Тени за холмами (СИ) - Крейн Антонина. Страница 55

Нет! Не надо мне тут кивать! Скажи, что это чушь. Неправда. Скажи, что я полная дура, что мы и впрямь говорим только о тебе, и мне негоже вмешиваться.

Но в зрачках Лиссая плясали, бешено плясали искорки энергии унни. Тянулись ко мне, хватали за руки, и в душе им навстречу поднималась тёмная, безнадежная волна…

«Правда, Тинави, правда… Тень от бликов с тобой, другие миры замерли в ожидании, ты знакома с богами, ты видела смерть и убивала смерть — о каком ином счастье ты вообще можешь говорить, глупая?

Развитие или стагнация — думаешь, Внемлющий не понимает? Думаешь, речь действительно о том, чтобы у тебя был отдельный кабинет?

Признай, ну признайся же, ты не сможешь долго быть обывателем, ты взорвёшься, генеральство тебе не поможет; этот секрет, эту тягу видят все они, и способность к магии тут не причем… Это всполох в искре, его не изъять; его не найти, если не было изначально.

Сундук, троллья нога, мумия — почему ты думаешь, что это скука, а не попытка дотянуться до истинных тайн хоть как-то?

«Мы команда» — разве нужно говорить вслух, если ни у кого нет сомнений?

«Посиди, я не гоню» — разве не звучит мольбою к тем, кого уже не догонишь?»

— Прах, — повторила я и смахнула слезу-лазутчицу.

— Я не хотел вас расстроить… — Лиссай посмотрел на то, какими мурашками покрылись мои локти и протянул мне свою иномирную кофту. Стало только хуже.

Зачем бороться с тем, каков ты есть? Зачем выбирать другую дорогу, если тебе дана ТАКАЯ?

А я всё утирала слезы, мысленно взывая: «Карл! Карл, мать твою, где тебя носит? Забери это! Забери немедленно! Почему это не ушло вместе с магией? Я не хочу, я хочу другого, слышишь меня, румяный гаденыш?!»

Принц сжал мне руки, утешая, а потом вдруг тихо рассмеялся. Я удивленно посмотрела на него.

— П-простите. Просто, к-кажется, это становится традицией: я возвращаюсь издалека, вы плачете о чем-то странном, бормоча имя Карл, а потом… — Лиссай, припоминая, посмотрел мне за спину, на дверную ручку, символ опасности, и утрированно округлил глаза. Я всхлипнула, а потом подыграла и прижала палец к губам.

Мы улыбнулись друг другу.

На одну сотую, нет — на одну тысячную отлегло…

— Хорошо, что вы снова дома, — упрямо шепнула я.

— Дома, — эхом отозвался Лиссай, крутя в пальцах пижамную пуговицу, которая висела у него на груди вместо оберега.

И долго дождь шумел за окном.

— Я, к-конечно, не думал, что мне придётся так быстро вернуться в Междумирье, но ладно… — сказал Лис, когда я все-таки поведала ему о причине своего прихода, сгорая от стыда как перед ребятами (доверили миссию, а!), так и перед принцем (несколько лет человека не было, а тут вынь да положь общественное благо).

Я кивнула:

— Не промахнётесь?

— Пока не знаю, но в рамках Лайонассы всё не так страшно, — он развел руками. — Однак-ко я бы не хотел делать это слишком часто и… По таким поводам. Надо будет взять с госпожи Марцелы и с ваших друзей подписку о неразглашении. К-как думаете, они нормально это воспримут?

Я пожевала губами, выигрывая время. Подозревала: вряд ли.

Лиссай махнул рукой:

— Неважно. Не знаете, мои очки всё еще где-то тут?

— Четыре дня, Лис. Должны быть тут.

— Четыре дня… Я все еще не верю, — он нашел их в прикроватной тумбочке, потом неловко одернул традиционный хитон и взглядом покинутого возлюбленного окинул худи и джинсы, сброшенные на кресло.

— Удачно, что Двор давно не ждёт от вас логики и привык к тому, что вы можете сутками не показываться в основном здании, — вздохнула я, мысленно добавив «Ибо придумываете великолепные планы»…

— Двор… — Лиссай поёжился, поправил волосы, падающие на глаза. — Странно снова быть принцем. Я вот так-к ходил, да? — он скривил губы, задрал подбородок и ссутулился.

