Аметист - Хейз Мэри-Роуз. Страница 21

— В следующий раз, — отрезал Борис Бейлод, — не называй меня Танкреди.

— Ну вот, теперь тебе все известно, — с вызовом заявил Джонатан. — И что же ты предложишь нам делать?

Сидя в кресле у окна, Катриона утомленно покачала головой:

— Не знаю.

Невозможно. Просто не верится. В Джонатане и Танкреди так сильно было мужское начало. И все же мысленно возвращаясь в «Таннеры» и вспоминая себя стоящей в дверях в своем элегантном черном платье и Джонатана с нескрываемой нежностью на лице, Катрионе становилось не по себе — так становится не по себе человеку, внезапно понявшему, что он лишний.

Наконец Катриона, скорее для того, чтобы что-то сказать, чем на самом деле интересуясь ответом, заикаясь, спросила:

— И как долго это продолжается?

— С нашей первой встречи. У тебя на балу.

— На моем балу. Да, но почему? Я не понимаю.

— Его нельзя не любить, — просто и с достоинством ответил Джонатан.

И тут Катриона с огромным облегчением вздохнула: ей показалось, что она поняла. Ну конечно, поняла! Это было простое увлечение. Эмоционально неуравновешенный Джонатан встретил молодого человека, достоинствами которого — блестящий аристократ, прекрасный собеседник, красавец — тотчас же и пленился.

— Я влюбился в него с первого взгляда, — прервал молчание Джонатан. — Господи, как хочется выпить. У нас есть что-нибудь выпить?

Джонатан обвел комнату отсутствующим взглядом, встал и, медленно подойдя к открытому окну, оперся о подоконник и стал большими глотками вдыхать влажный ночной воздух, в то время как Катриона убеждала себя в том, что ничего страшного не случилось и бояться нечего.

— Других таких людей нет, — вновь заговорил Джонатан, в словах которого звучала почти нескрываемая страсть. — Знаешь, он сверкает подобно алмазу. Когда ты с ним, все вокруг теряет свое значение. Он — единственный такой во всем мире.

И ты готов отдать все, понимаешь, абсолютно все за одну его улыбку.

Катриона откинулась на спинку кресла и полузакрыла глаза. Она прекрасно понимала, о чем говорил Джонатан.

Разве не чувствовала она то же самое? Разве не знала она, как мучает рухнувшая любовь.

— И ты знаешь, — продолжал Джонатан потерянным голосом, — алмаз не только прекрасен. Им режут стекло.

Алмаз — самое твердое вещество на Земле. Так и Танкреди.

Он пользуется тобой, он влюбляет тебя в себя, играет с твоей душой, а потом отбрасывает ее в сторону и уходит прочь. В тот вечер, перед клубом, Танкреди был с девушкой — Урсулой Вичини. Ее отец — один из самых крупных торговых банкиров в мире. Завтра Танкреди улетает к ним на яхту на Тенерифе. Урсула по уши влюблена в Танкреди, но через неделю, максимум через месяц, она ему надоест, и он смоется. — Джонатан горько усмехнулся. — Ему никто не нужен.

Последние слова Джонатан произнес глухим голосом, и Катриона поняла, что он плачет. Она встала и, подойдя к мужу, крепко его обняла.

— Все в порядке, Джонатан, все в порядке…

— Я не хотел, чтобы ты узнала обо всем подобным образом, Кэт. Клянусь тебе, не хотел. Я как-то пытался сказать тебе правду, когда мы были вдвоем в башне на крыше вашего дома в ночь твоего бала.

И вновь Катриона почувствовала себя очень сильной. Она пригладила растрепанные волосы Джонатана и помассировала мускулы его широких плеч.

— Все будет хорошо. Я люблю тебя, Джонатан.

Ну конечно же, все будет хорошо. Она сделает так, что все будет хорошо. Ее любви хватит на двоих, да какое там на двоих — на две тысячи! Катриона улыбнулась.

— Танкреди произвел на тебя такое же впечатление, какое на нас произвела в школе Виктория. Они оба такие обаятельные. Такие… очаровывающие. Но, Джонатан, разве ты не понимаешь, что их привлекательность преходяща? Ты справишься со своими чувствами, забудешь обо всем. — Почувствовав, как неожиданно задрожали плечи мужа, Катриона перешла на шепот:

— Можешь взять меня сейчас. О, Джонатан, как же я тебя понимаю, но я так тебя люблю, что, если ты дашь мне шанс, я смогу помочь тебе забыть Танкреди…

Катриона осеклась, почувствовав, как в ответ на ее слова вдруг окаменело тело Джонатана. Она решилась наконец заглянуть в лицо мужа и ужаснулась выражению безмолвно вопиющего гнева и напряженности, наложившего страшные глубокие морщины на щеки Джонатана. Он стоял рядом с Катрионой, смотрел на нее сверху и не шевелился, но Катриона чуть ли не кожей почувствовала повисший в воздухе запах насилия с большой примесью ярости. Какое-то время в комнате царило молчание.

