Нелюбимый (ЛП) - Регнери Кэти. Страница 13

К несчастью, конечным результатом моего чтения стало осознание того, что даже если я каким-то образом обойду безумие моего отца, ген «убийства» всё ещё может быть частью меня, неактивным во мне, ожидающим, когда его передадут следующему поколению. Это вполне возможно. И это тот ужасающий факт, который делает невозможным представление того, чего я жажду больше всего на свете:

Общение. Любовь. Семью.

Хотя иметь детей физически осуществимо для меня, это этически невозможно.

А это значит, что, несмотря на мои желания и стремления, любить женщину тоже невозможно.

Потому что было бы неправильно лишать женщину детей, и было бы также неправильно рисковать заразить мир ужасным наследием, которое я могу нести в своей ДНК.

Не говоря уже о том, что в силу моей генетики я когда-нибудь могу быть опасен для жены и детей.

Как концепцию, я принимаю эту истину.

Это немного сложнее на практике.

Моё тело, твёрдое и сильное от многолетней работы, жаждет женского прикосновения. Каждую ночь, я фантазирую о том, какого это, когда тебя целуют или обнимают.

Мои пальцы, которые не касались другого человека после смерти дедушки, вероятно, уже не должны помнить мягкую текстуру кожи — её тепло, то, как она ощущалась прижатой к моей. Но они помнят. Все десять помнят. И иногда я жалею, что узнал о чуде прикосновения, о красоте кожи против кожи, о моей руке, надежно зажатой в маминой руке, или тёплой шершавой ладони дедушки на моём затылке. Вы не можете скучать по чему-то, чего никогда не знали. Вы не можете мечтать о том, чего у вас никогда не было. Когда-то я познал великолепие человеческого прикосновения. Теперь я скучаю по этому.

Вообще, я довольно хорошо держу своё одиночество в узде.

Но прошло десять лет.

Поэтому сегодня это причиняет боль.

Взглянув на могилы в последний раз, я смотрю на ясное голубое небо, на высокое утреннее солнце. Возможно, это будет хорошим днём, чтобы побыть рядом с другими людьми, единственным способом, которым я чувствую себя комфортно: на расстоянии, в лесу, держась подальше от существующих тропинок, но поднимаясь на ту же крутую гору, что и все остальные.

Я испытываю обособленное товарищество, слыша их голоса и слушая хруст их походных ботинок по листьям и веткам, которые засорили многие тропы.

По сути, я не хочу быть непосредственно рядом с людьми. Я не хочу говорить с ними или делиться своим именем или подвергать себя расспросам. Но легко проскользнуть через лес на горе, увидеть, не будучи замеченным, часть человечества и отдельно от него прокладывать свой путь к вершине?

Да. Сегодня я хочу этого.

Медленно, переводя взгляд на Катадин, я задаюсь вопросом, насколько многолюдной она будет сегодня? Пик Бакстер находится в восьми милях от того места, где я сейчас стою. В пяти милях отсюда я найду Седельную тропу и смогу отследить по ней путь до вершины, прислушиваясь к гулу людских разговоров из безопасного лесного массива и притворяясь, что я часть человеческой расы. На несколько драгоценных часов.

— Я останусь вне поля зрения, дедушка, — обещаю я, отступая от камней. — Не буду привлекать к себе внимание. Не буду ни с кем разговаривать. Никто даже не узнает, что я там, мама.

Я обещаю.

***

Три часа спустя я сижу на валуне в густой лесной местности в нескольких ярдах от того места, где сливаются Чимни Понд и Седельная тропа, переводя дыхание. Ранее я видел много пешеходов среди деревьев, но теперь всё больше и больше разворачиваются из-за накатывающей облачности. Ветер тоже усиливается, температура падает.

В поле зрения появляется группа из шести туристов — три женщины и три мужчины, — и я сосредотачиваюсь на них, быстро оценивая их возраст, насколько могу. Прожив большую часть жизни в изоляции, я сомневаюсь на счёт одной из трёх женщин. В то время как две другие выглядят моложе двадцати, она кажется старше — ей за двадцать, возможно, даже тридцать. Я не могу сказать наверняка.

