Метка рода (СИ) - Богатова Властелина. Страница 26

Воины смолкли и тут же приободрились все разом, приосанились, когда в гриднице появились женщины. Даже самые смурные расправились в плечах. Самая старшая, величавая, гордая, как лебедь, в золотистом в пол платье, вплыла в хоромину, прошла первой, окидывая мужей прохладными, как озёра, глазами, села подле Звенимира — князя Каручаеского. Видимо, его хотун[2], а те, что моложе — дочери, расселись рядом от родичей, завладевая взглядами мужей. Только Тамир всё от чего-то на сводчатую дверь поглядывал — уж не отстала ли от них пустельга, задержалась где? Только, кроме бегающей челяди, не появился больше никто. И разочарование против воли разлилось полынной горечью по горлу, вынуждая туго дышать. И казалось, вовсе стало пусто в хоромине без той, что так легко сейчас собой мысли его заполнила, будто и не полон был людьми. Внутри Тамира стремительно мрачнело, будто в глубине сердца всё это время таил надежду увидеть её снова. Хотя знал, что по приезду в Каручай с вёрткой, бойкой маленькой птичкой придётся расстаться совсем.

Звенимир представил княгиню, Тамир ответил приветственным взглядом хотун. Дочери его, стоит ему бросить на них взгляд, румянились ещё больше, как пироги в печи. Их он касаться взглядом больше не стал. Другие мужи только ещё больше сдвигали брови, вновь настораживаясь, натягиваясь тетивой на тугом луке. И хорошо, что Вейи сейчас не было здесь — вон сколько мужей собралось, одна она долго не останется. Разве не затем Годуяр привёз её с собой? Тамира будто самого пробило меткой стрелой понимание это. И стоило ему о том помыслить, как уловил краем глаза фигурку, знакомую настолько, что уже не глядя понял, что это Вейя.

-------------------

[1] Нар — монг. солнце.

[2] Хотун — тюр. Жена.

Глава 40

Дыхание даже задержалось в груди, когда Тамир повернулся к ней и уж глаз не отрывал, хоть и понимал — слишком пристально смотрит, любой, кто бы сейчас глянул на него, прочёл многое по его взору.

Что разжигает в нём эта зеленоглазая полянка? Тамир и сам хотел бы знать. Что испытывает, когда она попадается на глаза? Любопытство? Восхищение? Желание следить за ней, следовать запаху. Как пахнет она? Тамир, кажется, даже издали слышал аромат её волос, кожи. Его шатало, едва только думал о том.

Вейя растерянно и бегло окинула взглядом всех, ни на ком не задерживая, прошла к столу, в ту часть, где сидели женщины. Тамир с жадностью оглядывал её белёное льняное платье, прихваченное тонким пояском под округлой грудью, широкие рукава его скрывали хрупкие запястья, на голове узкая тесьма с тяжёлыми кольцами, поблёскивавшими на скулах. Всё притягивало в ней — каждая мелочь, черта. И вроде те девицы, что пришли с княгиней, так же нарядны на усладу всем, красивы, что дорогие клинки, но в глазах их будто и не было ничего, только робость излишняя, а пустельга его пусть боялась, но смотрела так, что внутри жар плескался, делая дыхание жарким тугим.

Тамир сжал челюсти, играя желваками, представляя, насколько, должно быть, у неё горячие губы, только и ласкать: чуть полные, сочные, как редкая спелая ягода, которой в степи не сыскать, искушают попробовать, какие сладкие они… И с чего он так внимание на ней заострил, словно коршун над своей добычей, будто не ждёт его в шатре горячая томная Унэг, будто и не брал пылко весь путь к полесью?

Тамир не заметил, как пошли за столом совсем другие разговоры — весёлые, шумные, тяжесть от пересудов спала, а после первой чарки мёда и вовсе легко стало мыслям и телу. Увлекали всё больше мужи поляновские воинов его, даже самые суровые сейчас спорили о чём-то, пытаясь разъяснить на своём языке с усердием старательным. Тот же Тугуркан — суровый сдержанный воин. Никогда Тамир не видел его таким распалённым, и остальные тоже не отступали, охотно говори о чём-то с воеводами княжеским — впереди вместе путь долгий держать. Тамиру тоже приходилось вникать в речь и вступать в беседу с Годуяром. Князь, повеселевший изрядно, выпил с ним не одну чару мёда. От запаха браги — тягучего, кисло-сладкого — всё душней становилось в гриднице, ощущалось, как качались в воздухе густые тяжёлые запахи съестного, смешанные с мужицким потом. Тамир всё старался не смотреть в ту сторону, где сидела пустельга, да не выходило, а едва встречался с ней взглядом, будто выжигало изнутри, и в горле пересыхало разом от блеска больших чистых глаз полянки. И она ловила его взгляды, хоть и отворачивалась сразу, делая вид, что случайно выходит, не замечать старалась.

