Окончательный диагноз - Хейли Артур. Страница 19

— Многого стоит ваша аппаратура, если больных мы кормим из грязных тарелок, — не сдавалась диетсестра.

— Но, миссис Строуган, вы преувеличиваете.

— Ничуть. Мы проверяем посуду, конечно, но за всем не уследишь. Меня беспокоит опасность распространения инфекции через грязную посуду. Вы заметили, как участились случаи желудочных заболеваний среди персонала? И все, разумеется, сразу же винят мою кухню.

— Я не думаю, что все так уж серьезно. — Терпение Томаселли начало иссякать. Миссис Строуган пришла к нему в особенно тяжелое утро — неотложных дел по горло. — Когда делали лабораторные анализы всем, кто работает у посудомоечных аппаратов?

— Могу узнать, мне кажется, месяцев шесть тому назад, — ответила миссис Строуган.

— Надо бы повторить.

— Хорошо, мистер Т. — Миссис Строуган пришлось смириться с тем, что и сегодня она ничего не добилась. — Мне поговорить с доктором Пирсоном?

— Нет, я сделаю это сам, — ответил Томаселли, что-то пометив в своем блокноте.

“По крайней мере хотя бы Джо Пирсон будет избавлен от сомнительного удовольствия беседовать со столь энергичной особой”, — подумал он.

Дэвид Коулмен после обеда в кафетерии возвращался в патологоанатомическое отделение, мысленно подводя итог первым часам совместной работы с доктором Пирсоном в больнице Трех Графств. Хорошего пока было мало.

Доктор Пирсон был с ним вежлив и любезен, если не в первые минуты, то по крайней мере потом.

Когда в тот первый день Пирсон увидел ожидавшего его Коулмена, он не преминул иронически заметить:

— Сказано — сделано. Вы действительно немедленно приступили к работе.

— Зачем откладывать? Я побывал уже в лабораториях. Надеюсь, вы ничего не имеете против? — поспешил добавить Коулмен.

— Ваше дело. — И словно поняв, что его слова прозвучали не очень любезно, Пирсон сказал:

— Ну что же, добро пожаловать, доктор Коулмен. — Они обменялись рукопожатиями.

— Но прежде всего, — заявил старый патологоанатом, — мне надо разобраться со всем этим. — И он указал на груду папок с предметными стеклами и историями болезни у себя на столе. — А потом мы поговорим о ваших обязанностях.

Коулмен сел и, взяв какой-то медицинский журнал, попробовал хоть чем-то заняться, пока Пирсон разбирался с делами.

Но затем Пирсона пригласили на разбор материалов вскрытия, и Коулмен последовал за ним и присутствовал при разборе в непривычной для себя роли молчаливого зрителя. Пирсон словно забыл о нем и, казалось, не торопился вовлекать своего нового заместителя в работу. Потом они вместе отправились обедать в больничный кафетерий, где Пирсон вынужден был представить его кое-кому из коллег и вскоре оставил его одного, сославшись на неотложные дела. И теперь, предаваясь грустным размышлениям, Коулмен возвращался в отделение.

Он и не собирался брать на себя многого и понимал, что первое время будет работать под руководством и контролем старшего коллеги. Он и сам на месте Пирсона сначала присмотрелся бы к новому человеку. Но то, что произошло в действительности, несколько озадачило его. Должно быть, несмотря на его письмо, никто и не подумал решить вопрос об обязанностях нового патологоанатома. Выходит, он только и будет делать, что выполнять отдельные задания Пирсона.

Коулмен отлично знал свои недостатки, но он отнюдь не собирался умалять своих достоинств. Ему не раз представлялась возможность убедиться в своих способностях. Его опыту и квалификации могли позавидовать многие из старших коллег. Коулмену трудно было смириться с тем, что старик Пирсон явно намерен обращаться с ним всего лишь как с неопытным юнцом.

Коулмен хотел служить медицине честно и бескомпромиссно. Он достаточно встречал таких, кто шел на компромиссы, различного рода политиканов, бездельников или людей, обуреваемых непомерным тщеславием. Они вызывали у него отвращение.

