Зинаиду Суховей он защищал:

— Она жертва. Не судите ее. Вся ее жизнь — страх… Она мне служила, как собачонка…

Но перед судом стали не только Красницкий и Зинаида Суховей. Были привлечены к ответственности и те, кто их укрывал, прятал награбленное, способствовал совершению преступлений.

Все получили по заслугам. Законы Советской власти справедливы и суровы.

ВЕРИТЬ ЧЕЛОВЕКУ

Как-то в конце рабочего дня ко мне в кабинет вошел без стука мужчина лет двадцати пяти. Был он среднего роста, худощавый, курносый, одет в вылинявшую и аккуратно заштопанную робу. Серые глаза его посмотрели на меня из-под желтых соломенных бровей каким-то просящим о помощи взглядом. Нерешительно подошел к столу, медленно уселся на стул и, неотступно глядя на меня, снял фуражку.

Я понял: передо мной человек, отбывший срок наказания.

— Слушаю вас, — сказал я и в свою очередь посмотрел на него внимательно и доверительно, побуждая его к откровенности.

Мужчина порылся во внутреннем кармане робы, достал вчетверо сложенный листок бумаги, протянул мне.

— Вот, моя биография.

Развернув листок, я прочел:

«Справка. Выдана гр. Матюку Павлу Никифоровичу, 1927 года рождения, осужденному за кражи к 6 годам лишения свободы. Освобожден… и следует к избранному месту жительства в с. Павловку Харьковской области…»

— Зачем в наших краях? — спросил я.

— Вот как, и вы боитесь, что за старое возьмусь? Да, был паразитом, был, но не хочу быть, не хочу, слышите?! Все боятся. Решил кончить, завязал я! Навсегда! Крышка! — горячо говорил он. Потом, как будто спохватившись, тихо добавил: — Извините за резкость.

— Ничего, ничего, я вас понимаю. Но и вам обижаться на людей не стоит. Бороться за себя надо, — медленно и раздельно произнес я, не отводя взгляда от парня. — Может быть, закурите? — протянул ему пачку папирос.

— Охотно, — ответил парень и, затягиваясь папиросой, спокойно встретил мой испытующий взгляд. — Сидел я дважды. За кражи. Форточник я. Отбыл. Решил начать честную жизнь. Пошел в совхоз, а там не принимают. Судим. Пошел в одно управление. Не берут. Во втором отвечают: «Одного взяли на перевоспитание, хватит». Что делать? Думал-думал и решил заглянуть к вам. Вы уж извините за вторжение. Но… зима ведь на носу.