Ночная смена. Двойной тариф (СИ) - Дашкова Ольга. Страница 38

Рустам Амиров, молодой, наглый и дерзкий, шел по головам, не уважая договоры, обрывая связи. Кровь, деньги и власть — вот его главные приоритеты, долго он так не протянет. Давно Герман не был в такой заварушке, все смешалось в кучу на той железнодорожной станции: турки, Амировские шакалы, ребята Сулеймана, Суханов со своими бойцами и они с Владом.

Когда нагрянули ОМОН и ФСБ, уже было много трупов, пришлось импровизировать на ходу. Распихивать свои документы по карманам убитых и искалеченных тел, тащить на себе истекающего кровью Соболя. Груз, конечно, они потеряли, турки требовали двойную оплату в неустойку, Амиров затаил злобу, ведь он потерял и груз, и деньги. Потом Герман метался между какой-то клиникой в азербайджанской дыре и базой Суханова, улаживая дела, не спал ночами около Влада, доставал лекарства. Осложнял положение и недавний захват, все дороги были оцеплены, силовики искали тех, кто мог уйти.

— Что-то еще, Герман Робертович?

— Нет, ничего, а хотя…нет. Спасибо, Павел Ильич, всего доброго.

— Да, всего доброго, думаю, через две недели все будет улажено. Вы готовы вернуться на родину?

Герман не ответил, сбросил звонок. Он хотел узнать еще кое-что, точнее, о кое о ком, но не стал этого делать. Любой шаг или взгляд в ту строну мог привести к трагедии, этого нельзя было допустить. Ему очень не нравилось то, что Амиров окреп за это время, подмял под себя таких же подонков. Если он начнет действовать против них, ни Влада, ни его не остановит то, что они решили завязать. За окном снова послышался рев мотора, вскоре в кабинет ворвался Влад.

— Ты что-то забыл? Вечером бой, и зачем только ты ввязался в этот мордобой? Ты был в клинике?

— К черту клинику. И ты знаешь, почему ввязался. Когда уезжаем? Ведь ты связывался с Верещагиным?

— Через две недели.

Герман внимательно посмотрел на Соболя, тот буравил его взглядом. Влад почти побрился наголо, трехдневная щетина придавала ему устрашающий вид, глаза блестят, вена на шее пульсирует. С виду стал старше, повзрослел, заматерел, после ранения он без реабилитации начал напрягать ногу, рвался в бой, всем отомстить, всех посадить на нож. Бедро, куда вошли две пули, и только чудом была не задета кость, давало о себе знать, временами болело и ныло. Временная беспомощность бесила больше всего.

Но самое невыносимое было ждать и ничего не делать. Поэтому найденный как-то подпольный клуб боев без правил на окраине Калифорнии стал для него отдушиной и местом выплеска энергии. Ту ночь, на границе, он будет помнить всегда, то, как он терял сознание от потери крови, погружаясь в бредовое состояние и видел Полинку. Как она улыбалась, как поправляла волосы и облизывала губы, а еще, как была была прекрасна, когда кончала на их членах.

— Почему мы не можем связаться с ней? Почему мы не можем ничего узнать?

— Ты прекрасно знаешь почему, не задавай глупых вопросов.

Они знали, о ком говорят, но словно намеренно не произносили имя девушки и практически не разговаривали о ней, но каждый думал и вспоминал.

— Ты помнишь, что было с Кариной? Я тогда собрался уходить, как сейчас, но поторопился, слишком глуп был. И что вышло? Две пули в меня, а третья ей в сердце. Она всего лишь случайно вышла утром, чтоб проводить меня, я даже не знал, что она проснулась. Выбежала прямо к машине и поймала мою пулю. Ты хочешь, чтобы было так же?

Герман повысил голос, первый раз за долгое время был зол на Влада за его нетерпение.

— Тебе трахать некого? Тебе шлюх мало?

— Мне не надо шлюх.

Впервые за всю жизнь Влада не цепляли шлюхи, он даже не хотел к ним прикасаться. Конечно, за столько месяцев он не мог воздерживаться чисто физически, да и никогда этого не делал. Яйца гудели, его сексуальный голод требовал удовлетворения. Сначала он удовлетворял себя сам в убогой больничке, потом перелеты и пустые дома, запрет выходить и светиться. Вспоминал Полинку, ее желанное тело, и кончал с тихим рыком себе в кулак. Потом были шлюхи и их рабочие рты. Герман улаживал дела, а его тянуло в тот февраль к дерзкой девчонке с аппетитной попкой и классными сиськами.

