Красный Наполеон (СИ) - Гиббонс Флойд. Страница 7

– Она здесь!..

И мы принялись прочищать в темноте путь к выходу. По пути нам попадались опрокинутые стулья, посуда, какие-то люди. Вокруг нас раздавались стоны, вопли, угрозы.

Наконец, нам удалось выбраться к стене, и мы пошли вдоль нее. Спид шел впереди, и я следовал за ним. По пути нам приходилось преодолевать ряд препятствий. Вдруг я почувствовал, что кто-то схватил меня за ноги, но ударом ноги мне удалось высвободиться.

– Вот дверь, – прогремел Спид. – Скорей сюда!

Мы протиснулись сквозь узенькую дверь. Вокруг нас царил мрак. Мы счастливо выбрались из общей свалки и теперь находились на небольшом дворе, утопая по щиколотки в талом снегу.

– Славная история, – сказал Спид. – Быть может, вы будете столь любезны и спросите малютку на французском или каком-нибудь другом языке, куда можно было бы теперь пойти потанцевать. Я давно собираюсь пригласить ее на танец.

В ответ рядом с нами раздался звонкий хохот.

– Вам нечего прибегать к французскому языку. Мне кажется, я смогу вас понять, если вы будете говорить медленнее. – Девушка безупречно владела английским языком. Голос ее звучал необыкновенно приятно и в нем все еще слышались нотки смеха.

– Господи!.. – вырвалось у пораженного Спида.

– Подождите, я сейчас зажгу спичку, – сказал я.

– Прошу вас не делайте этого, – взмолилась девушка, и я почувствовал, как она коснулась моей руки. Мне показалось, что она теснее прижалась ко мне, словно пытаясь укрыться от надвигавшейся на нее опасности.

– В таком случае выйдемте-ка на улицу, – предложил Спид. – Будь мы в Сан-Луи, полиция давно бы вмешалась во все это дело.

– Я боюсь, что не смогу сопровождать вас, как бы мне этого ни хотелось, – воскликнула девушка.

– Выть может, вам угодно, чтобы мы вас отвели обратно? – спросил Спид.

– Нет, нет, этого мне не хочется.

– Тогда чего же, черт побери, вы…

– Право мне очень совестно признаться в этом, но прежде всего я хотела бы получить какое-нибудь пальто. По совести говоря, я нуждаюсь не только в пальто, но и в каком-нибудь платье. Свое платье я потеряла во время свалки. Здесь в темноте я не ощущаю его отсутствия, но мне не хотелось бы показываться в таком виде на людях. Вам ведь это понятно?

– Честное слово, я думал, такие истории могут быть только во сне! – вырвалось у Спида. – Вот вам мой пиджак, – пусть он послужит вам фартуком. Повяжитесь им…

– Не особенно надежная одежда, но все же частично прикрывает, – вырвалось у девушки.

Я оставил их в темноте, а сам поспешил на улицу и остановил такси. Потом я подъехал с вами до отеля, подождал, пока Спид сходил к себе за длинным дорожным плащом, и мы поднялись наверх.

Пока девушка находилась в комнате Спида и приводила себя в порядок, Спид занялся самоваром. Вскоре появилась и девушка – теперь на ней были серые спортивные шаровары Спида и светло-синяя фуфайка. Засунув руки в карманы, она направилась к креслу и, усевшись в него, закурила папиросу.

– Леди Годива, как вас зовут? – осведомился Спид.

– Сэр Вальтер, разве это вам не безразлично? – ответила она улыбаясь. – Не забывайте о том, что я теперь мужчина.

Я обратил ее внимание на то, что в Москве иностранцы находятся под непрерывным наблюдением, и поэтому рекомендовал ей рассказать о себе ровно столько, сколько она считала необходимым сообщить нам.

Она взяла клочок бумаги и карандаш и по мере того, как говорила, заносила сказанное на бумагу:

– Имя? Марго. Фамилия? Дениссон. – Адрес? Софийка 24, третий этаж, у Ишвинских. Профессия? Машинистка. Занятия? Безработная. Последнее место службы? Британская Платиновая Компания. Уволена три дня тому назад.

Причина увольнения? – Заподозрена в том, что выдала коммерческие тайны фирмы советскому комиссариату торговли. Короче говоря: заподозрена в шпионаже в пользу красных. Национальность? Англичанка. Остальное вас, должно быть, не интересует.