— Ты — тупая сучка, — холодно произнес Джонатан. — Ты ничего не поняла. Вообще ничего.

Глава 5

— Ты переезжаешь? Ты хочешь сказать, Что будешь жить с ним? С Борисом Бейлодом?

— Да.

— Но почему, Гвин? Я хочу сказать, конечно же, в постели он — фантастика, но разве нельзя оставаться просто любовниками, не живя у него? Ведь Бейлод тебе и в подметки не годится.

— Борис считает меня красавицей.

Гвиннет не осмелилась открыть Джесс истинную причину: в постели, закрыв глаза, Гвиннет представляла себе, что к ней вернулся Танкреди.

Она работала в агентстве последнюю неделю. Ей удалось оторваться от проклятого стола администратора, и теперь Гвиннет собиралась стать известной фотомоделью. Она воплотила в жизнь всеобщую мечту.

Роль девушки «Тони Тресс» принесла Гвиннет двенадцать тысяч долларов, а ведь это была лишь крошечная верхушка айсберга.

— Продолжишь в том же духе, — заметила Джесс, — и еще до тридцати станешь миллионершей!

— Благодаря безупречному телосложению. — Вспомнив вдруг пророчества графа Скарсдейла, Гвин несколько натянуто рассмеялась.

Джесс собрала снимки с новым лицом своей подруги и вздохнула. Да, одиноко ей будет без нее.

Два последних года были наполнены балдежом, и Джесс хотелось, чтобы балдеж продолжался: она приветствовала его, полностью погружаясь душой и телом в незамысловатые радости кайфа. Джесс благодарила свою звезду за то, что та свела ее с Джоном Версом, добрым и гостеприимным, подарившим Джесс кров, работу и новый стиль жизни. Благословенный Джон Вере — щедрый благодетель со всеми своими медалями мира, новой бородой, привечающий всех талантливых людей в доме на Пасифик-авеню, где всякий мог валяться на разбросанных по полу разноцветных подушках, курить травку и читать стихи или музицировать. У каждого было свое прозвище типа Лунный Свет, Галактика или Мир.

Джон Вере пришел в полнейший восторг, узнав, что Джесс — художница, и сразу же попросил нарисовать какую-нибудь картину для его небольшого салона. Каждый день Джесс обещала завтра же взяться за кисти, но увы.

Да пошло оно все к черту! Будет еще вечеринка, еще травка, еще вино, еще новый парень. А если случится какой-нибудь прокол — есть Гвиннет, добрая старая подружка Гвиннет, которая всегда поможет выбраться из беды…

И вот Гвиннет уезжает.

«Кто же теперь подставит мне плечо?» — в некоторой растерянности подумала Джесс.

Карьера Гвиннет шла в гору. Полгода она представляла лучшее агентство города и подрабатывала на «Тони Тресс».

Вскоре последовало приглашение от «Макс Фактор» на рекламу парфюмерии, а вслед за этим — от «Хай-Стайл» на рекламу колготок.

Теперь Гвиннет зарабатывала кучу денег, но практически их не видела, поскольку все гонорары уходили на их Нью-Йоркский счет. Бейлод говорил, что теперь, совсем уж скоро, они переберутся в Нью-Йорк. Он страстно желал обзавестись большой студией в Гринвич-Виллидж. В своих мечтах Борис уже знал каждый квадратный сантиметр этого чуда из дерева, бетона и стекла.

— Это будет наш мир, — почти в исступлении восклицал Бейлод, меряя шагами комнату. — Полностью оборудованный. Нам даже не надо будет никуда уезжать на съемки.

Бейлод планировал сделать свою студию центром новой эры в фотографии, и центр этот будет носить его, Бориса Бейлода, имя. Он станет властным монархом в мире моды.

А у короля должна быть королева. Более того — прекрасная королева. Бейлод следил буквально за каждым шагом Гвиннет: покупал ей одежду, без устали работал над ее жестами и выражением лица, диктовал диету, подбирал спортивные упражнения и даже книги.