Любовь навылет (СИ) - Володина Таня. Страница 36

— Прекрати! — вспылил Эд. — Оксане вешай эту лапшу, а мне не надо. Я сам разберусь, чего я достоин. Мне не шестнадцать лет, слава богу.

Даша вспомнила, что Эд два года пил антидепрессанты после детской любовной истории, и догадалась, что он тоже сейчас об этом вспомнил. На душе стало муторно. Кольнуло чувство стыда перед Ниной Петровной, словно та поручила ей важное задание, а Даша его провалила. Она слезла с высокого табурета и подошла к Эду:

— Я очень виновата перед тобой. Тогда, в Пажме, я выпила лишнего, устроила за столом скандал, а потом пошла ночевать к тебе — вот в чём была моя ошибка. Не в том, что сейчас я с тобой расстаюсь, а в том, что раньше дала тебе надежду. Я пытаюсь исправить эту ошибку.

Эд посмотрел на неё сверху вниз:

— Некоторые ошибки исправить нельзя… — и отвернулся, пытаясь скрыть заблестевшие глаза.

О чём-то похожем говорил и Оленев: «Ошибёшься — всю жизнь будешь жалеть». Оба мужчины в прошлом имели травмирующий опыт, и оба боялись повторения ситуации. И, к несчастью, у Эдика она повторялась: его снова бросала девушка, не оценившая его глубоких чувств. Даше было неприятно сознавать, что она делает то же самое, что когда-то сделала Катя Оленева, — отвергает искреннюю любовь, — но другого выхода не видела. Чем скорее они расстанутся, тем лучше будет для всех. Для Эда в первую очередь, хотя сейчас он наверняка размышлял, что в очередной раз он сделал не так.

Она коснулась его ледяной руки, лежащей на белой столешнице:

— Эд, пожалуйста. Я понимаю, о чём ты говоришь, но… — она решила говорить начистоту, зная, что подставляет Нину Петровну: — Тебе тогда было шестнадцать лет, вряд ли ты мог сильно накосячить. Ты не совершил никаких непоправимых ошибок, я в этом уверена.

Эд развернулся к ней всем телом:

— Тебе мама рассказала? Я так и знал, что она не удержится!

— Угу, рассказала по секрету, когда ты сидел дома и не брал трубку. У тебя отличная мать. Она безумно тебя любит и всегда на твоей стороне.

Эд спрыгнул с табурета и начал открывать и закрывать кухонные ящики. Он переворачивал деревянные лопатки и железные поварёшки, двигал банки в глубине шкафов, хлопал дверцами. Наконец вернулся за стол с пачкой сигарет. Сорвал с неё целлофан и сказал:

— Я не выкурил ни одной сигареты, пока мы были вместе, но теперь-то можно, да?

Даша кивнула и попыталась разрядить обстановку:

— И можешь снова отрастить бородку, тебе было неплохо.

Казалось, Эд не услышал её слов. Он жадно прикурил и протянул сигарету Даше:

— Будешь?

— Нет. Знаешь, мне пора домой, уже поздно.

— Да я тебя не задержу, это короткая история. Ты ведь хочешь её услышать? Мама тебе не всё рассказала, при всей её безумной любви она ничего обо мне не знает.

И Даша поняла, что хочет.

Узнать разгадку тайны номер два.

34. Просто не судьба

— В четырнадцать лет я влюбился в… одного человека, — Эд говорил сбивчиво, глубоко затягиваясь и выпуская изо рта и носа клубы дыма. — Мучился, строил воздушные замки, сомневался. То мне казалось, что моя любовь совершенно безнадёжна, то видел признаки взаимности. Всё это очень меня… разбалансировало. Такие крутые эмоциональные горки: от отчаяния к надежде и наоборот. Учителя меня не узнавали, родители начали волноваться. Да я и сам понимал, что происходит что-то неправильное. Когда мне исполнилось шестнадцать, моя чистая и светлая любовь превратилась в болезненную одержимость. Я решил признаться.

Эд затушил окурок в пепельнице и тут же достал вторую сигарету. Сломал спичку, пока прикуривал.

— Мне не хватило смелости поговорить в открытую, поэтому я написал письмо. Ты как-то упоминала Татьяну Ларину — так вот, я поступил в точности как она: «Я к вам пишу — чего же боле?». Теперь можете меня презирать и считать последним идиотом, всё в таком духе. И подсунул письмо в карман. На это мне дурости хватило.

