Моя крайность (СИ) - Чепурнова Тата. Страница 27

— Дверь закрой. Не хочу их видеть, ни-ко-го, — понуро опускает взгляд в пол, усаживаясь на край ванны.

Я присоединяюсь к ней, придвинувшись максимально близко, и не потому что стараюсь побыстрее наладить контакт, а потому что крошечная ванная комната не позволяет находиться в ней сразу нескольким людям.

— Тебя кто-то обидел?

В ответ она нервно трясёт головой, и густые волосы ниспадая волной, закрывают ей лицо, пряча от меня и заплаканные глаза, и раскрасневшийся от плача нос.

— У тебя кровь?

— Да-а, — вдруг оживившись, выкрикивает она. — И девчонки сказали, что я теперь умру.

— Глупости. Теперь они все умрут от зависти. Твоё тело изменится, вырастет грудь, — украдкой смотрю на свою и понимаю, что не сильно она выросла в пубертатный период. — Ты станешь другой — взрослой, — подбирать правильные слова оказывается слишком сложно. — Девушкой, а не девочкой. Месячные — это не болезнь и никакой угрозы не представляют.

Разговор выходит сумбурным, но и то всё лучше, чем полное неведение. Ведь Дашкина мама не удосужилась посвятить её в девичьи секреты, беспечно променяв эмоциональный баланс ребёнка на бутылку.

— Спасибо, — поблагодарив и поймав меня за руку на самом пороге квартиры, Юрка вручает конверт.

— Что это?

— Документы на мотоцикл, — помедлив, сухо продолжает он. — Байк правда разбит, не в хлам, но капиталочка ему светит. Макеев далеко не урод и уж тем более не опустится до попрошайничества. Думаю будет справедливо возместить хоть часть за ремонт. От меня он денег не возьмёт.

— Аналогично, он знать меня не хочет, — кажется, я на физическом уровне чувствую тяжесть, переданного мне свертка, хотя он практически ничего не весит. И я поспешно возвращаю его. — Слишком гордый.

— Возьми, — в очередной раз протягивает конверт с деньгами. — И даже не упрашивай взять его обратно, я же не откажусь.

— Счастливо, — крепче сжимаю пальцы, до конца не понимая, как отдать Максиму предложенную Котовым взятку.

Глава 33 "Любишь жёстко?!"

Максим

Вечер, впрочем, как и сама игра безвозвратно испорчены ее приходом. Зачем только притащилась сюда? Как блоха доставучая, что грызет пса бездомного, а он все что может сделать, так только кусать собственную шкуру, в надежде извести паразита.

Ведь объяснил все по-человечески еще в пятницу, когда вопреки дикому желанию прижать к себе посильнее, нарочно отталкивал, осознавая что так будет лучше для нас обоих.

Но судя потому что она здесь, ее не проняли ни слова оскорбительные, ни грубые просьбы оставить меня в покое, а именно этого хочет мой разум, каждый раз проигрывая телу, что тянется к Марго в изголодавшемся порыве. Лучше не заигрываться и не доводить до едкого разочарования, которое как горький осадок будет отдавать терпкостью при любой нашей встрече. Обостренного чувства собственного ничтожества я не переживу, если испорчу Крайнову, но и видеть, как она постоянно не дружит с головой — выше моих сил.

Но если каждый раз впрягаться, думать за неё и отваживать потенциальных претендентов на всю Марго сразу — это будет выглядеть, как ревность. К чертям видимость, ведь изнутри я давно изъеден неистовым ревностным зверем.

Снова злюсь, заводясь с пол оборота при виде хрупкой фигурки, сидящей на самой ближней к площадке скамейке. Немаленькая трибуна для обычной дворовой спортивной площадки абсолютно пуста, но Маргарите, видимо, нужно привлечь максимум внимания к своей персоне. Набить мне очередную болезненную оскомину своим близким присутствием.

Сама невинность: голые ножки, одетые лишь в крошечные, почти кукольные шортики, сведены вместе; вплотную прижатые острые, слегка худощавые коленки друг к другу. На плечи небрежно накинута джинсовая рубашка, а под ней довольно-таки откровенная майка с глубоким вырезом.

Странно, но даже на таком приличном расстоянии я подмечаю все детали. И готов поклясться, Маргарита так вырядилась неслучайно.

В руках зажат картонный стакан из ближайшей кофейни и я начинаю ощущать нестерпимую жажду, вот только кофе тут явно мне не помощник. Стараюсь не смотреть в её сторону, но абсолютно уверен — выходит халтурно, надежда лишь на то, что Маргарита следит за игрой, а не моими реакциями.

