Детектив - Хейли Артур. Страница 8

— Неужели это правда? Церковь упрямилась с тысяча шестьсот тридцать третьего года?

— Триста пятьдесят с лишним лет! Ватикан никогда не спешит исповедаться в собственных грехах. Хорхе не сдержал смеха:

— А стоит мне попользоваться в пятницу презервативом, в субботу беги и кайся на исповеди. Эйнсли тоже улыбнулся:

— Воистину мы живем в обезумевшем мире. Но если вернуться к твоему вопросу, то я был против убийства в любой его форме, когда носил рясу, да и сейчас не одобряю. Однако же верю в силу закона, а пока смертная казнь узаконена, мне придется с этим мириться.

Последняя фраза Эйнсли еще висела в воздухе, как он сам вдруг подумал о той маленькой группе несогласных, — обвинение определило их как безответственных людей, — которые считали вину Дойла недоказанной, поскольку он не признал ее. С этим Эйнсли не мог согласиться. Он был убежден, что Дойла полностью изобличили. Но в чем же все-таки убийца собирается покаяться?

— Вы задержитесь, чтобы глянуть, как Дойла казнят? — спросил Хорхе.

— Надеюсь, нет. Разберемся, когда доедем.

Хорхе помолчал, а потом выдал:

— По управлению гуляет слух, что вы написали книгу о религии. Говорят, шла нарасхват. Небось денег вам отвалили…

— На книге по сравнительному анализу религий не разживешься, — рассмеялся Эйнсли. — Тем более что я не единственный ее автор. Понятия не имею, сколько экземпляров успели продать, но книжку в самом деле перевели на многие языки, и ее можно найти в любой приличной библиотеке.

Часы на щитке приборов показывали два пятнадцать.

— Где мы? — спросил Эйнсли, когда понял, что опять на время впал в забытье.

— Только что проехали Орландо, сержант.

Эйнсли лишь кивнул в ответ, припомнив куда более приятные поездки по этому же маршруту. Здесь по обе стороны дороги тянулись самые впечатляющие флоридские пейзажи. От Орландо до Уайлдвуда шоссе пересекало местность, официально считавшуюся ландшафтным парком. Сейчас тьма скрывала всю эту красоту: пологие холмы, словно перетекающие один в другой, с поросшими полевыми цветами склонами; высоченные корабельные сосны; фруктовые деревья в пестром цветении, среди которых могла вдруг открыться взгляду безмятежная гладь озерца; апельсиновые плантации, где ветки в это время года уже ломились от плодов.

Флорида, подумал Эйнсли не без удовольствия, превратилась в один из благословенных уголков планеты. Здесь, казалось, можно найти сейчас абсолютно все то новаторское, утонченное, артистичное и блестящее, что породила современная цивилизация, особенно в самом Майами, космополитичном, сумбурном, разросшемся. Но здесь же гнездилось и все самое гнусное и злое, напомнил Эйнсли-романтику Эйнсли-реалист.

— Ты не устал? Может, мне сесть за руль? — спросил он Хорхе.

— Нет, я в порядке.

По подсчетам Эйнсли, они провели в пути три с лишним часа, преодолев значительно более половины расстояния до Рэйфорда. Даже при том, что скоро дорога станет похуже, они все равно сумеют добраться до места примерно к пяти тридцати утра.

Казнь назначена на семь. Если в последний момент не придет указание отложить ее, а в случае с Дойлом это маловероятно, никаким другим способом задержать исполнение приговора не удастся.

Эйнсли снова откинулся на спинку сиденья, чтобы собраться с мыслями. Его воспоминания об Элрое Дойле и всех событиях, с ним связанных, походили на папку с уголовным делом, в которой кто-то перепутал страницы.

Он вспомнил, как полтора года назад он впервые увидел имя Дойла на дисплее — его выдал компьютер в числе возможных подозреваемых. Потом Дойл стал главным подозреваемым, л отдел по расследованию убийств занялся изучением его биографии с самого раннего детства.

Когда начались эти убийства, Элрою Дойлу было тридцать два. Он родился и вырос в Уинвуде — белом бедняцком районе Майами. Хотя Уинвуд не отмечен на картах города, его шестьдесят многоэтажек занимают целый квадратный километр почти в самом центре Майами. Здесь живут полунищие белые семьи, район пользуется дурной славой: хулиганство, грабежи, драки “стенка на стенку”.

