Группа захвата - Хелемендик Сергей. Страница 43

– Я ранен… – донесся до меня голос учителя. – В живот… – я услышал стон. – Это все! Конец… – чуть громче проговорил он. – Сейчас они подожгут… Спускайтесь в погреб! Возьмите воды, закройте лицо мокрой тряпкой… Может быть, повезет…

Выстрелы прекратились, но вдруг в нос ударил резкий запах бензина. Снова зазвенел телефон. Я сорвал трубку и заорал самый страшный мат, на который был способен. Ненависть душила меня!

– Ты выйдешь или нет? – спросил Волчанов. – У нас все готово.

– Выхожу! – как можно тверже сказал я. Вместе с дедушкой Гришей мы вытащили учителя из горницы и положили за печкой. Учитель стонал, но был в сознании.

– Его надо перевязать! – зачем-то сказал я. Из фильмов о войне я знал, что раненых непременно перевязывают.

– Отдайте винтовку! – шепотом потребовал дедушка Гриша.

– Не отдам… Давайте спустим его в погреб! И вы там останетесь с ним вместе. Возьмите тряпки, воду, как только загорится – дышите в мокрые тряпки…

– Иди ты… – злобно прошипел дедушка Гриша. – Отдай винтовку! – он вцепился в приклад и тянул к себе.

В это время раздался треск. Ломились в заваленную нами дверь. Я легко вырвал у старика винтовку и вскочил на печь. Занавески скрывали меня со стороны окон, зато дверь, в которую ломились, была в нескольких шагах. Из окон ударил луч фары-искателя. Он осветил мертвым белым светом комнату и нашу баррикаду, я увидел, как подпрыгивает на месте приставленный к двери гардероб. Я дернулся стрелять в фару, но сообразил, что свет сейчас нужен скорее мне, чем им. Кроме того, обнаружив меня на печке, они могли сразу сделать из меня решето.

Дедушка Гриша лежал на полу рядом с учителем и что-то говорил мне, но я не разобрал слов. Опрокинулся набок гардероб, затрещали доски, отлетела в сторону тумбочка, и дверь распахнулась настежь. Я прижался щекой к холодному прикладу и замер. Над нашей поверженной баррикадой появилась голова Николая Волчанова. Меня он не видел – свет фары бил ему в глаза. Он злобно кривил толстые губы и тянул перед собой руку с пистолетом. Я взял его голову на мушку, закрыл глаза и нажал на курок.

Грохот оглушил меня. Когда я открыл глаза, то увидел: во лбу Николая Волчанова словно что-то провалилось, а сам он ужасающе оскалился и выкатил глаза. Черная кровь вперемежку с мозгом текла по его лицу.

Он попробовал поднять руки, словно желая потереть ушибленное место, и рухнул. Я передернул затвор и ощутил мгновенный приступ тошноты…

Из-за двери раздалась истошная ругань, и высунулся на миг Волчанов-младший. Я не успел прицелиться и поэтому стрелять не стал. Геннадий Волчанов снова выглянул, увидел ствол моей винтовки и спрятался за косяк. Я снова не стал стрелять, хотя теперь имел серьезные шансы попасть. Появление Геннадия Волчанова почему-то успокоило меня. То, что дом штурмовал он, а не люди в милицейской форме, показалось мне добрым знаком. Этот бледный подросток, такой хилый, что я без труда мог убить его голыми руками, не вызывал у меня страха. Я перевел дыхание и позвал дедушку Гришу:

– Дедушка… – прошептал я. – Я Кольку Волчанова срезал! Вы слышите?

– Видел! – откликнулся он. – Рихард Давидович сознание потерял… Патроны берегите! Всего два осталось…

– Знаю! – я свесился вниз посмотреть на учителя, но в это время из окон ударили пистолетные выстрелы. Я почувствовал сильный удар в левое плечо и прижался к лежанке печи. Они продолжали стрелять, пули попадали в печь, вгрызались в потолок. Мое плечо стало наливаться незнакомой странной тяжестью, но сильной боли я не чувствовал.

Геннадий Волчанов завозился по ту сторону баррикады, и я выстрелил на звук. Выстрел винтовки звучал куда более впечатляюще, чем пистолетные хлопки, и давал много дыма. Я быстро передернул затвор и ждал Возня за баррикадой прекратилась, я ощутил прилив радости, поверив, что попал снова. Но Геннадий Волчанов внезапно возник совсем рядом в полный рост с пистолетом в руке и безобразно перекошенным ртом. Я нажал на курок и услышал сухой щелчок.

