Цареубийство в 1918 году - Хейфец Михаил. Страница 79

По окончании убийства Юровский послал меня в команду за людьми, чтоб смыть кровь в комнате. По дороге в дом Попова мне попали бегущие навстречу из команды разводящие Иван Старков и Константин Добрынин. Последний спросил: «Застрелили ли Николая II? Смотри, чтобы вместо него кого другого не застрелили – тебе отвечать придется)» Из команды привел человек 12-15, но кого именно – совершенно не помню и ни одного имени назвать не могу… На грузовик сели Петр Ермаков и второй член Чрезвычайной комиссии. В каком направлении они ехали и куда дели трупы, не знаю.

…Вы спросили меня, не знакома ли мне фамилия «Никулин», и я теперь припомнил, что именно такова фамилия того помощника. На предъявленной мне фотокарточке я хорошо признаю этого человека за помощника коменданта Никулина… Со слов Никулина знаю, что ранее он находился в Чрезвычайной следственой комиссии. Вы говорите, что по имеющимся у вас сведениям на пулеметном посту посту в большой комнате нижнего этажа стоял Александр Стрекотин, и я теперь припомнил, что, действительно, А. Стрекотин стоял тогда у пулемета.

Обходя комнаты, я в одной из них под книжкой «Закон Божий» нашел 6 десятирублевых кредитных билетов и деньги эти присвоил себе. Взял также несколько серебряных колец и кое-какие безделушки.

О том, куда скрыты трупы убитых, я знаю только вот что: по выезде из Екатеринбурга я встретил на ст. Алапаевск Петра Ермакова и спросил его, куда они увезли трупы. Ермаков объяснил» что трупы сбросили в шахту за В. – Исетскнм заводом и шахту ту взорвали бомбами, чтобы она засыпалась. О сожжении трупов близ шахты я ничего не знаю… Вопросом о том, кто распоряжался судьбой Царской семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а исполнял лишь приказания тех, кому служил. Из советского начальства в доме часто бывали Белобородов и Голощекин. Я не видел и не слышал, чтобы перед расстрелом Юровский вычитывал какую-то бумагу Царю или говорил что-нибудь по поводу предстоящей казни… Предъявленный вами Филипп Проскуряков, принимал ли он участие в уборке комнаты или переноске трупов, не помню.»

С точки зрения этики преступного мира поведение Медведева на следствии в высшей степени благородно. Выгораживая себя, он не предает соучастников, кроме Юровского, которого скрывать бесполезно (на него попутно записывается абсолютно все, что происходило в ту ночь: кого-то же нужно следователю назвать.) Никулина и Ермакова он назвал только после того, как выяснил, что они уже и без него Сергееву известны в качестве участников цареубийства, но ничего не сказал про их место в шеренге палачей. При этом проговаривается – все-таки преступник неопытный – что знал прежнее место службы (ЧК) человека, даже фамилии которого якобы не помнил. Поняв, что следователю известно имя Стрекотина, дипломатично подтверждает эту информацию, но имя обозначает лишь инициалом «А»… (Тот пусть сам определяет, какой был Стрекотин, Александр или Андрей.)

Любопытен его рассказ о разоружении охраны, правда, никем не подтвержденный. Генерал Дитерихс на этот сюжет вместе с Филей Проскуряковым целую новеллу сочинил. «В то время я не знал, что Юровский еврей. Будучи организатором преступления, он, возможно, выбрал латышей для совершения убийства потому, что доверял им больше, чем нам, русским», – показал Филя к большому удовольствию цитировавшего его генерала, выведшего отсюда целую гипотезу о разоружении русских в ДОНе накануне убийства. Увы, она никак не проходит: не говоря о том, что половина «латышей» была русскими (а единственный латыш в доме, Август Трупп, находился среди жертв), какой смысл был в целях безопасности отбирать револьверы, но оставлять русских же красноармейцев у пулеметов? Медведев мог солгать, выгораживая своих, сысертцев (разоруженные им, они из обвиняемых, как ему могло казаться, превращались лишь в свидетелей преступления) – это вообще нормальная для него линия поведения на следствии. Но вероятнее другое объяснение: Юровский знал свою «команду» и боялся грабежей, которые начнутся сразу после убийства хозяев (вон даже честный по натуре Медведев не выдержал искушения, украл оставленные жертвами 60 рублей – и давила его нечистая совесть, пока сам не признался следователю, хотя никто в краже его не подозревал). Вот и отобрал на всякий случай у потенциальных грабителей оружие.

