Перегрузка - Хейли Артур. Страница 61

Лицо Бердсона исказила гримаса гнева.

— Я не собираюсь проглатывать какие-либо слова. А вот вам придется! — фыркнул он. — Вы подавитесь словами — вы и ваши сообщники в “Голден стейт пауэр энд лайт”. Слова, слова, слова! Те, что вы уже наговорили на этом слушании, и те, которые вам еще придется произнести, потому что мы вас протащим через суд, свяжем вас обращениями, судебными запретами, мы проведем все виды юридической блокады. Затем, если этого будет недостаточно, мы предъявим новые возражения, и тем самым весь цикл повторится. И, если понадобится, мы будем делать это хоть двадцать лет. Люди сорвут ваши грабительские планы, и люди выиграют.

Лидер “Энергии” остановился, тяжело вздохнул, затем добавил:

— Позвольте вас заверить, мистер Голдман, что переработка солнечной энергии начнется здесь раньше, чем вы получите свои новые электростанции в Тунипа или в каком другом месте.

Член комиссии потянул руку к молотку и снова опустил ее, зрители же разразились аплодисментами. И в тот же самый момент Ним взорвался. Он с силой ударил кулаком по ручке свидетельского кресла и вскочил на ноги.

— Если вы действительно сможете остановить или вовсе сорвать строительство этих электростанций — Тунипа и других, то это будет означать только одно: что наша сумасшедшая, саморазрушающаяся система дает безграничную власть маньякам-эгоистам и обманщикам вроде вас.

Неожиданно в зале наступила тишина.

Ним повысил голос:

— Но избавьте нас, Бердсон, от болтовни о том, что вы представляете народ. Ничего подобного. А вот мы действительно представляем народ — простых, порядочных, живущих нормальной жизнью людей, которые доверяют энергетическим компаниям, подобным нашей, компаниям, которые освещают и обогревают их дома, дают заводам возможность работать и делают еще миллион других вещей, которых вы и ваши союзники из эгоистических соображений хотели бы лишить тех людей, о которых вы якобы печетесь. — Ним обернулся к члену комиссии и административному судье:

— В чем сейчас нуждается наш штат и многие другие, так это в “умеренной линии”. Середины между “никакого роста любой ценой” членов клуба “Секвойя” и Бердсона и теми, кто призывает к максимальному росту производства электроэнергии, наплевав на окружающую среду. Я и компания, которую я представляю, признаем необходимость компромисса, настаиваем на нем сами и советуем признать другим. Мы убедились, что нет легких, простых выходов из создавшегося положения, вот почему мы ищем “среднюю” позицию. Некоторый рост производства электроэнергии необходим, но, во имя Бога, доверьте нам, специалистам, поиски путей к тому, чтобы сделать этот рост наименее болезненным. — Он опять повернулся к Бердсону. — Если же осуществятся ваши планы, то именно по вашей вине люди будут страдать. Страдать от отчаянной нехватки элементарных удобств, от массовой безработицы, от отсутствия всех тех больших и маленьких вещей, которые не работают без электроэнергии. Кризис — не досужая выдумка, а реальность, и он прокатится через всю Северную Америку и, вероятно, через многие другие точки земного шара. А где вы тогда будете, Бердсон? Кинетесь скрываться, очевидно. Скрываться от людей, которые поймут, что вы — всего-навсего дурачивший их шарлатан.

Еще не кончив говорить, Ним осознал, что в своих обвинениях он зашел слишком далеко: на публичных слушаниях подобная несдержанность каралась, а он забыл об этом, как забыл об очерченных ему “ГСП энд Л” рамках. Возможно, он дал Бердсону основания для возбуждения иска о клевете. Ну и пусть, то, что он сказал, должно было быть сказано, есть предел терпению и благоразумию.

И он продолжил:

— Вы говорили о сорокапроцентной экономии электроэнергии, Бердсон. Это не экономия энергии, а ее потеря, и она будет означать совершенно новый образ жизни, чертовски бедной жизни. О'кей, есть люди, которые говорят, что всем нам следует понизить уровень жизни, что мы живем слишком хорошо, что мы заелись. Может, так оно и есть. Но как бы то ни было, решения об изменениях такого типа должны принимать не энергетические компании вроде “ГСП энд Л”. Мы отвечаем за поддержание такого жизненного уровня, которого хочет большинство, об этом желании общественность заявляет через выборные органы власти. Вот почему мы продолжаем защищать этот уровень, Бердсон, и делаем это в открытую.

