Греховные тайны - Хейз Мэри-Роуз. Страница 68

— И я не пойду спать. Попробуйте меня заставить.

— Молодость дается один раз, — говорила Изабель, снисходительно улыбаясь.

Усталые, сонные, дети тем не менее не ложились до полуночи.

Восьмой день рождения праздновали в отеле «Савой» в Лондоне, куда Изабель прилетела на премьеру своего нового фильма. После праздника отправились на «Кошек» — для них была заказана отдельная ложа, — а после спектакля прошли за кулисы. Все следующие дни ходили за покупками в «Хэрродс», без конца фотографировались для прессы, давали интервью для детской программы Би-би-си.

— Вы в первый раз в Лондоне? — спросили близнецов во время интервью.

Мелисса грациозно улыбнулась. Новые зубы, после того как выпали молочные, еще не все выросли, поэтому она научилась улыбаться, почти не разжимая губ.

— О да. И я нахожу, что Англия — прелестная страна.

На самом деле это был не первый их приезд в Англию, но они об этом не знали. В трехлетнем возрасте близнецы провели два месяца в Лондоне, где Изабель снималась для студии «Сосновый лес» и жила в большой квартире на Кэйдогэн-плейс, прелестной улице, выходившей на частные сады. Там близнецы и гуляли каждый день в сопровождении лондонской няни мисс Мак-Тэйвиш, одетые в пальтишки из верблюжьей шерсти и ярко-красные резиновые сапожки.

В те два месяца Изабель съездила на север навестить родителей — в первый и последний раз в своей жизни. До этого она не видела их почти восемь лет. Перед тем она написала матери и предупредила о своем приезде. Позвонила в дверь точно в указанный час, в половине пятого — время чая.

Стоял промозглый, сырой, ветреный мартовский день. Время от времени начинал накрапывать дождь.

Изабель с тоской вспоминала безоблачное голубое небо и яркое солнце Калифорнии. Несмотря на подбитое мехом кожаное пальто, высокие кожаные сапоги и норковую шляпу, надвинутую на самые уши, она промерзла до костей. Она уже успела забыть, как холодно бывает в Англии. И эти жалкие голые деревья без листвы на фоне обшарпанных домов из красного кирпича… А в Калифорнии сейчас цветет мимоза.

Тюлевые занавески на окнах дома номер 57 слегка зашевелились, когда ее светло-коричневый «ровер» остановился у входа. Неулыбающаяся Элизабет Уинтер открыла дверь.

— Изабель… Какой сюрприз.

— Вы разве не получили мое письмо?

— Получили. И все же…

Изабель вздохнула. Неужели она могла надеяться на теплый прием?

Словно дальнюю родственницу или незнакомку, пришедшую собирать деньги на благотворительность, ее провели в маленькую переднюю и усадили на продавленный кожаный диван, который она так хорошо помнила.

Теперь он совсем вытерся. Коричневый ковер протерся до дыр. В комнате стоял невероятный холод.

Что они делают с деньгами, которые она регулярно им посылает?

Элизабет, одетая в старую серую фланелевую юбку и длинный бесформенный серый кардиган, нервно теребила руками карманы.

— Пойду посмотрю, что у нас есть к чаю. Отец сейчас поднимется. Он отдыхает.

Изабель услышала отдаленные звуки льющейся воды, звон посуды. Через несколько минут дверь открылась. На пороге стоял отец, глядя на нее.

Как он постарел! Он даже стал как будто меньше ростом, съежился. Хотя лицо осталось таким же мясистым, и появился даже небольшой животик.

— Что ты здесь делаешь?

— Хотела повидать вас. Прошло столько времени.

— Ты так считаешь? Мне так не показалось… — Голос его звучал все так же мелодично и так же враждебно. Несколько секунд он холодно смотрел на нее, потом пожал плечами. — Ну что ж, раз уж приехала, оставайся к чаю. Только никакого особого угощения не жди. Мы с мамой не можем себе этого позволить. Мы хоть и стараемся изо всех сил, но до твоих стандартов нам далеко.

— Спасибо, я обычно не ем в это время.

Изабель почувствовала, как поднимается давно забытый гнев, и поняла, что не в силах его остановить. Не следовало ей приезжать. Продолжать посылать им чеки, чтобы заглушить укоры совести, но не показываться на глаза.