Последнее по времени описание убийства дано в многократно упоминавшейся «Записке» Юровского, адресованной на имя историка и большевистского деятеля (тогдашнего замнаркома просвещения) М. Н. Покровского.

«Отобрано было 12 человек (в том числе 7 латышей) с наганами, которые должны были привести приговор в исполнение. Двое латышей отказались стрелять в девиц.»

В этом фрагменте заслуживают внимания два момента. Первый – ошибка Юровского: в команду палачей включили не 12, а 11 исполнителей – по числу жертв. Ошибка возникла потому, что первоначально в числе убитых они сосчитали поваренка Леню Седнева, но потом кто-то исключил его из подготовленного списка, и Юровский приказал перевести мальчика в казарму, в дом Попова. Из показаний Якимова мы знаем, что убийц с наганами сопровождали двое еще убийц с винтовками и штыками, которые потом докалывали дышавшие после выстрелов жертвы (правда, Стрекотни в отрывке из неопубликованных воспоминаний, цитируемом Э. Радзинским, утверждает, что жертвы докалывал Ермаков, взяв у него, Стрекотина, винтовку. Судить о правдивости их можно будет лишь тогда, когда воспоминания будут опубликованы полностью.).

Значит, в команде исполнителей было 11 + 2 = 13 человек.

Второй момент неясен из-за языковой невнятности, столь свойственной Юровскому. Отобрано было 7 латышей, пишет он, двое отказались. Непонятно, отказались ли двое из числа уже отобранных, и тогда «латышей» окажется пятеро, или число семь названо после отказа двоих «стрелять в девиц «. Обращаем внимание, что участие в убийстве считалось добровольным: несогласные могли отказаться и двое «латышей» отказались.

«Когда приехал автомобиль, все спали. Разбудили Боткина, а он всех остальных…»

Так опровергается малое лжесвидетельство Павла Медведева, будто семью будил сам Юровский. Тот очень старательно фиксировал все, сделаное им в тот день, и не упомянул о своем участии в побудке узников. Между тем жена Медведева, Мария, показала, что ее муж посылал будить семью своего подчиненного, разводящего Косгю Добрынина. Тот, видимо, поостерегся будить Романовых сам и попросил доктора Боткина… Павел не хотел упоминать при следователе «своего» Костю и назвал Юровского.

«…объяснение было дано такое: «Ввиду того, что в городе неспокойно, необходимо перевести семью из верхнего этажа в нижний.» Одевались с полчаса. Внизу была выбрана комната с деревянной оштукатуренной перегородкой, чтобы избежать рикошетов. Команда была наготове в соседней комнате. Романовы ни о чем не догадывались. Комендант отправился за ними лично, один, и свел их по лестнице в нижнюю комнату…»

Здесь начинаются обычное для Юровского (наряду с его языковой невнятностью) преувеличение роли в убийстве собственной персоны. Свидетели показали, что Романовых сопровождал вниз не он один, а несколько «расстрельщиков» (об этом говорил, например, Павел Медведев, для которого участие в конвоировании на казнь являлось отягчающим обстоятельством: «Я также находился тут.») Противоречие между спокойствием Романовых, отмеченное Юровским, и «догадками о том, что их ожидает», со слов Павла Медведева, снимается следующим соображением. Еще за месяц до убийства семью предупредили о возможной эвакуации в Москву в виду опасности нападения анархистов. Получив ночью внезапный приказ, они могли думать, что их, говоря зэковским языком, «дернули на дальний этап». Поэтому прав и Медведев, отметивший их особое волнение, и Юровский, считавший, что они ни о чем не догадывались: семья волновалась, ожидая отъезда.

Гелий Рябов справедливо заметил, что шум работающего во дворе автомобильного мотора (обычная звукомаскировка: так же точно через полтора месяца маскировали в Кремле расстрел Фанни Каплан) успокаивал ведомых насмерть: они думали, что это шумит этапный транспорт. Неслучайно царица, войдя в расстрельную комнату, спросила: «Что же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?11 Юровский распорядился, и Никулин принес два (а не три, по Медведеву) стула: «Ник.(улин) посадил на один Алексея, на другой села А.Ф.»