Он не был ни романтиком, ни человеком сентиментальным и стал изучать медицину отнюдь не из гипертрофированного человеколюбия. Медицина интересовала его как наука. Он совсем не был похож на своего отца, доброго, отзывчивого, мягкого человека и, возможно, заурядного врача. Коулмен был сдержан, холоден, даже несколько высокомерен. Но еще будучи врачом-стажером, до того, как он увлекся патанатомией, он как-то незаметно отнял у отца половину его пациентов, поверивших в молодого строгого врача.

Вернувшись к действительности, Коулмен подумал, что, очевидно, конфликта не миновать.

Когда он вошел в отделение, он застал Пирсона за микроскопом.

— Взгляните-ка сюда, коллега, — позвал тот его. — Хочу знать ваше мнение. — Пирсон подвинулся, давая Коулмену возможность посмотреть в микроскоп.

— История болезни? — спросил Коулмен, склоняясь над микроскопом.

— Пациентка доктора Люси Грэйнджер. Некая Вивьен Лоубартон девятнадцати лет. Кстати, учится в нашей школе медсестер. Опухоль ниже левого коленного сустава. Боли. Рентген показал изменения. Перед вами результаты биопсии.

Стекол было восемь. Коулмен по очереди просмотрел каждое. Случай сложный. И тем не менее он уверенно сказал:

— Мое мнение, опухоль доброкачественная.

— А по-моему, злокачественная, — тихо промолвил Пирсон. — Костная саркома.

Не ответив ему, Коулмен снова взял первое стекло, а затем внимательно просмотрел вновь все восемь стекол.

— Боюсь, что я с вами не согласен, — вежливо возразил он Пирсону. — Опухоль доброкачественная.

Пирсон молчал, словно обдумывая свои возражения. Через какое-то время он задумчиво произнес:

— Известные сомнения, разумеется, есть и у меня.

— Но если диагноз — саркома, нужна немедленная ампутация! — воскликнул Коулмен.

— Да. — Слово прозвучало резко, но в голосе патологоанатома не чувствовалось прежней враждебности. Пирсон был слишком честным врачом, чтобы не уважать мнение коллеги, высказанное прямо и откровенно, даже если коллега заблуждался. — Как я ненавижу случаи, когда ты должен немедленно принять решение, хотя тебя мучают сомнения!

— Таков удел патологоанатома, не так ли? — мягко сказал Коулмен.

— Но почему? — Старик сказал это так горячо и страстно, словно Коулмен коснулся самого больного вопроса. — Как мало люди знают о наших муках и сомнениях. Для них патологоанатом — это маг в белом халате. Посмотрел в микроскоп и изрек. Они не знают, как часто мы терзаемся, чувствуя собственное бессилие.

Коулмен сам не раз раздумывал над этим, но никогда не принимал так близко к сердцу несовершенства своей профессии.

— Но в большинстве случаев мы все же даем верные заключения, не так ли, доктор? — сказал он, чтобы успокоить старика.

— Да, конечно. — Все это время Пирсон нервно ходил по комнате, а теперь подошел к Коулмену вплотную. — Ну а что вы скажете о случаях, когда мы ошибаемся? Вот этот, например. Скажи я, что опухоль злокачественная, доктор Грэйнджер ампутирует ногу. Иного выхода нет. А если я ошибся? Молодая девушка из-за моей ошибки лишится ноги. Ну а если это все же злокачественная опухоль, а мы не сделаем операцию и она умрет… — Он помолчал несколько секунд, а потом сказал с горечью:

— Она может умереть и после ампутации. Ампутацией не всегда удается спасти жизнь больному.

Коулмен словно видел перед собой другого Пирсона. Как хорошо он понимал его! Изучая препарат, нанесенный на стекло, врач, разумеется, не должен забывать о человеке, судьбу которого решает. Коулмену знакомы были эти сомнения. И, стараясь помочь Пирсону, он предложил:

— Посмотрим материалы аналогичных случаев.

— Это невозможно. У нас нет картотеки. Все как-то руки не доходят, — тихо сказал Пирсон, словно предупреждая дальнейшие вопросы.

Коулмен едва смог скрыть свое удивление и растерянность. Что-что, но не иметь в отделении картотеки историй болезни! Для него это было аксиомой. Этому он всегда учил всех стажеров, работавших под его началом. Такая простая вещь — картотека, и вместе с тем как она необходима! Но, взяв себя в руки, он спокойно спросил: