Молчара (СИ) - Володина Таня. Страница 20

— Да. И лицо тоже. В течение трёх лет живая материя из глаза распространялась по корпусу и замещала металлические детали. И процесс до сих пор продолжается. Когда лицо окончательно сформировалось, я посмотрел в зеркало и увидел… — Лекетой достал из стола планшет и протянул Чоно: — Это отец в молодости.

Чоно содрогнулся от ужаса. С экрана на него смотрел тот же самый человек — симметричное лицо, острые скулы, пронзительно голубые глаза. Только кожа не такая идеальная.

— Разумеется, я сразу же сделал анализ ДНК и выяснил, что я — биологический сын своего отца. Я — его законный наследник, а не просто робот-слуга.

В его голосе прозвучало нескрываемое торжество. Неужели железная кукла мечтала стать настоящим ребёнком для своего создателя?

— А, может быть, вы — не сын, а он сам и есть? — спросил Чоно, ощущая, как по спине стекает холодный пот. — Может, вы поймали живучку, которая съела вашего отца, и теперь он воспроизводится заново?

— Исключено. Моё сознание осталось сознанием Джерна Лекетоя. Мои электронные мозги постепенно становятся человеческими, но я не превращаюсь в отца. Я всего лишь обретаю плоть с его ДНК.

— Это слишком сложно для меня, — признался Чоно, сцепляя пальцы в замок, чтобы они не плясали. — Но я так понимаю, у вас всё замечательно. Вы становитесь живым человеком, у вас есть лаборатория, вы продолжаете научные исследования. — Лекетой кивнул, и Чоно продолжил: — Почему же вы сказали, что умираете?

— Потому что два месяца назад на Юшор снова прилетел Макс. Он привёз потенциального инвестора, который планирует вложить деньги в уколы красоты. Макс увидел, в кого я превратился, и понял, что сможет заработать намного больше, — например, выращивая людей на продажу, — Лекетой вперился в Чоно голубым взглядом. — Не органы, а живых людей.

— Это ужасно! Даже выращивание органов — сомнительное занятие, что уж говорить про людей! Это вообще нелегально!

— Я сказал ему то же самое. Он предложил мне сотрудничество, процент от прибыли, согласился даже признать меня братом, если я помогу наладить производство. Я отказался. Макс настаивал. Тогда я пригрозил, что закончу трансформацию, вернусь на Землю и обращусь в суд, чтобы меня признали сыном и наследником. Станция должна достаться мне — на другое имущество я не претендую. Макс рассвирепел и уехал. А недавно я обнаружил в своём мозгу троян. Он собирает данные об исследованиях и удаляет мои личные файлы — чувства, воспоминания, любовь к отцу. Стирает мою личность. Через несколько дней меня не станет — я превращусь в кусок плоти, который Макс будет изучать и препарировать, чтобы создать таких же, как я.

Чоно ни секунды не сомневался:

— Джерн, я уничтожу этот троян!

Лекетой улыбнулся — совсем как человек:

— Если ты сделаешь это, я отправлюсь на Землю и добьюсь для тебя помилования.

22. Сложности с парнями

Про себя он называл его Шерманом или Абрамсом, но в глаза — только Павлом и только на «вы». Шерман сам так попросил: объяснил, что это их сблизит, но оставит некоторое личное пространство. Егор согласился. Ему было всё равно. Почти каждую ночь ему снился Саша, он кричал: «Мне больно! Остановись!», но Егор не мог остановиться. После оргазма он плакал во сне, просыпалась Кэт и обвивала его тёплыми руками. Приходила Муза, тёрлась лысым боком о его холодные ноги.

Сначала Шерман провёл медицинское обследование, чтобы исключить гормональные, генетические или физиологические патологии. Егор не возражал против сдачи анализов, УЗИ простаты и урологических мазков. Не возражал и против томографии мозга. Он готов был на всё, чтобы выяснить, что происходит, и почему именно с ним. Шермана тоже это интересовало. Он сказал, что напишет диссертацию, если выяснится что-то любопытное.

— Судя по анализам, я полностью здоров, — сказал Егор через неделю. — Что же со мной не так, доктор?

— А вот это очень и очень любопытно!

Когда Шерман убедился, что Егор не скрытый гермафродит с яичниками, которые вырабатывают женские половые гормоны и заставляют организм испытывать влечение к мужчинам, и не генетический урод, и не шизофреник с голосами в голове, а обычный здоровый человек, он взялся за сексуальные исследования.