Пофиг, доиграем безразличие до конца, с гордо поднятой головой.

— Макеев, тебе яйца что-ли мешают играть?

Захар кидает пас от груди, намеренно совершая передачу мяча сверху вниз, которую я не в силах принять руками как положено, ввиду назойливого присутствия девчонки. Ведь та теперь не только в моей голове, но и перед глазами маячит чаще, чем белые мушки у страдающих потерей сознания. Шум в ухе, в которое прилетает мяч, раздражает куда меньше, чем гогот пошляков, решивших осмеять мою растерянность.

Всегда собранного Макеева вдруг словно подменили и моим товарищам не понять столь разительной перемены.

— Ты либо с нами доигрывай по-человечески, а никак рукожоп. Либо иди играй в бильярд со своей красоткой.

— Заткнись, — лёгким, но не лишенным напряжения движением пасую мяч, всерьёз уже потеряв осмысление игровой ситуации. А лажать я не люблю, ни в чем…Иногда полезно отступить, чтобы не потерять контроль безвозвратно.

— Да, Макс. Луза уже здесь, пора закатить шары.

— О-о-у-у, — приложив кулак к губам, подвывает в него Славян, изображая высшую степень восторга от того, как Марго покачивая бёдрами идёт в нашу сторону. — Не тормози, братан, такую конфетку и не взять, надо быть полнейшим импотентом.

— Ладно, пойдём мы, — все трое отзеркалив глумливую ухмылку Захара, сворачивают игру, уходя по домам. — Развлекайся.

— Что ты здесь делаешь? — подстегнутый любопытством бросаюсь выяснять причины её прихода, сразу же как она появляется на площадке.

— Гуляю.

С вызовом отбивает мой холодный тон. Чувствую разговор будет тот ещё, она не захочет сдаться, я больше не дам слабину. Решение давно принято мной и я намерен следовать алгоритму отваживания от себя подруги, от которой хочется чего-то большего.

— В дохреналионе кварталах от дома?

— А что нищебродам путь заказан в элитный спальный район?

Не понимаю зачем она вновь заводит старую пластинку? В средневековье чумных шарахались меньше, чем меня Маргарита, вечно с брезгливостью упоминающая, что наши социальные ступени разнятся. Нервно выдергиваю из спортивной сумки полотенце, что лежит поверх вещей. И слава богу, а то судорожно рыться в содержимом сумки как-то проблематично.

— Крайнова, — вытираю пот со лба, спускаясь ниже, промакивая выступившие капли под носом и на шее. — Давай сразу к делу. Хватит этих любезных обнюхиваний под хвостом.

— А ты хочешь сразу к главному? Ок. Держи, — протягивает конверт и я по инерции выставив руку, хватаюсь за край плотной бумаги. — Там документы на мотоцикл и часть денег на ремонт. Извини, — шепчет с такой фальшью в голосе, что мне нестерпимо хочется пожелать ей прикусить язык и больше никогда не врать изворотливо. — Но Пашка с дружками его разбили.

— Как мило послать на разборки бабу, — отталкиваю ладонь с унижающим меня откупом, не веря своим глазам. После всех гнусных поступков, Маргарита смеет идти вместо Котова на переговоры. — Оказывается всё просто, ремешок на ручки накинуть и порезвится, и адвокат готов.

— Завидуй молча.

— А чему завидовать? Тому, что тебя особо и разводить не надо, ты сама с этим неплохо справляешься, предлагаешь себя на каждом шагу, — понимаю, что обижаю её этими словами, но заткнуться уже не могу. Горькая правда так и льётся из меня, всей обидой скапливаясь слезливой влагой в уголках глаз Марго. — Когда ты уже головой начнёшь пользоваться? Или ты в неё только ешь?

— Нет, порой ещё и сую в неё что-нибудь. Тебе не понять жажды экстрима. Ты же трусливая тряпочка, Макеев. Дорогая, дизайнерская тряпочка, к тому же и безвкусная.

Подогретый болью от её зло брошенных слов, я не в силах держать себя в руках. Хватаю за лямки простенькой хлопковой майки, стискивая их в пальцах до надрывного треска ниток, дёргаю вверх. С силой… с бешеной злостью, припечатывая Маргариту спиной к сетке. Небрежно, с наглым нажимом бедра толкаю ее, до тех пор пока тело не перестает сопротивляться, обмякает, уперевшись в железный поручень.