Не могу понять, чем она привлекает моё внимание, возможно, потому, что она ближе к моему возрасту, чем другие. Я внимательно наблюдаю за ней сквозь деревья, отслеживая её движения, когда она садится на скамейку, в то время как остальные пятеро стоят, смеются и разговаривают, вытаскивая свои бутылки с водой.

Мой взгляд возвращается к ней.

На ней солнцезащитные очки, но когда она садится, она сдвигает их на макушку, делая глубокий усталый вдох и выпуская его.

И

мир

перестаёт

вращаться.

И весь кислород, выработанный каждым деревом в этом лесу, высасывается отсюда, оставляя меня с головокружением.

Потому что я никогда не видел такой красивой женщины в своей жизни. Ни в реальной жизни, когда я был маленьким. Ни в книгах. Нигде.

Её глаза.

Её глаза такие же зелёные, как листья плюща после ливня. Глубокие и живые. Яркие и незабываемые. Тот тип зелёного, который возвещает о весне и обещает возрождение. Блестящие, полные жизни, с пышными тёмными ресницами. Эти глаза украли моё дыхание.

Её густые тёмно-каштановые волосы собраны в хвост, а её губы, которые она облизывает после питья, красные. На ее лице с россыпью веснушек на переносице легла тень тихой тоски, которая напоминает мне о моей маме.

Всё в ней зовёт меня, пленяет меня, вызывает желание долго говорить с ней и слышать её голос, наблюдать за этими глазами вблизи, когда они смотрят в мои, знать что-то о ней… знать всё о ней.

Когда она откидывает голову на спинку скамейки, я хочу быть солнцем, чтобы я мог светить на неё, чтобы мог изучать каждую вершину и долину её лица, пока я не запомню его и не смогу вспомнить в любой момент одиночества: грустная, красивая, зеленоглазая девушка из леса.

— Так что вы думаете, ребята?

Моё внимание переключается с женщины на скамейке на одну из её подруг, высокую блондинку, которая стоит, опершись руками о бедра.

— Погода, определённо, меняется, — говорит один из мужчин.

— Холоднее…

— И ветренее, — добавляет маленькая брюнетка, стоящая рядом с высоким симпатичным блондином.

— Думаю, мы должны пропустить вершину, — говорит один из парней, и я слышу разочарование в его голосе. — Седельная тропа становится неуступчивой в дождь. Практически не взберёшься на валуны.

— Точно, — соглашается его друг. Вместо этого, мы могли бы пойти по Дадли до Хелон Тейлор. Изменить пейзаж на пути вниз.

— Давайте сделаем это, — говорит третий мужчина, высокий блондин, который улыбается брюнетке, смотрящей на него. Его голос становится игривым, когда он снова смотрит на неё.

— У нас есть место в кемпинге. Вы можете остаться с нами на ночь. Мы можем попробовать снова завтра.

— Вы не возражаете? — спрашивает она, улыбаясь ещё шире.

Их влечёт друг к другу, думаю я, наблюдая за языком их тел. Девушка кладёт руки на поясницу, выдвигая свою маленькую грудь вперёд. Я вижу, как его глаза на мгновение опускаются, чтобы взглянуть на неё. Его улыбка становиться шире, когда он смотрит на неё, а она наклоняет голову на бок и кусает нижнюю губу. Ага. Привлечён.

— Неа, — говорит парень, подмигивая ей. — У нас есть пиво и карты. Будет весело.

Брюнетка поворачивается к своей подруге, её лицо выжидающее.

— Что думаешь?

— Да. Меня устраивает.

Она подталкивает женщину на скамейке коленом.

— Как насчёт тебя. Что ты думаешь, Бринн?

Бринн.

Бринн, — вздыхает моё сердце.

Её зовут Бринн.

Она поднимает голову, чтобы посмотреть на своих друзей, и всё моё тело напрягается от звука её голоса. Я всё ещё дышу, напрягая шею, чтобы услышать её как можно яснее.

— Я не могу остановиться, — говорит она, указывая большим пальцем на вершину. — Я должна идти.

Её голос глубже и богаче, чем я мог предположить, более зрелый, чем у любой другой женщины, что говорит мне о том, что я прав насчёт того, что она старше.