Аку-аку - Хейердал Тур. Страница 32

Тем временем «длинноухие» приготовили все, чтобы тянуть слепого идола. Сто восемьдесят веселых островитян со смехом и криками выстроились вдоль длинного каната, обвязанного вокруг шеи великана. Бургомистр, в новой белой рубахе и клетчатом галстуке, чувствовал себя героем дня. — Раз, два, три! Раз, два, три!

Бамм! Канат лопнул, мужчины и женщины, громко хохоча, покатились вперемежку по земле. Бургомистр смущенно улыбнулся и велел сложить канат вдвое. На этот раз истукан тронулся с места. Сперва короткими рывками, потом будто кто-то выключил тормоз — великан заскользил по земле так быстро, что помощник бургомистра Лазарь вскочил на голову статуи и принялся гикать и размахивать руками, как гладиатор на колеснице. Длинные колонны пасхальцев прилежно тянули, громко крича от восторга, да так скоро, словно на буксире были пустые ящики.

Через несколько минут мы остановили этот выезд. Было очевидно, что сто восемьдесят плотно закусивших пасхальцев вполне могут тащить по степи двенадцатитонную статую. А на деревянных салазках, да если собрать побольше людей, можно было перемещать и куда более тяжелые изваяния.

Итак, мы увидели, что с водой и каменными рубилами можно высечь статуи прямо в горной толще — было бы только время; убедились, что при помощи канатов или на салазках можно перенести каменных великанов — было бы вдоволь прилежных рук и крепких ног; увидели, что истуканы взмывают вверх, как воздушный шар, и встают на высокую стену, если только знать верный способ. Оставался один рабочий секрет: как водружали громадный «пучок волос» на макушку стоящей фигуры? Впрочем, ответ напрашивался. Груда камней, которые подняли идола вверх, высилась вровень с его головой — красный «парик» вполне можно вкатить наверх по этой насыпи. Или тем же нехитрым способом поднять вдоль стены. А когда и статуя, и парик оказывались на месте на аху, башню разбирали. Дело сделано — истукан поставлен.

Загадка родилась только после того, как умерли ваятели: как же можно было все это сделать, не зная железа, кранов, машин? А ответ прост. На этот маленький островок пришли люди, которые в изобретательности и творческой энергии никому не уступали. У них не было войн и было сколько угодно времени, чтобы сооружать свои вавилонские башни на фундаменте древней традиции. Сотни лет не знали они никаких врагов на самом уединенном острове в мире, где соседями их были только рыбы и киты.

Наши раскопки показали, что лишь в третьем периоде на Пасхи начали изготовлять наконечники для копий и другое оружие.

Недалеко от палаток лежал здоровенный цилиндр из красного камня. Давным-давно его прикатили сюда из каменоломни на другом конце острова. Цилиндр проделал тогда путь в десяток километров, а теперь бургомистр вызвался протащить его на катках оставшиеся несколько сот метров и увенчать им голову поднятого великаны Но в те самые дни, когда «длинноухие» поднимали идола, на место решенных нами загадок острова Пасхи явилась новая тайна. Все наши карты оказались перетасованными, и красный «парик» так и остался лежать там, где остановился передохнуть перед финишным рывком.

У нас появились другие заботы.

Глава шестая. Клин клином

Подвешенный на веревочке фонарь чертил длинные тени на палаточном брезенте. Я прикрутил фитиль и стал готовиться ко сну. В лагере темно и тихо, только прибой шуршит на пляже. Ивон уже забралась в спальный мешок на раскладушке у задней стенки. Аннет давно уснула в своем уголке за низкой ширмой. Вдруг кто-то поскребся снаружи в брезент, и тихий голос произнес на ломаном испанском языке: — Сеньор Кон-Тики, можно мне войти?

Я снова натянул штаны и приоткрыл замок-молнию ровно настолько, чтобы выглянуть одним глазом. Во тьме я смутно различил фигуру человека с каким-то свертком под мышкой; дальше на фоне звездного неба вырисовывался силуэт лежащего богатыря: шел седьмой день, как «длинноухие» начали его поднимать. Можно мне войти? — опять послышался умоляющий шепот.

