Красный Наполеон (СИ) - Гиббонс Флойд. Страница 11

Он замолчал, и я спросил его, будет ли мне разрешено сообщить о том, в каком положении я очутился, в редакцию своей газеты.

– Если вы мне дадите свое честное слово, то я предоставлю вам эту возможность.

– Могу ли я вам дать честное слово на время, – впредь до получения ответа от моей редакции?

Он помолчал мгновение, а потом добавил:

– Разумеется. Но при условии, что ваше сообщение редакции будет просмотрено Бойером.

Карахан поднялся, и мы с Бойером последовали его примеру.

– Завтра утром после получения ответа я снова повидаю вас, – сказал Карахан, и мы направились к выходу.

Бойер проводил меня обратно в Москву. Вряд ли можно было пожелать себе более приятного и необременительного тюремщика, чем Бойер. Он был очень добродушен и особого значения возложенным на него обязанностям не придавал.

Возвратившись к себе в отель, я заметил, что у дверей моей комнаты стояли двое часовых. По знаку Бойера, они отошли в сторону, и мы вошли в комнату. В комнате оказалось еще двое часовых. Уайт Додж и Марго Дениссон сидели на диване перед камином.

– Что случилось? – спросил Додж, увидев меня.

– Я собрался навестить вас, и пока я разговаривал с вашей секретаршей, сюда вошли военные и объявили вам, что мы арестованы. Надеюсь, это не находится ни в какой связи с вашим заступничеством за меня в ГБУ?

– Это не имеет к вам никакого отношения, – поспешил я заверить Доджа, – всего лишь маленький конфликт с цензурой. Мисс Марго, берегите наши редакционные тайны, не забывайте, что мистер Додж наш конкурент.

– Наши редакционные дела в порядке, – ответила девушка, – за исключением одного. От Спида нет никаких известий.

Впервые я слышал, чтобы Марго называла Спида по имени, и мне почудилось, что в ее голосе зазвучало опасение за его судьбу. Очень возможно, что зная, какое значение имело сообщение, которое он вез, он рискнул на какую-нибудь головоломную авантюру, лишь бы добиться цели.

– Если речь идет о вашем пилоте мистере Биннее, – заметил Бойер, прочтя какое-то донесение, врученное ему одним из военных, – то я могу сообщить, что он сидит под арестом на аэродроме.

Бойер направился к телефону и долго о чем-то беседовал на русском языке. Очевидно, разговор забавлял его, потому что поминутно он разражался взрывами хохота. Затем, повесив трубку, он сказал:

– Товарищ Гиббонс, ваш молодой пилот основательно поработал кулаками, но все же ему пришлось убедиться, что одному со всей нашей армией не справиться. Наша воздушная разведка обнаружила его аэроплан как раз в тот момент, когда он направлялся к пограничной станции Себеж, пытаясь перелететь границу, вопреки установленным на сей предмет правилам. Его заставили снизиться и арестовали. При этом он оказал ожесточенное сопротивление. Ночным поездом его доставили в Москву, и, если вам угодно, я распоряжусь, чтобы его доставили сюда.

– Надеюсь, он не ранен? – спросила, обеспокоившись, Марго.

– Ого! – воскликнул Бойер и многозначительно улыбнулся девушке. – Прелестная дама заинтересована не на шутку судьбой своего заоблачного рыцаря. Смею заверить прелестную даму, что он не пострадал, – но нашим авиаторам он нанес ряд ушибов, и надо полагать, что они при первом удобном случае рассчитаются с ним.

– Надеюсь, вы его не упрячете в ГПУ, – заметил Додж.

Полчаса спустя к нам явился Спид, сопутствуемый двумя конвоирами. Увидев его, мы громко расхохотались. Один глаз его был сильно подбит и отливал всеми цветами радуги.

Пока Додж завтракал, а Спид переодевался, я составил телеграмму, адресованную моей редакции. В телеграмме этой излагалось предложение Карахана и запрашивалось, как поступить в этом случае.

Бойер наложил на телеграмму свою визу, и она была отправлена с одним из караульных солдат на телеграф. Затем мы сели за стол и плотно позавтракали. Пиршество наше возглавлялось по-прежнему настроенным на добродушный лад Бойером.

