Звезда для гитариста (СИ) - Билык Диана. Страница 37

– Вряд ли тебе понравится, но оно безопасное, – Вера отвечает тихо и показывает рукой, куда ехать дальше, осторожно поправляет ремешки шлема на шее, будто ей нечем дышать. Совсем слабо, шевеля синими губами, договаривает: – Я очень надеюсь.

Последнее и страшит. Что-то булавочка скрывает от меня, но я и сам еле на ногах стою и ее дергать не хочу, потому решаю оставить вопросы на потом.

Мимо оврага, тонкой березки, что склонилась над обрывом, плотного и темного бора слева, спускаясь по грунтовой разнузданной колее, я все думаю, что, если нас здесь найдут – враги просто сгинут в этой грязи. Даже смешно, но выбирать пока не из чего. Я мог бы повезти Веру в любой из отелей, денег хватит, но лучше спрятаться там, где меня и её искать не будут. Хотя бы некоторое время.

Ноябрь, еще трава не вся пожухла, и заморозок с утра жесткий – ехать можно, а если выпадет снег… А если все это потечет…

Отсюда точно не будет выхода.

Машина не выберется, разве что джип с высокой подвеской, но заросли такие – вряд ли хоть один водитель решится пробиваться в глушь сквозь терновник и поросль вяза. Вера не просто так сюда поехала, и я доверяю ей свою жизнь, как и она мне свою.

– Останови возле, – она показывает на редкий ряд серых крыш, смотрит на дома, что натыканы в поле за ставом, как дождевые грибы. С другой стороны водоема разгулялся дикий лес, но и там выглядывают бурые углы старых жилищ – наверняка заброшенных. Вижу, как булавка поджимает губы, впиваясь взглядом в одну из крыш, будто воспоминания о тех местах не самые сладкие или наоборот печальные.

– Видишь дуб? – шепчет она, поворачивая лицо в другую сторону. – Поехали туда. Мы на месте.

– Как скажешь, – газую, а сам не могу избавиться от ощущения холодного прикосновения к спине, стоит поймать взгляд Веры, направленный на одинокий и явно заброшенный хутор.

Углубившись в деревню, замечаю, что здесь многие дома ухоженные, хотя и старые – глиняные с черепичной крышей, трава около дворов покошена, земля вспахана, на лугу пасутся упитанные коровы. Значит, жизнь здесь все-таки есть. И люди тоже.

Пролетаем мимо вагончика с небольшой табличкой «Магазин», нас провожает взглядом мужичок невысокого роста в смешной шапке с ушами. Улыбается он так странно, шо дурной, и головой качает туда-сюда.

– Васька, – шепчет булавка и сжимает холодные пальчики на моей талии, подтягивая куртку и пропуская на живот колючий утренний холод. – Жив еще, – выдыхает.

– Знакомый? – притормаживаю у высокого многолетнего дерева, окрашенного пурпурно-золотым и притрушенного первым снегом и заморозком. Часть листьев расстелилась ковром и зашуршала под колесами.

Вера сползает с байка и замирает напротив двора с голубыми воротами.

– Васька – просто местный дурачок, – отвечает на мой вопрос о смешном мужичке возле «Магазина», а потом обнимает себя, будто защищается, и, сдернув шлем, отдает головной убор мне и ступает к калитке. – Жди здесь, – говорит, не озираясь. Как приказ.

И быстро, привычно, щелкает затертой ручкой и толкает железную преграду от себя, заставляя громадную черную собаку на цепи испугаться, а потом разразиться жестоким лаем.

– Гром? – Вера на миг застывает, пес тоже, но потом будто просыпается и рвется с лаем на нарушителя спокойствия. Я напрягаюсь всем телом, потому оставляю на байке шлемы и подхожу к воротам.

– Кто там?! – выглядывает из-за угла дома мужчина. Когда замечаю в его руках топор, ступаю внутрь. Я не оставлю булавку одну.

Вера оглядывается.

– Игорь, я же попросила, – тормозит меня блоком ладони. – Жди снаружи, – она зло щурится, скрипит зубами и отмахивается. – Пожалуйста.

– Я здесь постою, – говорю непринужденно и отступаю к забору.

Собака рвется-возмущается. Такого ночью отвязанного если встретишь, сердце уйдет в пятки.

– Это старый... друг, – отвечает резким шепотом Вера. – Не вмешивайся, Гроза.

Киваю и прислоняюсь к деревянным поперечкам. Откровенно говоря, мне сейчас хочется только согреться и спать.

Глава 52. Вульф

– А ну цыц! – мужчина ругается на пса.