Отец подошел ближе. Со старческой скованностью опустился в кресло, обитое ситцем, на котором когда-то был узор из осенних листьев, а сейчас ткань вытерлась до однотонного грязно-коричневого цвета. Изабель почувствовала запах джина. Так вот куда уходят ее деньги…

Снова послышался стук и звон посуды. В дверях появилась Элизабет, толкая впереди себя столик, покосившийся, с дребезжащими колесами. Она неловко приподняла его, чтобы провезти через край ковра. На столике стоял прокопченный коричневый чайник, тарелка с ломтиками белого хлеба, намазанными тонким слоем маргарина, блюдце с тремя бисквитами и маленькая тарелочка с половиной засохшего торта. Элизабет налила чай в чашку, протянула Изабель. Потом подала чашку отцу, но он неожиданно поднялся из-за стола и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Вернулся он, явно пошатываясь, в тот момент, когда Элизабет предлагала Изабель бисквит.

Элизабет сделала вид, что ничего не заметила.

— Может, затопим камин? Что-то сегодня прохладно.

— С какой стати? — враждебно отозвался отец. — Еще только половина пятого. Стемнеет не раньше чем через час. Что за праздник такой?

— Хорошо, хорошо, дорогой. Я только…

Мать кидала нервные взгляды в сторону Изабель, которая дрожала в своем пальто на меху, однако заверила мать, что ей тепло, как в печке. Пока она пила чай, недостаточно горячий, для того чтобы хоть как-то согреться, отец дважды выходил из комнаты и каждый раз возвращался, качаясь больше, чем до этого. Агрессивность его перешла в обиженное нытье.

— Ну и чем вызван этот визит? Мы с мамой решили, что о нас давно забыли. У тебя, наверное, есть много других дел, приятнее, чем навещать противных старых родителей.

— Я не так часто приезжаю в Англию.

— Ну, как видишь, мы еще живы. Как-то тянем, стараемся изо всех сил.

— Да, вижу.

Господи, зачем она приехала! Здесь ничего не изменилось. Этого и следовало ожидать.

Изабель сделала еще одну героическую попытку:

— Я привезла фотографии детей. — Она достала из сумочки конверт с фотографиями. — Это твои внуки, — напомнила она отцу. — Они похожи на тебя.

Когда-то это, возможно, и было бы правдой, но сейчас отец превратился в старую развалину и ничем не напоминал красавца мужчину из ее детства.

Изабель натянуто улыбнулась:

— Правда, они прелесть? Разве вы не гордитесь ими?

Элизабет вскинула на нее глаза в искреннем изумлении. Она даже не взглянула на фотографии, где дети стояли в Кэйдогэн-гарденз в своих пальтишках от Джэгера.

— Гордимся?! Чем тут гордиться? Изабель, ты не замужем, и дети твои незаконнорожденные. Видела бы ты, что пишут о тебе в газетах. Как тебя только не называют. Нам с отцом стыдно, очень стыдно. Слава Богу, здесь никто не знает, что ты наша дочь.

Она украдкой взглянула в окно, очевидно, опасаясь, что роскошная машина привлечет к себе нежелательное внимание.

— Изабель, мы не можем относиться к ним как к своим внукам.

Отец после очередной отлучки вернулся в комнату, вытирая губы рукой. Тяжело свалился на стул, опрокинув нетронутую чашку с чаем. Мать расстроенно вскрикнула и стала вытирать стол кухонным полотенцем, бросая гневные взгляды на Изабель, словно хотела сказать: «Вот видишь, до чего ты его довела».

— Меня это не удивляет, — воинственно произнес Джордж Уинтер и оттолкнул ногой столик на колесах. — Да убери ты эту дрянь к черту, Лиз! Наша актриса сказала, что не хочет чаю. Она больше привыкла к шампанскому и черной икре. — Он повысил голос до крика. — Нет-нет, меня это нисколько не удивляет. Когда она сбежала из дома, я знал, чем это кончится. — Он придвинулся ближе, дыхнул Изабель в лицо парами джина, издевательски ухмыльнулся. — Голливуд! Легкие деньги и легкий секс. Невозможно жить среди развратников, чтобы к тебе это не пристало.

— Джордж, пожалуйста, — прошептала Элизабет.

— Нечего на меня шикать! Я у себя дома и буду говорить, что хочу.

— Изабель, почему ты не вышла замуж за отца своих детей? — решилась спросить Элизабет.