— Вы будете заниматься сексом с мужчинами и женщинами — в комфортной обстановке, под моим наблюдением. На вас будет надето множество датчиков для измерения давления, пульса, ЭКГ, активности мозга и ещё нескольких параметров, — сказал он. — Кандидатуры мы подберем вместе. На кафедре сексологии всегда можно найти волонтёров, которые с радостью поддержат любой научный эксперимент.

— Но я не хочу заниматься сексом с женщинами, — предупредил Егор. — Я даже с женой живу как брат с сестрой.

— Придётся. Иначе как мы сравним разницу? Не волнуйтесь, это не экзамен, а исследование вашей сексуальности. В какой-то степени это процесс самопознания, пробуждения инстинктов и накопления интимного опыта. Никто не будет над вами смеяться или упрекать в импотенции. Вы никому ничего не должны, кроме как прислушиваться к своему телу и делать то, что оно хочет.

— Убедили, — улыбнулся Егор.

Ему нравилось предложение Шермана и его неподдельный энтузиазм. Егор без раздумий согласился стать объектом диссертации. Вряд ли Кэт одобрит его решение, но… необязательно делиться с ней подробностями. Она была для него лучшей подругой, но давно перестала быть любовницей.

Девушку нашли сразу. Егор решил выбрать самую женственную претендентку из всех: никаких плоских поп, коротких стрижек и нулевого размера груди. Если уж экспериментировать, то по полной. Света обладала шикарной грудью, тонкой талией и крутыми бёдрами. Классическая красавица двадцати пяти лет с весёлыми глазами и обаятельной улыбкой. Она тепло поздоровалась с Егором и на лишнюю секундочку задержала его руку в своей. Она давала понять, что он ей приятен, и она не будет расценивать секс с ним как тяжкую повинность.

А с парнями возникли сложности. На кастинг Шермана явилось человек пятнадцать от двадцати до сорока лет — все студенты, аспиранты или доценты вуза, который готовил сексологов и специалистов смежных отраслей. У одного добровольца Егор заметил жаркий румянец на скулах, напоминавший румянец Саши Лукина, у другого — облупившийся от солнца нос, а у третьего сквозь живописные дыры на джинсах выглядывали квадратные колени. Сердце застучало с удвоенной скоростью, ладони вспотели. Егор нервно откашлялся. В таком состоянии у него больше шансов провести половой акт со Светой, чем с кем-нибудь из студентов и молодых учёных.

— Они в курсе, что их ожидает? — спросил Егор у Шермана.

— В курсе, но без подробностей.

— Не уверен, что этого достаточно.

Шерман посмотрел на него с профессиональным интересом. Он знал про Сашу — две недели подряд они обсуждали эту запутанную, неправдоподобную и трагическую историю любви. Егор рассказал всё: от знакомства в издательстве до первого — и последнего! — их секса. Саша до сих пор не выходил на связь, хотя прошло больше месяца.

— Я сказал, что им придётся заниматься сексом с мужчиной. Этого, по-вашему, мало? — Шерман взглянул большими карими глазами поверх очков. — Не волнуйтесь, они все согласились. Позднее мы заключим с каждым участником медицинский договор, где подробно…

— Саша тоже сначала согласился! — перебил Егор.

А потом убежал из квартиры, едва успев натянуть штаны. Пираньи кусали его за пятки.

— Вам не нравятся претенденты? — прямо спросил Шерман.

— Нет, они все замечательные! Просто я не представляю, как можно лечь в постель с незнакомым человеком и что-то там делать… Интимное… — Егор замолчал, осознав, что со Светой у него подобных затруднений не возникло. Наверное, потому, что он и не собирался делать с ней ничего интимного.

— Вы не готовы к эксперименту?

Егор ещё раз посмотрел на волонтёров, спокойно болтавших и куривших у окна. Он мог бы трахнуть их всех — физически. Но морально он и правда не готов был ещё раз пройти через это: своё лихорадочное возбуждение, упоение, экстаз, отвращение и непонимание в глазах партнёра, его боль, разочарование, страх. Вряд ли он когда-нибудь снова решится на секс с мужчиной, даже если тот даст письменное согласие, заверенное нотариусом. Теперь, когда перед Егором находились пятнадцать мужчин, согласившихся на однополый секс, становилось очевидным, что дело не в добровольности, а в чём-то другом.