Даша хотела возразить, что признаться в любви замужней женщине, — довольно смелый и неординарный поступок для школьника, но Эд сделал знак, чтобы она не перебивала.

— Я не спал две ночи, сгрыз ногти до мяса и всерьёз думал о самоубийстве, пока мы снова не встретились.

Он замолчал, видимо, переживая тот острый момент.

— И что, тебя отвергли? — тихо спросила Даша.

— Нет, напротив! Меня крепко обняли, поцеловали в лоб и сказали: «Всё будет хорошо, вот увидишь».

— М-м? Что это значит?

— Это значит, что меня и мои чувства не приняли всерьёз. Я был пустым местом, глупым ребёнком и надоедливым поклонником. Моё признание проигнорировали, я так и не дождался взрослого серьёзного разговора. Я не претендовал на что-то большее, но со мной даже не поговорили!

— О, господи…

Это и правда было обиднее всего. Даша представила степень своего расстройства, если бы Оленев проигнорировал её чувства, откинув их, словно ненужный и неинтересный хлам. Даже если не любишь — не надо делать вид, что ничего не происходит.

— И что потом?

— Да ничего. Мама наверняка рассказывала тебе о моих проблемах… — он затушил второй окурок и достал третью сигарету. — Потом, спустя несколько лет, мне удалось закрыть для себя эту тему. Окончательно закрыть, понимаешь? Месть — это блюдо, которое подают холодным.

— Ты отомстил?!

— Правильнее сказать — наказал. После этого мне стало легче, и я смог полюбить снова.

Даша возразила:

— Но за что наказывать человека? За нелюбовь?

— За равнодушие, Дашенька! Равнодушие — это самое страшное. Оно убивает, как медленный яд.

Даша отодвинулась от Эда, стряхнула частички пепла со своего рукава.

— Как её звали?

— Это не имеет значения.

— Меня ты тоже накажешь?

— Тебя-то за что? Ты была честна со мной. Ты даже пыталась меня полюбить — думаешь, я не замечал? Я всё замечал. То, что у нас не получилось, — это не твоя вина. И не моя. Наверное, это просто не судьба.

Даша сглотнула комок:

— Наверное. Я пойду.

Эд встал.

— Не провожай меня, — попросила Даша, — я хочу пройтись. И… спасибо, что не сердишься на меня. Я не хотела причинить тебе боль.

Он мягко улыбнулся:

— Я знаю. Жестокость — не твой недостаток.

На свежем воздухе Дашу затрясло от озноба, но она чувствовала себя так же, как днём, когда с раскинутыми руками бежала по полосе, — безгранично свободной. Но теперь не только телом, но и душой. Ошибка под названием «Эдик Усольцев» стремительно отодвигалась в прошлое.

В понедельник Даша проснулась с ощущением, что сегодня случится что-то хорошее. В детстве она так просыпалась первого января, и не подарки её будоражили, а сама атмосфера праздника, предчувствие волшебства.

Рассчитывать на новогодние чудеса в июне было глупо, но ожидание встречи с Оленевым кружило голову, как шампанское. Главное — опять не захмелеть. Хмель — дурной помощник в любовных делах.

Даша долго и обстоятельно мылась, красилась и сушила волосы, пытаясь создать эффект небрежности. Не получалось. Она всё равно выглядела как девушка накануне самого главного события в своей жизни — прямо как невеста перед свадьбой. Вся её радость и все её надежды читались на лице.

В офис она пришла раньше всех. Опрыскала водой листочки «таджикского» растения, обтёрла тряпкой пыльный горшочек. На вид цветочек казался здоровым, Оленеву должно понравиться. Он поставит его на подоконник рядом с обломком шасси и будет вспоминать о Даше.

От нетерпения Даша каждые пятнадцать минут бегала к Оксане и выглядывала на стоянку. Время шло, а Оленева всё не было.

— Он к обеду придёт, не раньше, — сжалилась Оксана.

— Что ж ты сразу не сказала?

— Забыла.

Она выглядела совсем больной: глаза тусклые, лицо бледное.

— Ты случайно не заболела? Может, тебе больничный взять?

— Даша, отстань от меня, я в порядке! Стоит прийти в офис без макияжа, как сразу все начинают жалеть. Особенно бухгалтера у нас жалостливые. Можно подумать, у них никогда не было проблем в личной жизни.