А с юго-западной стороны к Уинвуду примыкает Овертаун, тоже не удостоенный упоминания на картах, где живет чернокожая беднота, но проблемы и репутация те же: ограбления, кражи, дебоши с битьем витрин.

Бьюла, мать Элроя Дойла, занималась проституцией и не брезговала наркотиками и спиртным. В минуты откровенности она не раз повторяла знакомым, что отцом ее мальчика мог быть любой из доброй сотни похотливых гадов”, хотя позже самому Элрою сказала, что наиболее вероятный кандидат в его папаши отбывает пожизненный срок в тюрьме Белл-Глэйд. В детстве перед парнем прошла череда мужиков, сожительствовавших, кто подолгу, кто мимолетно, с его матушкой. Практически все по пьянке избивали его, а кое-кто и домогался.

С чего вообще Бьюла Дойл вздумала рожать после доброго десятка абортов, осталось загадкой. Ее собственное объяснение звучало так: “Руки не дошли от него избавиться, от паршивца такого”.

Впрочем, Бьюла была по-своему весьма практичной дамой и научила сына красть так, чтобы “не надрали задницу”. Элрой быстро усваивал ее уроки. В десять лет он специализировался на продуктах из супермаркетов, не упуская при этом случая запустить руку в чужой карман. В школе же он попросту отбирал деньги у других мальчишек. Это было нетрудно: в росте и телосложении он опережал свой возраст, а дрался яростно и с явным удовольствием.

Следуя советам Бьюлы, он научился искусно пользоваться многочисленными прорехами в законодательстве о малолетних правонарушителях. Его несколько раз брали с поличным, но тут же отпускали на поруки матери.

Позже Эйнсли стало известно, что Элрой Дойл впервые попал под подозрение в убийстве, когда ему было семнадцать. Его арестовали при попытке скрыться из квартала, где было совершено преступление, и привезли в участок для допроса. Поскольку Элрой считался несовершеннолетним, туда же доставили Бьюлу, в присутствии которой его допросили.

Если бы детективы сумели добыть против Элроя прямые улики, его обвинили бы в убийстве невзирая на возраст. Но Бьюла достаточно поднаторела в стычках с полицией, чтобы разрешить снять отпечатки пальцев сына, а они вполне могли совпасть с отпечатками на ноже, найденном на месте убийства. В конце концов за недостатком улик Дойла выпустили, а преступление так и осталось нераскрытым.

Вот так и получилось, что многие годы спустя, когда его стали подозревать в серии убийств, его отпечатки не были занесены в полицейскую картотеку.

В восемнадцать лет Элрой вступил в пору официального совершеннолетия. Приобретенный опыт позволил ему и дальше идти по скользкой дорожке, ни разу не оступившись. Он больше не попадался. Только значительно позже, когда его прежняя жизнь всерьез заинтересовала полицейских, они докопались до ее забытых или в свое время не замеченных эпизодов.

— Бензин кончается, сержант, — вторгся в его полусонные воспоминания голос Хорхе. — Давайте сделаем остановку в Уайлдвуде. Мы как раз к нему подъезжаем.

Было почти три часа утра.

— Ладно, но только заправляйся, как автогонщик на пит-стопе. А я куплю нам по стаканчику кофе.

— И хрустящего картофеля. Нет, лучше печенья. Это как раз то, что нам сейчас нужно.

Мальчишка, подумал Эйнсли. Не удивительно, что он порой относился к Хорхе по-отечески.

Они съехали с шоссе, и перед ними засияли рекламные огни сразу нескольких заправочных станций. В Уайлдвуде днем останавливались туристы, привлеченные десятком дешевых, правда не очень опрятных на вид, сувенирных лавок, а ночью здесь заправлялись дальнорейсовые грузовики.

Хорхе направил машину к ближайшей бензоколонке. Рядом с ней приютился круглосуточный ресторанчик быстрого обслуживания с собственной автостоянкой. Вокруг двух автомобилей суетились какие-то темные силуэты, человек пять-шесть. Когда сине-белый полицейский “шевроле” приблизился, они вскинули головы, чтобы всмотреться: кого там еще несет.