Аметист - Хейз Мэри-Роуз. Страница 79

Эта носатая падла из Нью-Йорка! Она избила меня, Фред! — И, чуть подумав, возмущенно добавила:

— И обозвала потаскухой!

Фред сидел на развороченной постели в углу студии, прикрыв простыней голую грудь, на лице его застыло потешное выражение ужаса.

— Джинджер!

— Нам нужно поговорить. Прямо сейчас. — Гвиннет махнула рукой в сторону пронзительно ноющей девчонки. — Скажи ей, чтобы немедленно убиралась.

Фред не спускал глаз с лица Гвиннет.

— Ладно, Син, заткнись. Оставь нас одних на время. И надень трусы, — подумав, добавил он.

Из кухни понеслись звуки падающей посуды и разбитого стекла, после чего наконец раздался грохот закрывшейся входной двери, такой сильный, что содрогнулись стены и окна.

Фред и Гвиннет не обратили на это ни малейшего внимания. Они молча смотрели друг на друга.

— Ну хорошо, — заговорил наконец Фред. — И что дальше?

— Я хочу быть с тобой. Без тебя моя жизнь бессмысленна.

По лицу Фреда нельзя было понять, что он чувствует.

— Прекрасно. Но это не игрушки. Я ведь говорил тебе, не так ли, дорогая, что лучше синица в руках, чем журавль в небе. Но не для меня.

Гвиннет села на кровать. Она взяла Фреда за плечи и раздраженно встряхнула его. Он что, не слышит?

— Но это не синица. Это твой чертов журавль! — Гвиннет словно проснулась после долгого мечтательного сна и обнаружила, что действительность гораздо лучше, особенно если она означала проснуться в ночи рядом с любимым, которого ты готова беречь и который готов беречь тебя. — Фред, ты должен понять.

Фред пристально посмотрел на Гвиннет, протянул руку с длинными пальцами, испачканными вокруг ногтей синей краской, и погладил Гвин по щеке.

— Ты так считаешь, любимая?

Гвин кивнула.

— Тогда — ладно, — сказал Фред Смит. — Оставим это и будем жить. — Он простер руки:

— Иди ко мне.

Гвиннет заколебалась. Она была уверена, что постель пахнет Синтией.

— Не здесь.

Фред приподнял бровь и кивнул:

— Ты права. Знаешь, что я тебе скажу: позвони своей подружке — леди Кэт и подыщи нам укромное местечко, где бы мы могли несколько дней потрахаться. И поскорее.

Джесс нетерпеливо пробивала себе дорогу в терминале аэропорта Мехико, стараясь не отставать от огромного детины, галопом несущегося с ее багажом к выходу.

Она дала носильщику немыслимые чаевые, за что и была вознаграждена сверкающей улыбкой металлических зубов и бесконечным «Грасиас, сеньорита!».

Приборная доска такси была покрыта полосатым нейлоном, в лобовое стекло мало что можно было рассмотреть из-за развешанных на нем пластмассовых роз, болтающихся резиновых скелетов, детских тапочек и религиозных статуэток. Джесс назвала адрес Рафаэля, откинулась на заднем сиденье, зажав в руке акт продажи, и подумала, как долго еще ей осталось пребывать в роли «сеньориты».

Часы показывали лишь половину седьмого утра, но машин на улицах было предостаточно. Рычали автобусы, извергая клубы черного дыма, гудели клаксоны допотопных авто. К восьми, знала Джесс, воздух станет влажным и коричневым, вершины небоскребов скроются в пелене смога.

Что за ужасное место! Как же она его любит! Должно быть, она сошла с ума.

Дорога заняла сорок пять минут, несмотря на то что водитель знал все объезды и переулки, по которым можно было добраться до места, избегая пробок на основных магистралях.

Джесс показалось, что прошла вечность, пока они добрались до мощенной булыжником улицы, на которой располагался дом Рафаэля, спрятавшийся за толстыми высокими каменными стенами.

Ворота Джесс открыл привратник. Взяв багаж, он вежливо провел ее во внутренний двор. Пес на привязи, узнав Джесс, запрыгал и залаял от радости.

— Где доктор Геррера? — настойчиво спросила Джесс и только тут заметила открытые ворота гаража черного «корвета» в нем не было.

Семичасовая утренняя операция.

Перифико была забита машинами. Путь до госпиталя занял еще почти час.