Я тихо открыл и неохотно впустил гостя. Он юркнул внутрь и остановился. Пригнув голову, он восхищенно осматривался в палатке, на губах его была радостная благодарная улыбка. Старый знакомый — самый младший в бригаде бургомистра, один из так называемых нечистых длинноухих, удивительно симпатичные двадцатилетний паренек, по имени Эстеван Пакарати. Низкая палатка не давала ему выпрямиться, и я предложил ему сесть на мою кровать.

Он посидел, смущенно улыбаясь и подыскивая слова, потом неловко сунул мне круглый сверток: — Это вот тебе.

Я развернул мятую коричневую бумагу и увидел курицу. Курицу из камня. Выполнена очень реалистично, в натуральную величину, и совсем не похожа на известные всем изделия пасхальцев. Я не успел и рта раскрыть, как гость уже продолжал: — Все в деревне говорят, что сеньор Кон-Тики послан нам, чтобы приносить счастье. Поэтому ты нам столько всего дал. Все курят твои сигареты и благодарят тебя.

— Но откуда у тебя этот камень?

— Это моа, курица. Моя жена велела дать ее тебе в благодарность, ведь она получает все сигареты, которые ты даешь мне каждый день.

Ивон высунулась из спального мешка и достала из чемодана материал на платье. Но Эстеван решительно отказался принять что-либо от меня.

— Я не меняться пришел, — заявил он. — Это подарок сеньору Кон-Тики.

— А это подарок твоей жене, — ответил я.

Эстеван нехотя уступил и опять принялся благодарить за еду, сигареты и все прочее, что ежедневно доставалось ему и остальным «длинноухим». Наконец, он выбрался из палатки и пропал во мраке, ушел ночевать в деревню. Но прежде он попросил меня спрятать курицу, чтобы ее никто не увидел.

Я еще раз осмотрел искусно выполненную скульптуру.

Отличная работа! От камня попахивало дымком. Впервые у меня в руках было подлинно художественное местное изделие, которое не повторяло в тысячный раз старые деревянные фигуры и не было миниатюрной копией больших статуй. Я убрал каменную наседку в чемодан и задул фонарь.

Вечером следующего дня, как только лагерь уснул, я снова услышал тихий голос у входа в палатку. Что ему нужно теперь?

На этот раз Эстеван принес другое изображение: на плоском камне высечен скорченный человек с птичьим клювом, в одной руке он держал яйцо. Что-то в этом роде мы видели на скалах Оронго, разрушенной обители птицечеловеков. Тонкая работа была выполнена мастерски. Камень был ответным подарком жены Эстевана за полученный от нас материал. Объяснив, что фигурку вытесал ее отец, Эстеван опять попросил нас никому не показывать эту вещь. На прощание мы дали ему новый сверток для жены. Убирая камень, я обратил внимание, на то, что он влажный тщательно начищенный песком и пахнет едким дымом. Что за чертовщина?

Я долго ломал себе голову над этими странно пахнущими изделиями, выполненными с необычайным искусством, в конце концов не выдержал, зазвал к себе в палатку бургомистра и опустил поднятые на день стенки.

— Мне нужно тебя кое о чем спросить, но только обещай: никому ни слова, — сказал я.

Заинтригованный бургомистр дал слово сохранить все в тайне. — Что ты скажешь об этих вещах? — Я достал из чемодана оба камня.

Бургомистр отпрянул, словно обжегся. Он побледнел, глаза у него были такие, будто он увидел злого духа или дуло пистолета.

— Откуда они у тебя? Откуда они у тебя? — выдавил он наконец из себя.

— Я не могу тебе сказать этого. Но мне хочется знать твое мнение о них!

Бургомистр по-прежнему жался с испуганными глазами к стенке.

— На острове, кроме меня, никто не умеет делать такие фигуры, — сказал он, и по лицу его можно было подумать, что он вдруг встретил собственную тень.

Бургомистр продолжал разглядывать камни, и тут его явно осенила какая-то мысль, в глазах появилось что-то похожее на любопытство, потом он подвел мысленный итог и спокойно сказал мне:

— Спрячь оба камня и поскорее отправь их на корабль, чтобы на острове никто не увидел. Если тебе принесут еще, бери тоже и прячь на судне, даже если они тебе покажутся новыми. — А все-таки что это такое? — Это вещь серьезная — родовые камни.