Огненная земля - Первенцев Аркадий Алексеевич. Страница 4

— По кораблям! — прокричал вахтенный с борта флагманского корабля. — Кто там на берегу!

Букреев обнял Хайдара и пошел на корабль.

— Прощай, Хайдар, — сказал Манжула уже с палубы.

Узбек шагнул вперед:

— Его… товарища капитана…

Манжула понял, что значат эти слова.

— Как-нибудь, Хайдар!

— За капитана не беспокойся, чернобровый, — добавил Горбань и тревожно сказал: — Что-то моей сестренки нет, Манжула. Обещала проводить, а вот опоздала.

Моторы заработали сильнее, палуба под ногами задрожала. Два матроса стали у кнехтов, чтобы сбросить швартовы. Горбань, не скрывая беспокойства, перегнулся вперед, схватившись за поручни.

— Александр! Саша! Горбань! — картавя, прокричал из тумана девичий голос.

— Она, Раечка!

Горбань перемахнул через поручни и пропал в тумане.

Курасов сдвинул к переносице тонкие брови и буркнул так, чтобы его слышал стоявший у мостика Букреев:

— Вот почему я не люблю пассажиров. — И приказал боцману: — Снять со швартовых!

Корабль как бы выпрямился. Медленно начали покачиваться у борта причальная тумба, кони, вскинувшие головы, Хайдар в своей длинной шинели и фуражке пограничника, косо поднятые дышла орудийных передков, подготовленных к погрузке…

Горбаня не было, и раздосадованный Букреев строго отчитал Манжулу, отвечавшего за порученную ему команду.

— Горбань никогда не отстанет, товарищ капитан! — вытянувшись во фронт, оправдывался Манжула.

— Он уже отстал…

В этот миг Горбань появился из тумана и бежал вдоль причальной линии, вероятно думая переброситься на палубу, как говорят моряки, «с параллельного курса».

— Возьмите его! — закричала девушка. — Что вам, жалко?

Последняя фраза рассмешила всех на корабле. Все увидели ее красивое веселое лицо, локоны черных волос, выбившихся на лоб из-под мичманки-берета.

Курасов, решив помочь Горбаню, крикнул в мегафон:

— Товсь, дурья башка!

Корабль стал отрабатывать поворот, и за кормой заворчало и захрипело. Горбань, выждав удобный момент, с разбегу прыгнул на корму. Девушка в морской форме смеялась и приветливо махала рукой. Курасов в ответ махнул рукой и отвернулся. Пристань пропала из глаз. И если бы не шум рассекаемой воды, могло бы показаться, что корабль поплыл в облаках.

Шалунов вышел из рубки, вслушиваясь в понятные ему голоса моря.

— Тут пустяки кому-нибудь пузо пропороть. Тут нужны уши и глаза, — сказал он Букрееву. — Вот выйдем за боны, полегче будет. А ваш парень все же ловко прыгнул… Давай лево, лево клади! — закричал ом вдруг штурвальному и принялся помогать ему, перебирая своими огромными руками отполированные рукоятки штурвального колеса.

Мимо прошли высокие борта тральщика.

Манжула привел Горбаня, и он стоял перед Букреевым с провинившимся видом.

— Вы всегда такой, товарищ Горбань? — строго спросил Букреев, все же испытывая чувство симпатии к этому голубоглазому парню с таким хорошим, открытым лицом.

— Прошу прощения, товарищ капитан.

— Прощение прощением, товарищ Горбань, но нужно быть точным. Ведь вы могли отстать от команды. Хорошо ли?

— Нехорошо, товарищ капитан.

— Вас за что списали с линкора? — спросил Букреев, припоминая просмотренные им характеристики моряков «тридцатки».

Горбань потупился и молчал. Шалунов пришел ему на помощь.

— Небось на берегу пошумел? Чего ты молчишь, как красная девица? В морской пехоте все грехи отмолишь, браток.

— Так точно, пошумел, — улыбаясь Шалунову, сказал Горбань. — А сестренка выручила. Сама командира просила, товарищ капитан.

— Я угадал… — сказал Шалунов. — Ну, вышли за боны, теперь дышать будет легче… На берегу у нашего брата вечные приключения, товарищ Букреев. Вот на меня самого четверо бандитов накинулись в темном переулке в Батуми. Глаз ни за что ни про что подбили. Беда прямо. Решили изувечить самого красивого парня на Черном море! — Шалунов подмигнул Горбаню. — Хорошо, что я не растерялся, расшвырял их всех до последнего.

