Тени за холмами (СИ) - Крейн Антонина. Страница 86

Когда Гординиус поступил в Башню магов, он расслабился. Решил, что теперь всё "на мази". Он был уверен, что после выпуска станет Шептуном. Лесной департамент привлекал альбиноса своей однозначной положительностью. Горди думал: будущая должность, преисполненная благости, как бы сразу смоет все его предыдущие невзгоды и грешки. А что может быть лучше, чем из плохого стать хорошим?

Все будут его любить. Здорово.

Но чародейская комиссия не разглядела в нём «славного парня». Наоборот. Дескать, ты такой колючий, так легко ступаешь по головам, так изящно втаптываешь моральные принципы ради оценок — езжай-ка ты в Иджикаян, Гординиус, и будь там посольским магом: слушай, докладывай, веди себя мирно, а если мы скажем — наноси удар! Примерно такой же, как мы только что нанесли тебе. В Шептуны и не надейся попасть, ты редкий чванливый ублюдок, нам тут такие не нужны, у нас чинно-благородное королевство. Так что собирай вещички и топай, спасибо за десять уделенных лет.

…На юге было погано; так погано, что Гординиус часто смотрел на пальмы: надеялся, что какой-нибудь вшивый кокос шлёпнется ему на голову и убьет. Но кокосы висели как приклеенные. Нет им веры.

Альбиносу приходилось заматываться целиком, включая кончик носа, прежде чем выходить на улицу. Да и выходить особой радости не было: Гординиуса раздражали крикливые иджикаянцы с красивыми, но сальными глазами; вонючие верблюды, плюющие под ноги; песочные дома, похожие на пчелиные ульи; одурелая увлеченность знати бегами гигантских жуков…

Общаться с коллегами не хотелось. Эти радужные идиоты пребывали в полном восторге от посольской работы. Строили планы: пять лет тут посижу по контракту, потом три года в Узких щелях, там — Тилирия или Нойшвайн; и так, капля за каплей, будет расти уважение, стаж, зарплата и — свобода перемещений… Дурачки думали, что вершат дипломатические судьбы мира. А по факту — жалко трепыхались, смешно и неуклюже подергивая конечностями в пыльной провинции Южной Четверти.

Впрочем, они выбрали свою работу сами. Их не отвергли, как Гординиуса. Не указали на дверь: ты, мол, недостаточно хорош. Этот факт не способствовал дружбе.

Через пару лет Гординиус всё ж пообвыкся. Взял незаконную, но хорошо оплачиваемую халтурку: стал сопровождать караваны в Мудру, помогал добывать артефакты. Потом и вовсе провернул многоходовочку и подгрёб один небольшой контрабандный бизнес под себя. («Раз уж все считают меня ублюдком, то им я и буду», — рассудил он. — «Кто я, чтоб разочаровывать людей?»).

А на пятый год появилась Она. Та, кто сначала стал отдушиной, потом — начальницей, а в итоге — причиной непрекращающихся ночных кошмаров.

Как-то раз старший посольский маг слёг с тепловым ударом, и Гординиус вместо него понёс квартальные документы иджикаянскому визирю. Дворцовый комплекс Аль-Паламас — величественный и прохладный — давно привлекал альбиноса, и, расправившись с делами, Горди решил погулять там. Он с любопытством бродил среди мозаичных галерей и сердоликовых патио, шлёпал по лазурной воде искусственных бассейнов (глубина — пять дюймов; наполняют ежечасно, ибо вода испаряется), любовался на фламинго, павлинов, слонов и смешно-размалеванных наложниц султана, обвешанных килограммами украшений.

Разморенный жарой, сладкой и вязкой, как мёд, Гординиус опустился на бортик декоративного пруда и, раскрыв веер, стал обмахиваться, разгоняя скуку. Как оказалось, он сел неподалеку от покоев султана. Дюжина охранников с косыми саблями стерегли высоченные резные двери, набранные из лиловой слюды.

Вдруг послышались звуки безобразной ссоры. Кричали двое. Когда ссора стала столь громкой, что уже почти можно было разобрать слова, двери распахнулись.

Из них появилась женщина.

Она была невероятна! Благородный черный ворон среди этих разряженных попугаев. Острая, угловатая, целеустремленная, женщина прошла прочь, не оборачиваясь и не слушая визгливых воплей позади. Она пробормотала сквозь сжатые зубы: «Жирный придурок!» — и Гординиус обомлел, по языку угадав в ней соотечественницу.