— Надеюсь, в бою найдём мы удачу свою и дружба наша только крепче станет, — грянул рядом Звенимир.

— И я тоже надеюсь на то, — отозвался Тамир, бросив взор на Далебора — тот не менялся в лице, оставаясь не в духе совсем.

— А как вернёмся — как раз к зиме, будем свадьбы справлять и пировать долго, — подхватил Белотур, погладив лохматые усы, ненароком глянув в сторону молодых девиц.

— Твои сыновья — гордость рода, — согласился Звенимир, — дочерям, смотрю, приглянулись.

— А ты, Годуяр, почто не знакомишь племянницу свою, что привёз с собой из самого Годуча? — приосанился вдруг Звенимир, щуря глаза хитро.

Далебор аж оживился, повернувшись резко, обращая острый взор на князей. И ясно стало Тамиру, кто сейчас ему нутро всё баламутит — и как раньше не догадался?

Рёбра под кафтаном стали расходиться во вдохе туже, Тамира словно сдавило всего от понимания, сколько вокруг его птички кружится соколов, и каждый хочет поймать её в свои когти, утащить и завладеть.

Годуяр чуть отодвинулся от стола, и каждый из мужей выжидающе глазел на него, а тот будто нарочно медлил, хоть уже — видно по нарочитому спокойствию — принял решение. Стало быть, не одну ночь размышлял о том князь. И ясно, конечно, выгоду он свою в том искал с тщанием.

Годуяр выжидающе глянул на Ведозара. А тот хмыкнул в усы. И уж не гадай — сговорились. Заранее всё обсудили. Сжались кулаки сотника, вздрогнули в гневе ноздри. Звенимир брови приподнял, кивнул одобрительно. Самого Тамира как о землю приложило, будто сбросил его дикий жеребец — так и вздрогнуло всё нутро, и в голове зазвенело. Ведозар, может, и достойный муж, но не для неё — пустельги дикой, смелой, отчаянной. Как она будет с ним, с этим стариком?

Поманив челядинку, Годуяр велел ей что-то, та кивнула торопливо и уже скоро оказалась она подле княгини, к Вейе прокралась и передала слова князя. Вейя — Тамир даже издали видел, как побелела, в больших глазах растерянность всплеснула, но тут же утихла — велению родича своего последовала, поднялась со своего места, направилась прямиком к ватаге мужчин.

Глава 41

Князь развернулся к Вейе всем крепким корпусом, приглашая присесть подле него. Остальные мужи переглядывались: кто улыбался, кто с доброй насмешкой, мол, дело молодое, бывало и у них когда-то так, щурил глаза, с любопытством рассматривая дочку воеводы.

— Как помнишь, взял тебя в Каручай не просто так… — начал Годуяр, когда Вейя опустилась на лавку, легонько улыбаясь приветливо, хотя и волновалась сильно. И Тамир всё никак понять не мог, зачем князь при всех разговор этот затевает, и верно лучше бы не оставался, пусть князь думал бы о нём что хотел. — Вот, мужа тебе нашёл, — Годуяр широким жестом на Ведозара указал, а тот вперил в неё свои серые, как пепел, глаза, ничуть не думая, что душит девушку смущением, и вспыхнуло в них что-то такое, что Тамиру вовсе не понравилось, будто Ведозар увидел породистую кобылу, возжелав себе её заиметь.

Вейя в ответ вскинула взгляд на князя Любчины и не сразу вразумила слова Годуяра, но постепенно с лица вся краска растворилась, будто белые стали щёки, и даже губы потускнели чуть. Повисло молчание, гнетущее над столом, только слышны посторонние голоса кругом и суета. Вейя, казалось, нетерпимо долго оглядывала Ведозара, а потом вдруг очнулась, скользнула растерянным взором по собравшимся, невольно напоровшись на взгляд Тамира, и вовсе побелела вся, но тёплая зелень в ее глазах как будто затвердела и стала колючей, сухой. Хотелось бы Тамиру знать, о чём думала она.