Мы беседовали с девушкой до поздней ночи. В нашей новой знакомой было много своеобразного, от вея веяло спокойствием и сознанием своего достоинства, – она мне понравилась. Она отлично разбиралась в происходящих событиях и знала о них больше, чем обычно знает двадцатитрехлетняя девушка. В Москву она приехала заинтересовавшись социальными экспериментами, производившимися в советской стране.

По своим взглядам, она симпатизировала культурным а созидательным начинаниям московской власти, но ни в какой степени не разделяла деятельности Коминтерна, стремившегося к мировой революции.

На мой вопрос, имелись ли у направленных против нее подозрений какие-нибудь основания, она ответила отрицательно, и я поверил в правдивость ее ответа. Ее познания в русском языке могли пригодиться мне, и поэтому я условился с нею, что она будет часть дня проводить у меня и знакомить меня с содержанием русских газет.

Бинней отвез ее домой, и я лег спать.

На следующее утро меня вызвали в Московское ГПУ. Очутившись в кабинете товарища Зурова, прославившегося своей жестокостью, и глядя в его серые глаза, я мысленно стал сожалеть о том, что у меня имеется воздушный курьер, секретарша-англичанка и что я так неосторожно впутался накануне в свалку в ресторане.

– Вы знаете, что у нас контрреволюция, шпионаж и тому подобное карается смертью? – спросил меня Зуров.

Я кивнул головой.

– В числе арестованных у нас есть один из ваших земляков, – продолжал Зуров, не сводя с меня глаз. – Мы хотим установить, что вам известно о нем.

– О ком идет речь?

– Я говорю о некоем Уитнее Адамсе Додже, утверждающем, что он – житель Бостона.

– Я что-то не помню о таком имени, – медленно ответил я.

– У нас есть основания подозревать в нем английского агента. Он признался, что служил в Египте в рядах английской армии. Мы знаем, что он пробрался через передовые позиции и, явившись к командующему египетской красной армии, назвался американским журналистом. В течение шести месяцев наши агенты следят за ним и были свидетелями его путешествия по Абиссинии, Турции и Армении. Месяц тому назад мы арестовали его в Астрахани, обвинив его в переходе на территорию советской России без визы. С тех пор он числится у нас под следствием. Что вы можете сообщить мне о нем?

– Ничего, – ответил я совершенно искренне, почувствовав облегчение. – Но это обстоятельство еще не может служить уликой против него. Не могу же я знать всех сотрудников американских газет. Как он выглядит?

– Вы можете, если угодно, взглянуть на него, – ответил Зуров и, нажав кнопку звонка, велел ввести арестованного.

В кабинет вошли двое солдат, ведя с собой какого-то юношу.

Лицо его поросло бородой. На нем не было пиджака, и ворот его рубашки защитного цвета был расстегнут. Синие брюки, которые ему приходилось поддерживать руками, были сильно запачканы. Ботинки его были без шнурков и на них свисали ничем не придерживаемые носки.

Отсутствие пояса, подтяжек и шнурков для ботинок показывало, что заключенному придавали особенное значение… ГПУ не хотели рисковать жизнью заключенного.

– Додж, – сказал Зуров, – если вы американец, то вы должны знать этого человека. Быть может, вы убедите его в том, что вы действительно являетесь его земляком, и объясните, почему вы попали в СССР?

Получасовая беседа с Доджем, проведенная в присутствии Зурова, окончательно убедила меня в правдивости его слов. Доджу было двадцать четыре года от роду, и большую часть своей жизни он провел за границей; его бостонский акцент был совершенно естественным.

Наша беседа закончилась тем, что я заверил Доджа, что сделаю все возможное для того, чтобы добиться его освобождения.

Он сердечно пожал мне руку и снова удалился в сопровождении конвоиров.

– Скажите теперь чистосердечно свое мнение, – сказал Зуров.

– Дело ясно, – ответил я, – и, кажется, что мне удастся убедить вас в этом в течение десяти минут.

– Каким образом? – спросил Зуров.

– Предоставьте мне возможность переговорить по телефону с нашим лондонским представителем. Вы можете слушать наш разговор или потребовать стенографический протокол нашей беседы.