Бинней за завтраком рассказал о своей стычке с летчиками и о том, как его арестовали. Бойер предложил тост за наше здоровье, и мы провели весь день в милой беседе, ожидая ответа из Чикаго.

Поздно ночью я получил телеграмму. Ее содержание гласило:

„Срочно.

1 ноября 1832 года из Чикаго.

Гиббонсу Москва.

Дайте слово останьтесь у Карахана точка Ежедневно телеграфируйте о событиях точка Огромный интерес во всем мире

Чикаго Трибюн“

И таким образом мне не осталось ничего другого, как дать Карахану свое честное слово и остаться в Москве.

Я обещал Карахану, что все мои корреспонденции будут проходить через цензуру, и подучил в ответ заверения, что буду иметь возможность знакомиться со всем, что могло для меня представить какой-нибудь интерес.

Бойер, официально числившийся моим цензором и надсмотрщиком, на самом деле оказался моим товарищем и неразлучным спутником.

Установившиеся с ним отношения, которым суждено было развиться в дружбу, впоследствии сыграли немаловажную роль. Более чем когда-либо я был убежден в том, что мне суждено стать свидетелем значительных событий, но то, чему я стал свидетелем, превзошло все мои ожидания.

Ежедневно я отсылал несколько телеграмм, но в них не было ничего кроме официальных материалов, полученных от приближенных диктатора. Карахан удовлетворил мою просьбу и дал мне свое первое интервью, во при этом он столь тщательно скрыл свои мысли и планы, что интервью это не достигло своей цели и не произвело особого впечатления. Я украсил интервью портретом этого европеизированного азиата, продолжавшего быть для всего мира загадкой. Впрочем, в такой же мере загадкой он являлся и для меня.

Особенный интерес я питал к быстрому усилению военной мощи Карахана. Я писал десятки статей и корреспонденций на эту тему, но все они неизменно застревали. Бойер, по-прежнему приветливо улыбавшийся, запрещал мне их отправку, замечая:

– Повремените! Еще рано!

Я был свидетелем получения в течение восемнадцати месяцев тысяч автомобилей. Огромное количество подержанных машин, забивших американский рывок, прибыло в Москву через Черное море, Тихий океан, Балтийское море – и было приведено в порядок на фабриках, на которых работали сотни немецких механиков.

Неисчислимое количество аэропланов прибыло в Москву из Японии, Чехословакии, Германии и Австрии, и снова немецкие инженеры, работавшие на всех авиационных фабриках, собрали эти машины и привели их в боевую готовность.

Фабрики, построенные в 1929 году Фордом и Дженераль-Электрик, были значительно расширены и увеличены.

Большие запасы фосгена, оставшиеся после мировой войны и неизвестно куда исчезнувшие из Германии после заключения в 1918 году мира, покоились в подземных подвалах русских крепостей. В 1931 и 1932 году были пущены в ход новые огромные химические фабрики, изготовлявшие взрывчатые вещества.

Советская армия по-прежнему была вооружена устаревшими винтовками, но одновременно шло тайное производство пулеметов и автоматических ружей, с тем, чтобы в решающий момент армия оказалась перевооруженной.

Мои корреспонденции о массовой реквизиции лошадей в Монголии и Сибири стали жертвой красного карандаша цензуры. Та же участь постигла и мою корреспонденцию о продовольственных реквизициях на нужды армии.

Недостаток предметов первой необходимости в СССР привел к тому, что снова население было посажено на норму и ограничено в своем потреблении. Это однако не помешало радиостанциям СССР уверять своих слушателей в том, что во всех продовольственных затруднениях повинны империалисты всего мира.

Агитаторы беспрестанно говорили об опасностях надвигавшейся войны и о раскрытых заговорах контрреволюционеров.

1 декабря вспыхнули волнения в Бессарабии. Тысячи бессарабских крестьян направились в Бухарест, чтобы поведать о своих бедах румынскому королю.

События в Бессарабии ничем не отличались от волнений, вспыхивавших там в предшествующие годы. Столь же незначительно по своим последствиям должно было быть и передвижение румынских военных частей на линии Днестра, но Карахан использовал эти события для переброски частей красной армии к западной границе.