Это должно было быть смешно, но было печально.

— Там холодно и мокро, — предупредила я, когда принц пошел к двери.

Лиссай обрадовался, будто получив разрешение, и прямо поверх хитона набросил иномирную кофту. В сочетании с темно-красными очками в пол лица и пуговицей на веревке получилась такая странная фигура, что я испугалась: не арестуют ли?

Мы вышли в вечерний город. По дороге к пещере Дахху я в волнении искусала всю внутреннюю сторону щеки. Я отсутствовала часов пять, и подозревала, что ребята меня просто убьют. А еще я до пепла боялась, что они заметят.

Кажется, добрая судьба услышала мой трусливый скулеж и решила помочь — по-своему.

Когда мы шли по набережной возле Водного Управления, и по тротуару вдоль воды вилась длинная змейка путешественников, желающих покататься на ночных гондолах — по маршруту, охватывающему максимально много бьющих полночь часов — какой-то человек вдруг метнулся ко мне, толкнул, всунул в руку письмо и унесся прочь, петляя меж людей, кричащих: «очередь, вообще-то!».

— С воришками я привыкла иметь дело, но это внезапно! — удивилась я, открывая письмо, старательно свернутое.

Лиссай приспустил очки на носу, вглядываясь вдаль, и протянул:

— Вроде он был испуган. Эти стек-кла и впрямь неплохо блок-кируют лишнюю информацию.

Я, меж тем, прочитала:

«Привет, Тинави.

Сколько лет, сколько зим — действительно.

Если ты хочешь знать, почему я убегал, приходи в одиннадцать вечера в Безлунный театр. Одна. Строго одна».

И убористая подпись: «Гординиус Сай, Волшебник».

Едва я дочитала письмо, оно загорелось у меня в руках.

— Всё нормально? — спросил Лиссай.

— Да. А вы… Вы можете пойти к ребятам один? И сказать им, что я потом приду?

Принц кивнул и, не прощаясь, пошел прочь, такой уставший и найденный в своём белоснежном худи. Головой он крутил так отчаянно, что никто не подумал бы на него, как принца. Зевака, турист, путешественник…

Им он, впрочем, и был.

ГЛАВА 18. Песни, время, рощи и костры

Весь мир — театр, но сценария не дали; ни режиссерам, ни актёрам.

Зато зрителям — томатов — от души.

Приписывается хранителю Теннету в его любимой роли Анте Давьера, предпринимателя

Место встречи с Гординиусом находилось неподалеку от Мшистого квартала. Прикинув время, я побежала домой.

В коридоре меня встретил Марах: филин ужинал — как всегда, возле мышиной норы. Оттуда доносился траурный писк. Из клюва уже ничего не доносилось, кроме хруста тоненьких костей.

— Марах! — ахнула я. — Наш дом — свободная от убийств территория!

— Ху ху ху? — ехидно уточнила птица, глядя на то, как я в чашку наливаю «суррогат» из банки.

— От убийств, а не от крови! — строго подчеркнула я.

— Пх, — сказал Марах и стал лапкой скрести по стене — требовал добавки.

Добавка, визжа, удалялась…

Прихлебывая кровушку, я убеждала себя, что делаю это только из соображений безопасности — мало ли, на что способен Гординиус? Однако, конечно, вечер с принцем и тоска по магии — тоска неожиданная, незваная, эдакий комплемент от повара человечьих чувств — сыграли свою роль.

Когда по венам, будто ртуть, разлилась энергия бытия, я провела краткий инструктаж:

— Унни! Сегодня, кто бы обо мне ни думал — ты меня никуда не выдергиваешь. Никаких Прыжков.

— А если опасность?

— Визжим, кусаемся, боремся — но не Прыгаем. В следующий раз на море я хочу оказаться в купальном костюме — и только так. Договорились?

— Мур-р.

— Отлично. А теперь бежим — нельзя опоздать!

И я почти кубарем скатилась с крыльца — под гулкое, веселое, сладостное своё сердцебиение, любимую песнь каждого живого существа.

«Безлунный» был старинным амфитеатром, который прятался в кленовой роще, заселенной нимфами, и славился двумя диковинками, что придавали ему статус «очаровательного». Во-первых, зрителей просили облачаться в маскарадные костюмы. Во-вторых, им раздавали так называемые «амплуарии», которые заставляли гостей участвовать в пьесах наравне с актерами.