— Даже так?

— Так.

— Ты повзрослел или влюбился?

Влад отвернулся к окну, ничего не ответив. Герман лишь задумался, склонив голову, еще внимательнее рассматривая Соболева. Прошло пятнадцать лет, как они встретились, как он впервые полюбил его сестру, ту веселую и уверенную девчонку, ту, которая сказала, что отдаст жизнь за него, и отдала.

Тогда он не завязал, а развязался, можно сказать, по полной, потянул за собой ее брата, надолго вместе пустив корни в это грязное дело. Наемники, торговля оружием, контрабанда, много что было, но только не наркотики и не торговля живым товаром. Это Герман не принимал и презирал.

— Я не знаю, но знаю точно, хочу ее видеть. Хочу ее.

— Всего лишь хочу? Не многовато ли, жизнь девушки за твое “хочу”?

— Я не об этом, хочу быть с ней снова и не одну ночь.

Герман тоже этого хотел, не меньше Влада. Хотел видеть янтарные глаза Полины в дымке страсти, ее приоткрытые пухлые губки в момент, когда она стонет и кончает. Ее румянец смущения оттого, что они вытворяли с ней, и все равно сплошное желание во взгляде.

Если они вернутся, примет ли она их?

Если они вернуться, смогут ли делить ее на двоих?

— Полина Викторовна, как вы себя чувствуете?

— Все хорошо, а что случилось?

Полина смотрела на мужчину и не понимала, к чему он клонит. Окна кабинета управляющего рестораном “Мишель” Симонова Александра Евгеньевича, из которых открывался прекрасный вид на внутренний дворик в прованском стиле, были открыты настежь. Знойный конец августа не хотел отпускать лето, цвели лилии, петунии в напольных вазах спускались ярким ковром прямо на дорожки.

Полина залюбовалась этой красотой, не понимая, о чем говорит Александр Евгеньевич. Она сейчас так часто зависала на чем-то красивом и милом. То безумные краски цветов, то детишки на игровых площадках или причудливые облака в голубом небе. Правду говорят, что у беременных малость едет крыша и они чудят, конечно, огурцы в аптеке она не покупала, но задумываться и отстраняться от мира приходилось.

Переполняющее внутреннее счастье выплескивалось наружу, Полина по-новому смотрела на обычные вещи, впитывала красоту и яркость природы. Разговаривала с малышом, думая о том, что вот, когда он родиться, непременно все ему расскажет, покажет, как прекрасен и красив мир.

Временами, конечно, было грустно, накатывала тоска, настроение напоминало качели. Она все чаще вспоминала сурового и молчаливого Германа, пошляка Влада, эротические сны были регулярными и такими же возбуждающими. Полина не верила, что их больше нет. Пусть они не с ней, не рядом, но пусть у них все будет хорошо.

— Все-таки вы в положении. Вам не тяжело?

— Ой, нет, что вы, Александр Евгеньевич, все прекрасно. Еще рано, чтоб было тяжело, нам всего пять месяцев, почти шесть. Я замечательно себя чувствую.

Полина погладила животик, свободное летнее длинное платье ее любимого нежно-голубого цвета почти скрывало ее положение. Да и мода такая сейчас на все свободное, летящее, лишь декольте подчеркивало ставшую еще полнее грудь. Девушка заправила за ухо волнистые до плеч волосы, улыбнулась Александру Евгеньевичу.

Он ей нравился, взрослый мужчина, годящийся ей в отцы, ни намека на флирт и сексуальную заинтересованность. Странно, что он вообще вязал ее, но тут помогла протекция Илоны, и ее большое желание работать в новой для себя сфере.

— Ну и отлично. Просто помню свою жену в таком же положении, скажу честно, натерпелся я тогда с ней. Капризы, обиды, странные вкусовые желания. У вас есть кому исполнять ваши капризы?

— Нет, я не замужем.

— Я не про замужество, штамп в паспорте не определяет наличия в жизни мужчины.

— Вы правы, но нет, у меня никого нет.

— А как же отец ребенка, он знает о нем?

— Не знает.

— Но как же так, Полина? Надо обязательно ему сказать.