Только (не) трогать (СИ) - Вейден Лана. Страница 2

— И на третий раз тебе наконец удалось дойти до тестовых заданий, которые ты проходила…

— …четыре месяца.

— Надо же, сколько упорства! И всё ради того, чтоб потом в рабочее время заниматься… этим? — он в очередной раз кивает на злополучные листы.

Марк Майер, хватит уже издеваться. Не тяни, сделай то, ради чего всё это затеял.

Я смотрю на него в упор, однако, он молчит. Всегда любила тишину, но сейчас она невыносима. И нервы сдают окончательно:

— Вы увольняете меня?

После этого вопроса он снова прищуривается. А дальше происходит уж совсем неожиданное.

Марк поднимается с кресла, обходит стол и садится на него.

Теперь между нами не больше метра — кажется, я даже могу видеть в черных глазах свое отражение: прядь волос выбилась из прически, верхняя пуговица пиджака расстегнулась. Хочется отступить назад, но вместо этого я поправляю очки, облизываю пересохшие губы и подрагивающими пальцами пытаюсь застегнуть пуговицу.

— София, — неожиданно Майер называет меня по имени. Произносит его мягко, но с нажимом — каждую букву я ощущаю почти как физическое прикосновение и невольно вздрагиваю. — Напомни, пожалуйста, каких принципов придерживается наша компания?

К чему этот вопрос? И как на него отвечать? Я знаю про Аджайл Манифесто и даже видела распечатки на столе директора по стратегии: «Планирование Аджайл-проектов с помощью диаграммы Гранта», только ничего в этом не смыслю. Он про это спрашивает?

— Аджайл? — уточняю я.

Майер кивает.

Основные принципы Аджайл висят почти у каждого рабочего стола, поэтому я начинаю отвечать — прямо как прилежная студентка на экзамене.

— Первое: люди и взаимодействие между ними важнее процессов и инструментов. Второе: готовность к изменениям важнее приверженности первоначальному плану. Третье…

— Достаточно, — перебивает Майер. — Итак, София, что из этого следует?

В солнечном сплетении начинает неприятно ныть: я понятия не имею, что из этого следует, но возникает предчувствие, что ничего хорошего.

— Мы ценим своих сотрудников и всегда даем им возможность исправить свои… гм… ошибки, — продолжает Майер, а потом встает со стола, возвращается на место и снова стучит пальцами — теперь по листам. — Поэтому… перепиши это, София. Переделай так, чтоб мне понравилось. Если мне понравится, ты подготовишь бриф и презентацию, мы обсудим их на редсовете, а потом издадим твою книгу.

— Что?.. — еле слышно выдыхаю я.

— Думаю, четырех недель тебе хватит. Всё, можешь идти.

После небольшой заминки я послушно киваю, направляюсь к выходу и только потом осознаю, что последние фразы он произнес по-немецки. Но в резюме не сказано, что я знаю немецкий. Значит, он покопался и в моем прошлом.

Что еще он там нашел?

С трудом спускаюсь по лестнице на первый этаж — кажется, что к каждой ноге привязали по гире. И к шее — тоже.

Возвращаюсь на рабочее место и пытаюсь завершить незаконченные дела: заполняю график подготовки оригинал-макетов, оформляю крайние полосы у книги, проставляю индексы, копирайты, пишу аннотацию.

Но теперь всё сбилось. Всё наперекосяк. Всё бессмысленно.

Меня накрывает тягучее ощущение бессилия. Тяжело дышать. И трудно трудно трудно сосредоточиться.

Время от времени я поднимаю голову и смотрю на кабинет Майера. Издательство занимает два этажа. Первый, где сидит большинство сотрудников — опен-спейс, большое пространство, разделенное лишь перегородками.

С каждого места можно видеть лестницу на второй этаж и три кабинета — исполнительного директора Александра Кадирова, генерального директора Влада Бершауэра и Марка. Триптих, створки которого сейчас закрыты. Надеюсь, так всё и останется, пока я не уйду домой.

Обычно Майер не выходит после обеда. Хотя теперь всего можно ожидать.

«Перепиши это. Переделай так, чтоб мне понравилось».

В подобную чушь не поверит даже школьник.

Издательство Майера работало в премиум сегменте. «Наша цель — нести изюм в творожные массы», — внушали новичкам с первого дня работы.