Джесс поднялась на лифте в хирургическое отделение, ничего не видя вокруг, быстро зашагала мимо комнат для переодевания медсестер, пытаясь вспомнить, сколько времени она уже находится в пути и когда спала в последний раз.

Но тщетно. Она совершенно потеряла счет времени — дням, ночам, сменам светлого и темного времени суток. Все, что сейчас занимало ее, — необходимость как можно скорее разыскать Рафаэля.

Раздевалка, слава Богу, была пуста. Джесс присела на скамейку и постаралась отдышаться: вдох-выдох, вдох-выдох. Ходившая перед глазами из стороны в сторону комната наконец остановилась.

Джесс встала, подошла к умывальнику и принялась тщательно отмывать лицо и руки. Она взглянула на себя в зеркало. Видок у нее оказался что надо — чистое привидение: глубоко запавшие глаза, заострившийся подбородок, глубокие морщины вокруг рта.

«Ладно, — измученно подумала Джесс, — на лицо я по крайней мере надену марлевую маску».

Джесс извлекла из запечатанных пакетов стерильный халат, шапочку и тапочки и облачилась в них, радуясь, что на этот раз знает, как это делается. Она надела через голову маску, приспустила ее на шее и, напудрив руки, надела на них резиновые перчатки. Теперь, уверенная в собственной стерильности, Джесс водрузила маску на место и боком, осторожно протиснулась в дверь с табличкой «ОПЕРАЦИОННАЯ».

Рафаэль был там. Он не заметил, как вошла Джесс, и не почувствовал ее присутствия, что, по мнению Джесс, должно было непременно произойти. Склонившись над очередной распоротой грудной клеткой, Рафаэль объяснял ход операции столпившимся около стола молодым врачам-практикантам.

Джесс подошла к группе у операционного стола. Некоторые сестры взглянули на нее, но не проявили ни малейшего внимания — подумаешь, еще одна сестра-стажер.

Джесс почувствовала неловкость и ненужность своего появления и пожалела о том, что пришла. Следовало бы хорошенько подумать, прежде чем приходить на операцию без приглашения.

Фигуры у распростертого на столе тела, принадлежавшего пожилому мужчине, шевелились и покачивались в едином ритме, подобно оркестрантам одного оркестра. В толпе образовалась брешь, и она во второй раз в своей жизни увидела вскрытое человеческое тело.

Джесс взглянула на открытые, слабо пульсирующие органы и вспомнила, какое впечатление произвело на нее это зрелище в первый раз — каким отвратительно грубым оно показалось ей. Теперь все было иначе. Джесс порывисто воскликнула по-английски:

— Ты прав, Рафаэль, — это прекрасно!

Рафаэль и ухом не повел. Он не отрывал глаз от того, чем были заняты его руки. Пальцы проворно продолжали свою работу.

— Подойди ближе, Джессика, — спокойно позвал Геррера. — Отсюда лучше видно.

Словно проснувшись от глубокого сна, Джесс подошла к Рафаэлю. Высокий молоденький врач-практикант уступил Джесс свое место.

— Смотри внимательно, — сказал Рафаэль. — Все идет прекрасно. — Он отсек желтоватую ткань и, прежде чем бросить ее в чашу, повторил:

— Прекрасно. Очень хорошо… — Потом тем же тоном:

— Итак, ты вернулась. Как надолго на сей раз?

— Надолго, — ответила через маску Джесс.

— В самом деле? — Рафаэль продолжал свою работу.

Джесс услышала, как он сказал второму хирургу по-испански:

— Теперь можно зашивать.

Несколько минут Рафаэль молчал, накладывая несколько швов, потом вежливо спросил:

— Поездка была успешной?

У Джесс сдавило горло. Она не могла говорить о столь личных вещах при всех этих людях и потому лишь пробормотала:

— Да… да, успешной.

— Что случилось с твоей подругой?

— У нее умер брат. Сейчас она уже в порядке.

Не прерывая работу, Рафаэль кивнул:

— Я рад.

— Я заезжала в Сан-Франциско, — торопливо заговорила Джесс. — Вчера вечером я продала дом. Я привезла договор, чтобы показать тебе.

Геррера продолжал сшивать кожу.

— Хорошо, Джессика. Но что все это значит?

— Я вернулась навсегда. Если ты не против.

Наконец Рафаэль поднял голову. Их взгляды поверх зеленых масок встретились. Джесс увидела, как что-то вспыхнуло в глубине его темно-янтарных глаз, но он произнес только: