Городские сказки - авторов Коллектив. Страница 13

«На Зеленой улице раз в месяц случается удивительное происшествие. Однажды ночью, когда луна светит особенно ярко, в парке развлечений под названием „Остров Счастья“, расположенном на этой улице, собираются души умерших жителей города. Они гуляют по аллеям, катаются на аттракционах и веселятся до самого рассвета. Но горе тому ночному путнику, которому не посчастливится оказаться рядом с парком в эту ночь и увидеть пляски призраков. Они заберут его душу с собой, и в следующем месяце он будет гулять в парке вместе с ними. Отныне и навсегда».

Я отправил готовый заказ по указанному в письме адресу и со спокойной совестью отправился спать. А утром… Утром я не смог найти это письмо, хоть и перерыл все папки своей почты. Оно бесследно исчезло, как будто странный заказ мне просто приснился! А может быть, так оно и было? Но я же точно и детально помню, как придумывал все эти небылицы… В задумчивости я подошел к окну и отодвинул штору. Потом я долго-долго стоял и смотрел на противоположную сторону моей улицы. Точнее — на палатку с арбузами, которой вчера точно не было. Да и откуда взяться арбузам в ноябре?

Алевтина Вишневская

Нарисованное «ничего»

— Я чуть не помер, — ошарашенно выдыхаю я, когда Марта загоняет последнее нарисованное чудовище в альбом.

Девушка вымученно улыбается и убирает прядь светлых волос за ухо:

— Ко мне нельзя заходить раньше девяти.

— Было без двух минут, я думал, уже считается… извини.

Неловкая пауза. Девушка покрепче прижимает к груди альбом, нерешительно поднимает на меня глаза:

— Чаю?

В ее квартире не хочется ничего, не хочется даже уходить. Само по себе желание приобретает какой-то трудный, далекий и совершенно ненужный смысл. Какой чай — я даже не понимаю, зачем мне в сторону шаг делать.

Первое время я впадал в ступор из-за таких мыслей, но потом научился перестраиваться.

Марта ставит на стол две чашки, кидает в них по пакетику.

Девушка не знает, что такое время, а время не знает, кто такая она. Даже не догадывается, что где-то в мире живет такая вот худенькая светловолосая Марта: на безымянном пальце левой руки синее пятнышко краски, на запястье правой — широкий шрам. Она никогда не снимает серого шарфа, в ее квартире нет часов на стенах и цветов на подоконниках.

Есть альбом. Обыкновенный детский альбом — на колечках, с домиками на обложке, — а внутри него живут нарисованные чудовища, которые иногда звереют и разбегаются. Например, когда идиоты типа меня приходят на чай в неположенное время, хотя знают: «Табу — с семи вечера до девяти утра!» Вообще, я — единственный такой идиот. Жители нашего города о существовании Марты будто не догадываются, будто я ее со скуки выдумал и просто никому не показывал, чтобы глаза на правду не открыли.

Девушка всегда держится равнодушно, по квартире передвигается босиком, бесшумно, у нее нет фотографий, где она маленькая, она сама как фотография — старая, черно-белая, кем-то для чего-то оставленная. У нее нет взгляда. У кого-то взгляд — майское солнце, у кого-то — пробирающий осенний ветер, у кого-то — усмешка, обращенная к судьбе, а у Марты — разложенное по буквам «н-и-ч-е-г-о». Смотришь на нее: хрупкая, серая, красивая — ждешь, какой же она станет, чем удивит, что покажет, а потом оказывается, что это обычный март — пора пустого ожидания, за которым энная в твоей жизни весна.

— Ты извини за моих чудовищ, — вдруг говорит Марта, привычно прижимая альбом к груди. — Они в последнее время расшалились.

Мне не хочется улыбаться. Она и так все понимает.

Марта с десяток лет рисует в одном и том же альбоме, потому что рисунки сходят с его страниц. Их приходится запихивать назад, в огромную смешанную серую кучу, которая гавкает и рычит, угрожает страшным басом, гремит нарисованными цепями и режется о бумажные ножи.

Марта держит чудовищ под контролем, не выпуская в мир. Она рисует их сама — с осознанием того, что делает. Марта собирает у людей все их пороки и грехи, заманивает их демонов в рисунки на альбомных листах и хранит под надежным замком.

…в бессонные ночи на другом конце города я слышу, как истошно они воют, как бьют в стекла окон нарисованные лапы, как царапают стены черные когти. Вижу, как стоит посреди комнаты хрупкая девочка с бесцветными глазами, прижимает альбом к груди и смотрит в пустоту — а вокруг вьются нарисованные монстры и карикатуры; огромные и просто большие, они выдыхают клубы черного дыма и поглощают мир взглядом…

Иногда я рассказываю знакомым, какой у нас город. Говорю о цветных голубях на крыше Собора, о счастливых велосипедах напрокат, о карамельных вечерах осени, о гонках на катамаранах трижды в июль. О школе, где дети и преподаватели передвигаются на роликах, о Волшебнике, который пьет вечерами кофе в маленьких кафе и исполняет желания всем, кто его узнает, о собаке, хозяин которой Йоль, потому что у нее розовое пятно на ухе и нескончаемая любовь к имбирным пряникам с воскресной ярмарки.

— Я их никогда не выпущу, — говорит Марта.

Мне страшно смотреть, насколько глубоким становится «ничего» в ее глазах.

Вдохновленная миром

она же

Мария Алферова

Отсутствие

Набережную небрежно окрасил прогорклый свет фонаря. Плитка заблестела болезненно-матово — для кого хранить глянец, кому улыбаться этими долгими обветренными вечерами, которые есть непрерывная суровая ночь?

Светлые локоны вновь взметнулись, путаясь в потоке воздуха, будто защищая лицо девушки от того, чего ей лучше было не видеть. Под ногами мешался истерзанный полиэтиленовый пакет, не знавший своего предназначения и то упорно прижимавшийся к земле, то цеплявшийся ручкой за носок ботинка, то жавшийся к каблуку вокруг подошвы. Пробежала мимо собака, широко и быстро открывая пасть.

Девушка застыла.

Сняв капюшон и шапку, она не услышала свиста ветра. Только чувство холода не подвело ее.

Сорвавшись с места, светловолосая проскакала все ступеньки, ведущие вниз, пытаясь считать вслух. Язык повиновался.

Взбрасывая песок за собой бегущими стопами, девушка оказалась у моря. Дрожащую, мерзнущую руку опустила в черный бархат воды. Немой кинофильм.

Тишина — отсутствие звука или лишь его разновидность?

Что в ней есть, а чего в ней нет? В чем больше смысла и значения — в высказанном или в том, о чем умолчали?

Море, колеблемое снаружи, с точки нашего видения, но непоколебимое в своей сущности, — беспременно единое, постоянное, как жизнь. Что оно желает высказать нам, что оно не в силах выразить?

Как мы преодолеваем силу тишины?

Как тишина преодолевает нас?

Ро

она же

Анна Роньшина

Об улыбающихся каменных львах

В каждом городе живет свой собственный лев. Один — царственно возвышается на крыше старинного дома, другой — спрятался в ущелье, охраняя свою добычу. Защитники, часовые. Ни одна темная тень не прошмыгнет мимо них, не убежит в узкие улочки, не посмеет посмотреть искоса. Лишь со страхом поклонится, предупредительно опустив глаза.

Белоснежные каменные львы, которые позволяют дотронуться до себя нежным пальцам людей средь бела дня и охраняют их сны по ночам. Мраморные изваяния, хмуро разглядывающие мир из-под шелковой гривы. Прекрасные в своей вечной полудреме. Величественные в своем бессмертии.