«Новый реализм, онтологический пессимизм, параметры современных нарративных структур», — вот о чём говорили на редсоветах. И после этого он заявляет, что вынесет на обсуждение книгу в самом презираемом им жанре? Бред.

Я прекрасно понимала: моя рукопись — любовный роман — ужасна. И никому не собиралась ее показывать. Никогда. Даже мысль об этом вызывала панику.

Просто мне нужно было как-то снимать напряжение на работе, иначе я начну делать разные странные вещи.

Щелкать мышкой четное число раз.

Ставить симметричные жирные точки на стикерах.

Постоянно мыть руки.

Роман помогал хоть ненадолго спрятаться от мира. Хорошая терапевтическая техника, я об этом в одной из книг по психологии прочла. Работала я, кстати, в гугл-доке, а после обязательно чистила куки. Как нашли файл, непонятно. Неужели я где-то допустила оплошность? Впрочем, это уже не имеет значения. Важно другое.

«Думаю, четырех недель тебе хватит».

Марк Майер оказался еще хуже, чем я думала. Тихого увольнения ему недостаточно, он решил выгнать меня с шумом, опозорив перед всеми.

Конечно, я не позволю ему этого сделать. Не будет никакого брифа, не будет редсовета.

Скорее всего, и Богдана в моей жизни теперь не будет.

Но всё же… у меня еще есть в запасе четыре недели.

Четыре недели надежды на чудо.

Глава 2. Мужчина мечты

Кажется, это самый длинный рабочий день в моей жизни. Больше нет сил здесь находиться.

Ответредактор, помощником которого я работаю, сейчас в отпуске на Бали, однако требует ежедневных отчетов. Выслав ей файл, я отпрашиваюсь с работы, выключаю компьютер и выхожу на улицу.

Я никогда не езжу на общественном транспорте: до офиса добираюсь на такси, а обратно иду пешком. Шесть километров, около часа ходьбы. Пешая прогулка — один из способов отвлечься, главное — как можно быстрее пройти несколько шумных проспектов.

Магазин одежды, ликвидация коллекции. Мини-маркет. Здание университета, белая лепнина уродливо выпирает на розовом фасаде. Светофор. Железная урна, из которой торчит букет засохших хризантем. Черно-белый бордюр (на черное не наступать). Три кофейни подряд и ресторан быстрого питания. Запах картошки-фри смешивается с чем-то кислым, хочется зажать нос.

Толпы-толпы-толпы людей. Хмурые и усталые, с сумками, пакетами и рюкзаками.

Рычание машин и натужный автобусов. Громкие звуки, отражаясь в зеркальных фасадах зданий, наполняют тело неприятной вибрацией, и я ускоряю шаг. Полчаса пытки и, наконец, передышка: городской парк. Здесь воздух наполнен запахами травы и цветов. Чудесный воздух, живой.

Начало осени — самая любимая пора. Пестрые листья еще не потеряли яркости, небо такое чистое, глубокое.

Я нахожу уединенную скамейку, застилаю ее рекламной газетой, прихваченной по дороге, и присаживаюсь. Солнце медовыми потоками липнет к лицу и жарко растекается по телу, но внутри всё равно холодно и пусто. Хочется завернуться в шорох хрустящей листвы и заснуть до утра. А потом проснуться и понять: то, что случилось сегодня, было лишь страшным сном.

Зажмуриваюсь и думаю о Богдане. Когда мне плохо, я всё время о нём думаю. Вспоминаю день нашего знакомства.

Наверное, у каждого человека есть день, который делит жизнь на до и после.

А у меня это был вечер, душный августовский вечер.

Бабушка тогда захотела фисташкового мороженого, и мне пришлось идти за ним две остановки от дома.

Двери торгового центра открывались и закрывались хрипло и натужно, словно пасть гигантского больного чудовища. Хоть я и была уже взрослой — перешла в десятый класс, — всё равно боялась этих дверей. Хотелось проскользнуть мимо как можно скорее, и в тот раз я так спешила, что споткнулась, и у босоножки лопнул ремешок.

Пришлось ковылять к зоне отдыха — превращать босоножки в шлепанцы. А потом, на одной из деревянных скамеек, я увидела этот роман. Сверху лежал листок: «буккроссинг». Это означало, что я могу взять книгу, а потом оставить взамен любую другую. Обложка — алое пламя на черном фоне — меня привлекла, поэтому я сунула томик в сумку.