Лохматый затыкается от резкого взмаха дебелой руки. Когда незнакомец подходит ближе – в шортах, обнаженный до пояса, весь потный от работы, я понимаю, что он молодой, статный, не старше меня. Укол ревности пронзает грудь и застывает ледышкой между ребрами. Неужели бывший моей булавки?

Они замирают друг напротив друга, будто обожженные лазером. Мужчина с темной копной спутанных волос щурится неприятно, а затем искривляет губы в презрении и выдает:

– Ни-ка?... Вот как… Жива, значит, – с его губ, будто яд льется. – Лучше бы ты не появлялась здесь. На кой приперлась?

– Не твое дело, – отрезает девушка и вскидывает подбородок. – Мне ключ нужен от моего дома.

– Твоего дома? Вспомнила, что тут кров есть? Да? – протягивает он злобно и перебрасывает топор в другую руку. – Ты же, стерва, всех перетравила. Всех рассорила, растоптала. И хвостом вильнула. А теперь вернулась? Думаешь, забыли? Простили? Искупила вину ложной смертью?

– Мне плевать, – категорично режет Вера и скручивает руки на груди. – И не тебе меня судить, праведник Николай. Разве у тебя рыльце не в пушку, обманщик? Дай ключи и можешь сделать вид, что меня здесь нет.

– Зараза! – едко бросает мужчина, будто ему противно стоять с ней рядом. – Ты даже на похороны деда не приехала, неблагодарная, – агрессивный не-пойми-кто вгоняет с размаху топор в мягкую землю и сплевывает в сторону. Вера даже не вздрагивает и не отступает, а у меня яйца от ужаса  сжимаются. Да кто этот придурок? Готов кинуться на него и поколотить, потому что никто не смеет обижать мою женщину, но я обещал не вмешиваться. – Что за кот облезлый? – зыркает мерзкий дровосек в мою сторону. Сдавливаю челюсть и кулаки, собираясь дать отпор, если понадобится, несмотря на жуткую усталость. – Очередная жертва? Изведешь сначала, завлечешь, а потом хвостом крутанешь?

– Иди ты, – шипит булавка. – Я не болтать пришла. Дай. Ключ.

– Скотина ты редкостная, Ни-ка, – выдавливает сквозь зубы мужчина и, резко развернувшись, уходит к дому, продолжая ворчать: – Приперлась с того света! С ума сойти...

Я не свожу глаз с его крепкой спины, широких бедер и длинного грубого шрама на голени.

Хлопает дверь. В доме слышатся рубленные голоса. Какой-то грохот. Снова голоса.

– Мама, молчи хоть ты! – выкрикивает дровосек.

Кто-то глухо отвечает, но разобрать, что именно, не получается.

Вера облегченно выдыхает, опускает маленькие плечи, и ресницы прикрывают серые глаза, позволяя ей на секунду взять себя в руки. Если так сложно было с ним встречаться, зачем именно сюда мы приехали? Но я позже обо всем спрошу, сейчас слежу, чтобы она не рухнула – подступаю ближе, из-за чего дурная черная псина снова натягивает цепь и рвется на нас. Лает неистово, и у меня звенит в голове от его шума.

– Гром, тише! – приказывает Коля, появившись на пороге. Быстро вкладывает Вере в ладонь ключи, будто боится прикоснуться к горячей плите. И отступив, говорит: – Уходила бы ты, Ника, пока цела. Мало ли кто к родственникам нагрянет. Не рады тебе здесь.

Девушка перебирает связку, изучает каждый ключ, будто вспоминает их форму, тяжесть, назначение. Она долго молчит, я даже собираюсь подступить ближе и подхватить, если ей стало хуже, но она ведет плечом, оборачивается к лесу, что тянется по краю огородов, а потом тихо говорит:

– Здесь мой дом, и я вас не боюсь. Никого из вас. Делайте, что хотите. Да и если ты трепаться не будешь, никто не узнает, – она слегка наклоняет голову и всматривается в глаза знакомому. – Коля, ты ведь не будешь? Должок помнишь?

Он хмурится, чешет заросший густой щетиной подбородок и добавляет уже спокойней:

– На Дикий хутор не ходи.

– Так разве есть там кто? – удивляется булавка, так вкусно и напевно расставляя слова, и расправляет плечи. Она победила его своей несокрушимостью, теперь этот силач деревенский нас трогать не станет. Я чувствую, что  между ними было что-то важное, но это не любовь. Любовь бы искрила, путалась между нами ядовитыми лозами, а они держатся, как бывшие друзья.