Легенда о Монтрозе - Скотт Вальтер. Страница 4

— Но ведь о Монтрозе давно ничего не слышно, — заметил Хэль. — Я слышал, будто он в Оксфорде, куда поехал за дальнейшими приказаниями короля.

— В Оксфорде! — с презрением повторил Аллан. — Сказал бы я вам, где он, да не стоит, сами скоро узнаете.

— Сегодня, Аллан, вы в состоянии хоть кого вывести из терпения, — заметил Ментейт. — Но я знаю причину, — улыбаясь прибавил он, — вы верно не видали сегодня царицы музыки и пения, Анноты Ляйль?

— Хотя бы ее век не видеть, — вздохнув отвечал Аллан, — но только с одним условием, чтобы и на вашу долю выпал тот же жребий!

— Это почему? — небрежно спросил граф.

— Потому что на вашем лбу написано, — отвечал Аллан, — что вы составите ее несчастие.

С этими словами он вышел из комнаты.

— Давно он в таком положении? — спросил граф лорда.

— Дня три. Припадок должен скоро пройти. Выпьемте, господа, за здоровье короля!

Бокалы были осушены, и за первым тостом были предложены подобные же другие. Между тем ротмистр Дольгетти счел нужным заявить некоторый протест.

— Господа, — сказал он, — я пью эти тосты — primo, из уважения к этому дому и secundo, потому что нахожу неприличным заводить споры при подобных обстоятельствах, inter pocula; но заявляю, что я, в силу данного мне графом Ментейтом права, могу хоть завтра же поступить на службу к конвентистам.

Присутствующие не только были удивлены, услыхав такое заявление, но даже взбешены, и их успокоил только граф, сказавший, что это совершенно верно, но что он надеется привлечь ротмистра на свою сторону.

Разговор опять грозил принять неприятный оборот после того, как ротмистр назвал настоящую шотландскую войну мелкотравчатой, но граф снова восстановил мир.

Сам владелец замка отвел гостей в галерею — род спальни, где стояла громадная двухспальная кровать, покрытая пологом, а вдоль стены тянулось десятка два нар, похожих на длинные корзины, три из которых были набиты свежим сеном и приготовлены для гостей.

— Я поместил тут же вашу прислугу, — сказал Мак-Олей, отведя немного в сторону графа Ментейта, — потому что мне не хотелось оставлять вас ночью одних с этим немецким волком. Я велел приготовить тут же постели вашей прислуге. А то теперь такое время, что можно лечь здоровым, а утром — чего доброго — оказаться вскрытым как устрица.

Граф поблагодарил хозяина, сказав, что он сам хотел просить поместит с ним его слугу Андерсона.

— Я еще не видал этого Андерсона, — сказал Мак-Олей, — вы верно наняли его в Англии?

— Да, — отвечал граф Мантейт, — завтра вы с ним познакомитесь, а теперь желаю вам спокойной ночи.

После ухода хозяина в комнату вошли оба служителя графа Мантейта. Храбрый ротмистр, отяжелев от пищи, почувствовал, что не в состоянии расстегнуть сам пряжек на своих доспехах, и потому обратился с просьбой к Андерсону снять с него латы.

— Сними с него вооружение, Сибальд, — сказал Андерсон другому слуге.

— Как, — вскричал опьяневший Дольгетти, — самый обыкновенный лакей, и считает для себя унизительным прислужить ротмистру Дольгетти, учившемуся в Маршальской школе в Абердине и перебывавшему на службе у половины европейских коронованных особ?

— Извините, ротмистр, — вмешался граф, — но Андерсон не привык служить кому-нибудь кроме меня. Сам же я охотно помогу Сибальду снять с вас латы.

С ротмистра проворно было снято вооружение, и он, стоя у камина, размышлял о характере Аллана Мак-Олея.

— Как хитро провел англичан! — говорил он. — Славная штука! Tour de passe! И еще говорят, что он помешанный! Я, граф, начинаю сильно сомневаться в помешательстве Аллана. Мне не следовало прощать ему обиды.

— Если угодно, то я расскажу вам его историю, — отвечал граф Мантейт, — и вы увидите, почему у него образовался такой загадочный характер.

— После пирушки приятно слушать всякий рассказ, — сказал ротмистр, — и если вашему сиятельству угодно будет принять на себя труд рассказать эту историю, то я буду терпеливым и внимательным слушателем.