– Осечка…

Это было мое последнее слово. У него в руке вспыхнуло пламя, и я почувствовал страшный удар в грудь. Больше я ничего не помню. Лучшая в мире винтовка дала осечку в самый важный, решающий миг…

ЧАСТЬ III

Первый раз я пришел в себя в больнице областного центра. Это осталось у меня в памяти как страшный сон – тупая, мучительная боль в груди, жар и ненасытная жажда. Я хотел только пить. Я просил воды и пил, пил, и вода эта не давала облегчения. В памяти осталось лицо Лени. Он о чем-то спрашивал, но смысл слов не достигал моего сознания.

Когда я пришел в сознание второй раз, то увидел много врачей. Они переговаривались, выстроившись полукругом. А потом появилась жена и, встретившись со мной глазами, радостно вскрикнула. Она сидела у моей постели, пока я не заснул. Я помню ее слезы, помню, как осторожно она целовала мою руку. Я тогда еще не понимал, почему она плачет, что со мной, почему я здесь и откуда эта странная, ни на что не похожая тяжесть в спине и груди.

Память возвращалась ко мне постепенно. На второй день после возвращения сознания я увидел перед собой лицо учителя и едва не вскочил с кровати. Его лицо мгновенно растворилось в сумерках больничной палаты. Я закричал, в палату вбежала сестра. Она не поняла вопроса, решила, что я в бреду. Но я постарался как можно спокойнее объяснить ей, что она должна найти людей, которые привезли меня сюда, потому что это очень важно. Речь идет о страшном преступлении. И тут же вспомнил лицо Лени и дал его телефон. Леня приехал очень быстро.

Не буду пересказывать наш бессвязный разговор. Восстановить последовательность событий той кровавой ночи в максимально доступной полноте деталей мне удалось только тогда, когда было закончено предварительное следствие по делу прокурора Волчанова и мне дали возможность ознакомиться с материалами.

Геннадий Волчанов, этот хилый подросток, к которому я отнесся с преступным, безрассудным пренебрежением, выстрелив в меня один раз, посчитал меня мертвым и разрядил всю обойму в учителя. К этому выводу следствие пришло на основании судебно-медицинской экспертизы. Все пули, извлеченные из тела учителя, за исключением одной, самой первой, были выстрелены из пистолета Геннадия Волчанова. Первую пулю в живот через окно учитель получил от Николая Волчанова.

Дедушку Гришу Волчанов-младший, возможно, посчитал тоже мертвым, иначе не объяснить тот факт, что он пожалел на него пулю. Судебные эксперты из Москвы обнаружили, что дедушка Гриша погиб от удушья, но раньше у него был обширный инфаркт, следовательно, в тот момент он мог находиться без сознания и очень походить на мертвого, особенно в темноте при свете фар.

Непонятным и таинственным остается при этом мое спасение. Меня обнаружили рядом с телом дедушки Гриши в погребе, причем мое лицо было обернуто влажной тряпкой, что, бесспорно, спасло меня от удушья. Старик же погиб именно от дыма, а не от инфаркта. Каким образом он сумел перетащить мои восемьдесят килограммов в погреб, не сломав позвоночник ни мне, ни себе, если у него был инфаркт? Или инфаркт произошел после того, как мы укрылись в погребе? Если это так, то почему дедушку Гришу не застрелил этот юный палач? Зная старика, я не могу поверить, что у него на глазах Геннадий Волчанов разряжает пистолет в учителя, а он притворяется мертвым. Так не могло быть.

Все эти вопросы чрезвычайно важны для меня, но ответ на них не сумеет дать уже, вероятно, никто, потому что единственный очевидец, он же убийца, Геннадий Волчанов был убит в перестрелке несколькими часами позже…

Что бы ни случилось там, в доме, понятно лишь одно. Своей жизнью я обязан дедушке Грише. Пытаясь спасти меня от дыма, он не знал даже, жив я или нет. Он спас меня, а сам погиб от удушья. Когда я думаю об этом, мне хочется грызть себя за руку от стыда: я был несправедлив, чудовищно несправедлив к нему…

Еще одним спасителем была моя жена. Получив телеграмму, она немедленно связалась с редакцией. Главный редактор ее успокоил, сказав, что я недавно звонил и ничего особенного со мной не происходит. Но она не успокоилась, настаивая на том, чтобы кто-то немедленно занялся моей судьбой. Скрепя сердце, главный сделал то, о чем просил его и я сам в телефонном разговоре, – связался с чиновником прокуратуры и начал переговоры о том, как найти меня в этом, забытом богом, городишке.