— Вы из Шолоха?! — не удержавшись, крикнул он.

Женщина остановилась и гневно обернулась. У неё был только один глаз; второй закрывала изящная серебряная пластина с рисунком речного водоворота. Под глазом чернело клеймо: крест.

Меж тем, в распахнутом зёве дверей появился сам султан: и впрямь достаточно пухленький.

— УВОЛЕНА! — завопил он, топая ногами в атласных туфлях. — УВОЛЕНА-А-А-А!

Женщина смерила его презрительным взглядом, а потом вдруг обидно расхохоталась. Охранники тотчас ощерились саблями. Гординиус втянул голову в плечи, но продолжал с жадным любопытством смотреть на незнакомку.

— И эта страна падёт, — отсмеявшись, холодно сказала дама. Запахнулась в богатую мантию и… Исчезла.

Тем же вечером Гординиус снова встретил её: на арене для бега жуков.

Женщина стояла в первом ряду, небрежно облокотившись о дощатый парапет. Песчаная трасса была такой узкой, что ездовые скарабеи задевали её боками. Это было сделано специально: чтобы улучшить позицию на треке, жукам приходилось драться, а потом перелетать через трупы соперников. Всадники-иджикаянцы подхлестывали скарабеев кожаными хлыстами и науськивали на стычки.

Зрители свистели и кричали, но незнакомка из Аль-Паламаса стояла молча. Волшебник признал её по этому свойству, которое счёл идеальной грацией, ведь грация — это умение не делать лишних движений.

Гординиус протолкался вперёд. Вместо приветствия он сказал:

— Ненавижу такие развлечения.

— Мне тоже не нравится, — согласилась женщина.

— А зачем же вы сюда пришли?

— Возвращаю вопрос, малыш.

Альбинос нахохлился и выдал:

— Гадкие вещи вызывают эмоций не меньше, чем вещи прекрасные. А мне любые эмоции дороги — я совсем уже скис в этой мерзотной стране.

— То есть ты выяснил, куда я хожу вечерами, и проследил за мной ради остреньких ощущений? — равнодушно «перевела» женщина.

— Я не следил за ва…

Договорить он не успел. Дама резко повернулась, схватила его за широкий хомут-воротник одеяния и притянула к себе. И одновременно наверх, приподнимая над настилом. Горди замер, как суслик, когда незнакомка, оказавшаяся в пяти дюймах, недобро уставилась ему прямо в глаза. Её единственный зрачок вырос и пульсировал, будто она испугалась или была возбуждена.

Прошли долгие две секунды, после чего дама отпустила волшебника.

— Так тебе хватит эмоций? — хмыкнула она, уже почти дружелюбно.

Между тем, жук-фаворит, укушенный за членистую ногу, вдруг упал на треке прямо перед ними, подняв тучи пыли и подмяв под себя жокея. Следующий бегун напрыгнул на него и стал терзать огромными жвалами под ликующие крики толпы.

Гординиус поморщился, а женщина, наоборот, с интересом перевесилась через парапет.

— Третий, пятый и девятый номера тоже проиграют, — громко сказала она и пошла к выходу с трибун. Люди расступались перед ней, как перед прокаженной, а те, кто услышал «пророчество», вдруг стаяли отчаянно черкать что-то в своих игральных бланках…

Гординиус бросился за незнакомкой.

Он молча проводил её до лестницы. Потом по лестнице. Потом, не говоря ни слова, вышел вслед за ней на темную улицу.

— Малыш, а что тебе, собственно, надо? — не выдержала женщина кварталов эдак пять спустя. — Я знаю, в пустыне водятся змеи, которые кусают человека, а потом ползают за ним, пока он не сдохнет от порции впрыснутого яда. Но ты вроде даже не скалил зубки.

Гординиус приободрился.

— Как вы это сделали? — спросил он. — Исчезли из дворца? Какая-то иллюзорная формула? Очень качественно! Носите много браслетов-накопителей?

Женщина хмыкнула и не ответила.

— Ваша дворцовая эскапада впечатлила меня, — патетически продолжил Горди. — Такая магия и такая дерзость. Если честно, я весь день про вас спрашивал. Узнал, что вы приехали в Иджикаян всего две недели назад. Как же вам удалось сразу попасть на работу в Аль-Паламос? И как… — он вдруг замялся.