— Вы тоже вероятно не откажетесь познакомиться с историей этого странного человека, — сказал граф, обращаясь к своим слугам.

Собрав вокруг себя слушателей, граф присел на громадную кровать и начал рассказ.

— Отец Ангуса и Аллана Мак-Олеев был вождем немногочисленного, но весьма сильного клана. Жена его, мать обоих сыновей, была тоже из хорошего рода. У нее был брат — молодой человек, лесничий, находившийся в непримиримой вражде с небольшой ватагой головорезов, прозывавшихся «детьми тумана». Отряд этих детей тумана подстерег его, когда он охотился один в лесу, и убил самым бесчеловечным образом. Дикари вздумали кроме того похвастаться своим удальством и показать голову в замке его сестры. Лорда в то время не случилось дома, и леди невольно должна была радушно принять людей, которых боялась. «Детям тумана» подали закуску, и они, пользуясь отсутствием хозяйки, вышедшей за чем-то из комнаты, вынули голову своей жертвы из под пледа, в котором она была принесена, и положив ее на стол, вложили кусок хлеба в неподвижные зубы и пригласили ее откушать. В эту самую минуту леди вернулась в комнату, и увидав мертвую голову своего брата, с криком опрометью выбежала из дому в лес. Довольные эффектом этой сцены, разбойники сейчас скрылись. Прислуга разбежалась на поиски леди, но нигде не могла ее найти и вернулась, убежденная, что госпожа их или бросилась куда-нибудь в пропасть, или утонула в озере. Ангусу в то время было полтора года, а рождения будущего ребенка Аллана ждали месяца через три… Но кажется, я вам наскучил, ротмистр?.. и вам хочется спать?

— Совсем нет, совсем нет! — отвечал воин. — Я люблю слушать рассказы, закрыв глаза.

— Все окрестные кланы, — продолжал граф, — поклялись отомстить за это страшное злодейство. Они вооружились и с невиданной жестокостью выгнали из родовых жилищ «детей тумана». На воротах феодальных замков, воронами были расклеваны семьдесят их голов. Оставшиеся в живых дети тумана искали убежища в пустынях. В нашей стороне существует обычай уводит коров на пастбища в горы, куда девушки и женщины ходят доить их. Однажды девушка из замка заметила, что на них смотрела из лесу какая-то бледная, худенькая фигура, очень похожая на их покойную леди. Когда кто-то из них хотел подойти к ней, то она с криком скрылась в лесу. Муж ее, извещенный об этом, немедленно явился в лес с народом, и ему удалось отыскать бедную леди. Она оказалась совершенно помешанной, но тем не менее в свое время родила очень здорового и крепкого мальчика. Аллан сделался единственным утешением несчастной матери, которая постоянно поверяла мальчику свои грезы. Грезы эти несомненно имели громадное влияние на его восторженный характер. Мать умерла, когда ему было десять лет. Перед смертью она сказала ему что-то наедине… надо думать, что это был завет мести детям тумана, который он и стал выполнять. По смерти матери жизнь молчаливого и сурового Аллана изменилась. Теперь он начал посещать собрания молодежи клана и принимать участие в их играх и упражнениях. По своей ловкости и силе, он скоро занял первое место, и товарищи стали уважать его и бояться, так как он в горячности зачастую забывал, что только пробует силу, а не дерется по-настоящему. Но кажется, я говорю глухим, — заключил граф, замолчав и слушая громкий храп воина.

— Он давно уже спит, — отвечал Андерсон, — но если вам не трудно продолжать, граф, то мы с Сибальдом внимательно вас слушаем.

— В пятнадцать лет, — продолжал граф, — Аллан был уже почти взрослым. Он пропадал по целым дням под предлогом охоты, хотя редко возвращался с дичью. Это беспокоило отца — тем более, что дети тумана, пользуясь смутами, стали возвращаться на свои прежние места жительства. Я был однажды в гостях в замке, когда Аллан с раннего утра ушел в лес. Ночь была бурная, темная, и отец уже хотел послать искать его, как вдруг дверь в столовую где мы ужинали отворилась, и Аллан с мрачным видом вошел в комнату. Непреклонный нрав его и не совсем здравый рассудок имели такое влияние на отца, что тот не выказал ни тени неудовольствия, а только заметил, что я убил жирную козу, а воротился еще засветло; он же бродил в горах до полуночи, и, как видно, воротился с пустыми руками.