Ним остановился, чтобы набрать воздуху в легкие, и член комиссии тут же холодно спросил:

— Вы закончили, мистер Голдман?

Ним повернулся и посмотрел на скамью:

— Нет, господин председатель. Пока я здесь, мне хотелось бы сказать кое-что еще.

— Господин председатель, если бы я мог предложить сделать перерыв… — Оскар О'Брайен явно пытался вызвать огонь на себя.

Ним твердо сказал:

— Я намерен закончить, Оскар. — Он увидел, что кто-то за столом для прессы быстро писал, у официального стенографиста голова тоже была опущена, рука — в движении.

— Сейчас не будет перерыва, — сказал член комиссии, и О'Брайен сел с несчастным видом, передернув плечами.

Бердсон все еще стоял молча, но на лице его появился намек на улыбку. Возможно, он смекнул, что выступление Нима нанесло вред “ГСП энд Л” и помогло “Энергии и свету”.

Хорошо это или нет, подумал Ним, но, зайдя так далеко, он проклял бы себя, если бы вдруг смалодушничал.

Он обратился к члену комиссии и к административному судье, которые смотрели на него с любопытством.

— Все эти слушания, господин председатель, — я имею в виду по этому делу и по другим, ему подобным, — являются бесполезной тратой времени, дорогостоящими спектаклями. Нужны годы, чтобы выполнить то, что вы собираетесь сделать за недели. Те часы, которые вы и мы здесь просиживаем, можно было бы потратить с большей пользой для общества в целом. И в частности, для тех, кто платит и использует электроэнергию, для тех, от имени кого без всяких на то оснований выступает Бердсон. Мы претендуем на то, что все, что мы здесь делаем, имеет смысл и причину, в то время как все мы по эту сторону ограды прекрасно знаем: это не так.

Лицо члена комиссии стало багровым. На этот раз он решительно ударил молотком по столу.

— Это все, что я разрешаю вам говорить на эту тему, и я делаю вам предупреждение, мистер Голдман. Я намерен прочитать стенограмму внимательно и принять меры позднее. — Затем так же холодно обратился к Бердсону:

— Вы закончили спрашивать этого свидетеля?

— Да, сэр. — Бердсон широко ухмыльнулся. — Если спросите меня, то я скажу, что он наступил на собственное гнездо.

Прозвучал удар молотка.

— Я вас не об этом спрашиваю. Оскар О'Брайен снова вскочил. Член комиссии нетерпеливо махнул ему рукой, чтобы он сел, и объявил:

— Объявляется перерыв.

В зале раздался гул возбужденных голосов. Ним посмотрел на О'Брайена, укладывавшего бумаги в дипломат, на судью. Тот покачал головой — не то печально, не то в знак неодобрения — и минутой позже в одиночестве прошествовал к выходу.

Дейви Бердсон присоединился к группе сторонников, которые шумно его поздравляли, и все они вышли смеясь.

Лаура Бо Кармайкл, Родерик Притчетт и еще несколько человек из клуба “Секвойя” рассматривали Нима с интересом, но пошли к выходу, тоже ничего не сказав.

Места прессы быстро опустели, осталась лишь Нэнси Молино, она просматривала свои записи и делала новые заметки. Когда Ним проходил мимо, Нэнси подняла голову и мягко спросила:

— Малыш, о малыш, ты когда-нибудь раскаиваешься в содеянном?

— Во всяком случае, не сейчас, — ответил он. — И уж конечно, не тебе меня исповедовать.

Она покачала головой и лениво улыбнулась:

— А мне и не нужно это. Ты заколол собственного осла. Мужчина, о мужчина! Жди завтрашних газет.

Не ответив, он отошел от нее, а она снова уткнулась в свои записи. Ним был уверен, эта бестия постарается изобразить его в возможно более плохом свете и сделает это с наслаждением. Наверняка это будет похлеще, чем ее репортаж о вертолете в Дэвил-Гейте.

Покидая зал, он чувствовал себя абсолютно одиноким и немало удивился, увидев телерепортеров с мини-камерами, ожидающих его. Он забыл, как быстро визуальные средства массовой информации, если их вовремя предупредить, могут слетаться на скандальную историю.