Любовник из каменного века (СИ) - Володина Таня. Страница 12

— Ты чего?

— Да ерунда. Влюбилась в парня, а он меня обокрал. Деньги там, загранпаспорт…

— Знакомая история, — девчонка цинично усмехнулась уголком рта. — Козлы они все! На выпускном один объяснялся в любви, а потом я проснулась голая в чужой квартире.

Вера догадалась, что на ней за платье — школьная форма.

— Ты что, после выпускного ещё дома не была?

— Почему? Была. Нечасто…

Что творится в этом мире?

Сигарета дарила облегчение. Да, её предали, обокрали, плюнули в душу, но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. По дороге проехала поливальная машина, и Вера посмотрела на противоположную сторону улицы. Там у магазина «Оптика» стоял рекламный стенд. На нём белозубо скалился брюнет с неправдоподобно голубыми эмалевыми глазами, а снизу было написано: «Цветные контактные линзы. Линзы на Хэллоуин. Крейзи линзы».

Линзы!

Вера заплакала.

Антон впустил Веру в квартиру с таким видом, словно не удивился её визиту. В прихожую выплыла девочка с розовой чёлкой, которая закрывала лицо на три четверти, и с колечком в носу. Антон её представил:

— Это моя Фрея.

— Как скандинавская богиня?

— Да.

— Здравствуй, Фрея, — сказала Вера. — У тебя стильная причёска. Антон, можно с тобой поговорить?

Антон кивнул и пригласил на кухню. Там вкусно пахло жареной картошкой и грибами, а столешницы сияли первозданной чистотой. На подоконнике цвела знакомая вонючая герань.

Вера врать не хотела, но и выкладывать всю правду ей было стыдно. Да и не поверил бы Антон в портал и путешествия во времени. Поэтому Вера вкратце рассказала о знакомстве с мужчиной, который после ночи любви обчистил её рюкзак. Деньги, документы.

— Тьфу, напугала! — Антон расслабился. — Я думал, что-то серьёзное случилось, раз ты пришла. А то ведь ни слуху ни духу уже два месяца.

— Ты же меня бросил.

— После того, как ты мне изменила! И не бросил, а посадил на самолёт. Не искажай реальность, из-за этого все твои проблемы.

— Прости.

— Ладно, проехали. Да и не подходила ты мне, это верно. Безответственная, недисциплинированная, легкомысленная. Ставлю тысячу, ты с тем норвегом назло мне замутила.

— Ты выиграл. Но у меня нет тысячи. У меня семнадцать рублей мелочью и жетон на метро.

— Гыы, ты такая предсказуемая, Верочка! Ладно, будешь должна. Я так понимаю, ты за деньгами пришла? Пять штук хватит?

— Мне сто тысяч надо.

Антон уставился на неё тяжёлым взглядом:

— Сдаётся мне, ты чего-то недоговариваешь. Куда ты вляпалась?

Вера сжала зубы, чтобы снова не заплакать. Нервы совсем сдали. Они сидели за кухонным столом, друг напротив друга, как в старые добрые времена. Оба молчали. Где-то в комнате Фрея запела тоненьким голосом: «Всё для тебя — рассветы и туманы, для тебя — моря и океаны…» Через пять минут напряжённого молчания Антон вздохнул и сказал:

— Ладно, убедила. Дам я тебе денег. Пятьдесят штук.

В этот момент Вера вспомнила, почему когда-то в него влюбилась, и на секунду позавидовала Фрее.

— Спасибо, Антон. Я постараюсь оправдать твоё доверие. И это… ты не толстый и не жадный. Это я идиотка…

Маленький семьсот семнадцатый Боинг сделал эффектный полукруг над скалистым побережьем и вышел на глиссаду. Вера прижалась носом к иллюминатору, разглядывая осеннюю тундру. Жёлто-красно-коричневый ковёр обрывался у кромки свинцового моря, где одинокий туристический пароходик прыгал с волны на волну. Сезон заканчивается. Сентябрь. Через неделю может выпасть снег.

Олафсон встретил Веру в зале прилёта, напоминавшем захудалый сувенирный магазинчик. Они обнялись среди магнитиков, песцовых шапок и ветвистых оленьих рогов.

— Как я рад, что ты нашла меня на фейсбуке! — сказал Олафсон. — Ты моя самая желанная гостья! Я отвезу тебя к себе домой, никаких гостиниц. Солнечная активность низкая, портал спит. У нас будет время поговорить.