Горбань смотрел на Шалунова с уважением, а тот, поймав его взгляд, расправил плечи. Курасов, искоса наблюдавший за всеми, сошел с мостика:

— Ты, Шалунов, побудь за меня, а я гостя устрою.

— Есть, товарищ капитан-лейтенант! — бодро ответил Шалунов.

— Пойдемте, я вам укажу вашу каюту, — сказал Курасов Букрееву.

Они спустились по отвесному трапу и очутились в тесном коридорчике с четырьмя дверями. Указав на одну из дверей, Курасов сказал:

— Займите мою каюту.

— А вы, товарищ Курасов?

— Мы дома, — строго сказал Курасов.

Каюта маленькая, холодная, с жесткой, наглухо прикрепленной к полу койкой, крохотным столиком-тумбочкой с книгами на нем и сеткой над столиком. На стене прикреплен портрет миловидной девушки в морской форме с нашивками главстаршины; на крюке покачивались фуражка и немецкий автомат.

Иллюминаторы были задраены, яркий электрический свет давала лампа, ввинченная в плафон у потолка.

Все было знакомо. Букрееву приходилось ходить на таких кораблях.

Сняв фуражку, Букреев зачесал назад свои черные поредевшие волосы, посмотрел на часы. Прошло всего двадцать минут после начала похода. Он прилег на койку и заснул. Проснувшись, почувствовал присутствие в каюте другого человека. Это был Курасов, решивший с ним позавтракать.

Курасов держался сейчас предупредительно-вежливо. Завтрак состоял из кислой, плохо прожаренной вместе с колбасой и салом капусты да мутного теплого чая.

— Камбузов и коков на нашем корабле нет, — сказал Курасов. — Приспособили какую-то дырку, крутится там вокруг примуса один краснофлотец в порядке очереди. И на том спасибо. У нас дело грязное. Но все же я рад, что приходится воевать на малых кораблях.

Курасов хмурился и, избегая взглядов Букреева, рассказал о том, как он «скучал» на Каспии, как его оттуда переправили вместе с кораблем сухим путем, как он сразу же напал на «золотую жилу», назначенный в краснознаменный дивизион Героя Советского Союза Звенягина.

Дребезжащий продолжительный звонок прервал их беседу. Курасов, торопливо надев пальто и зюйдвестку, вышел. Корабль принял положение по «боевой тревоге». Появились немецкие самолеты. Моторы заработали сильнее. Мимо стекол иллюминаторов пронеслись зеленые кипящие струи. Через пятнадцать минут тревога окончилась. Самолеты прошли невдалеке.

Букреев поднялся на палубу. Под солнцем, выглядывающим из-за туч, светились отполированные детали орудий и пулеметов. Вдалеке ломаными курсами шли «морские охотники».

Ветер, дувший от скалистых белых берегов, зачерненных поверху кустарниками, гнал по морю барашки. Иногда ветер срывал с поверхности моря облачка, прилетавшие на палубу мельчайшими брызгами. Шалунов весело отряхивался и смеялся, поворачивая лицо навстречу ветру и брызгам.

— Море-то, а? Чудесное море! — восклицал он восхищенно. — Я, знаете ли, в море становлюсь во сто раз здоровее, право слово. В любую штормягу дыхание свободней. Тут, братцы вы мои, пыль — минус, газы — минус.

Манжула и Горбань сидели с группой матросов «тридцатки» на корме, возле глубинных бомб, расположенных на специальных рельсах-салазках. Моряки смеялись, слушая Горбаня, который в конце концов вскочил на ноги и прошелся по кругу, ловко отбивая чечетку. Шалунов тронул Букреева за рукав шинели, указал глазами:

— Ребята ваши занимаются проработкой инструкций по десанту, товарищ капитан, а?

— Вероятно, — с улыбкой сказал Букреев. — Кстати, скажите мне, вам приходилось на этом корабле подходить к берегу во время высадки десанта?

— Так и подходили.

— Осадка все же глубокая?

— Смотря где. На Новороссийск было самый раз, а вот у Соленого озера ссыпали ребяток прямо в воду. Лучше всего, конечно, на мотоботе. Рекомендую. Только, если переход велик, мотоботы надо буксировать, а у берега пускать своим ходом… Хотя заранее не угадаешь, что лучше, что хуже. Раз на раз не приходится. Дело само подскажет… Лучше я вам посплетничаю, как вы Курасова подсидели.