Профессорский дом стоял на горе, чьи очертания казались смутно знакомыми. Они закутались в одеяла и вышли на веранду с величественным видом на море. От красоты захватывало дух и вышибало слёзы. Что-то колыхнулось в памяти Веры, и она спросила:

— А тут рядом нет водопада? Такой большой, наполняет каменную ямку, а потом сбегает в трещину.

— Есть! — обрадовался Олафсон. Он принёс дымящиеся лоточки со шведскими фрикадельками и бутылку без этикетки, в которой плескалось что-то молочно-оранжевое. — Это морошковое вино, моя гордость! А водопад называется «Чаша вечной любви». Есть легенда, что если искупаться там с возлюбленным, то любовь продлится всю жизнь. Но это враньё, я с двумя жёнами проверял — не работает. У нас тут много дурацких легенд, главное, туристы верят. Вон дорожку протоптали, романтики.

Он разлил вино и поднял пузатый бокал:

— Скол! Вздрогнем, как говорят русские!

Вера выпила и вздрогнула. Проскулила сквозь удушье:

— Сколько градусов твоё вино?

— Шестьдесят, — довольно ответил Олафсон. — Нотка спелой морошки придаёт вину благородный аромат и бархатистость.

Солнце быстро падало за горизонт, а Вера всё рассказывала свою трагическую историю. И если с Олегом Петровичем это был скорее юмористический рассказ — кокетство, паясничанье и флирт, то с Олафсоном это была исповедь о том, как она дважды влюбилась в одного человека, а тот дважды её обманул. Вера не скрыла ничего, вывернула душу наизнанку.

— А я ведь его помню. Долговязый такой мальчишка, чёрненький. Олег Рудов. Лет десять назад, когда я ещё работал, он впервые приехал к нам на практику. Я сам показал ему Гростайн. Я был одержим загадкой этого камня, всем его показывал, старался заинтересовать…

— Вы знаете Олега?!

— Знал, да. Талантливый был студент. Умный, любознательный, трудолюбивый. По вечерам все расходились, а он сидел около Гростайна, срисовывал письмена, проводил опыты во время северных сияний. Оно же там мигает всё — и на небе, и на земле. Я ему сэндвичи с лососем носил из дома, подкармливал русского практиканта. И, конечно, выдал ему запасной ключ от музейного корпуса. Вообще-то у нас не принято бросать студентов у Гростайна без присмотра: мало ли, повредят чего, за молодёжью следить надо, но Олегу я доверял. Он уже тогда начал писать работу о происхождении петроглифов.

— Сейчас он пишет докторскую диссертацию.

— Значит, десять лет работает над темой. Это приличный срок. Учитывая, что он имеет прямой доступ к создателям этих рисунков, думаю, мир скоро услышит о новом открытии. Кто знает, что он накопал за столько лет? Кто и зачем вырезает петроглифы? Что такое Гростайн? Кто и почему имеет привилегию им пользоваться? Как живут древние люди, во что верят, чем занимаются? Всё это представляет огромный интерес для науки.

Олафсон налил морошкового самогона в бокалы:

— Счастливый человек этот Олег Рудов. Меня Гростайн отверг, буквально сломал мне жизнь, а ему открылся.

— Благодаря мне! Это я написала его имя на портале!

— Да, пять тысяч лет назад ты написала ваши имена, и все эти годы портал вас ждал. А десять лет назад Олег приехал в музей, коснулся камня — и случилось чудо. И он никому ничего не сказал.

— Потому что он эгоист, и хочет заграбастать все деньги и славу себе! Ни с кем не хочет делиться — ни с вами, ни со мной, ни с учёным сообществом! Он понял, что может путешествовать во времени, и тайно начал раскопки. Пишет научный труд, готовит сенсацию. Какое необузданное тщеславие, какая алчность!

Олафсон захихикал:

— И это говоришь ты? Да вы друг друга стоите! И не алчный он, а обычный. Ты плохо знаешь учёных. Я бы на его месте поступил точно так же: задурил бы тебе голову, сжёг флешку, украл паспорт. А если бы ты продолжала мне мешать, то и придушил бы где-нибудь в прошлом. Кто тебя там найдёт? Идеальное преступление — спрятать труп в каменном веке.

Вера обиделась:

— Почему бы не поговорить со мной честно? Я бы согласилась поделиться с ним славой.