Уловка-22 - Хеллер Джозеф. Страница 67

— Милоу, сукин сын! Ты с ума сошел? Что ты делаешь, дьявол тебя разрази! Иди на посадку! Иди на посадку!

— Хватит драть глотку! — ответил Милоу, стоявший рядом с полковником в диспетчерской, тоже с микрофоном в руках. — Я тут.

Милоу неодобрительно посмотрел на Кэткарта и продолжал заниматься своим делом.

— Очень хорошо, ребята, очень хорошо, — пел он в микрофон. — Но я вижу, один склад еще цел. Это никуда не годится, Пурвис. Сколько раз я тебя предупреждал: не халтурь. Сейчас же зайди еще раз и попытайся снова. Поспешишь — людей насмешишь, Пурвис. Я уже говорил тебе это и буду твердить тысячу раз: поспешишь — людей насмешишь.

Над головой заверещал динамик:

— Милоу, докладывает Алвин Браун. Я закончил бомбометание. Что мне делать дальше?

— Начинать обстрел, — сказал Милоу.

— Обстрел? — Алвин Браун был потрясен.

Ничего не поделаешь, — сообщил ему Милоу смиренным тоном. — Это оговорено в контракте.

— Ну, коли так… — согласился Алвин Браун нехотя — В таком случае я начинаю обстрел.

На сей раз Милоу зашел слишком далеко. Налет на свой аэродром и свою часть — этого не могли переварить даже самые флегматичные наблюдатели. Похоже было, что Милоу пришел конец.

Высокопоставленные правительственные чиновники взялись за расследование. Газеты клеймили Милоу в статьях под кричащими заголовками, а конгрессмены произносили громовые речи, требуя наказать его за жестокость. Солдатские матери сплотились в воинствующие группы и требовали отмщения. Никто не поднял голоса в защиту Милоу. Во всех уголках страны приличные люди негодовали, и от Милоу летели клочья, пока он не открыл гроссбух и не обнародовал цифры своих доходов. Он мог возместить правительству все — и материальный ущерб, и стоимость убитых. У него остались деньги даже на дальнейшие закупки египетского хлопка. Разумеется, каждый получил свою долю, и самым приятным в этом деле было то, что возмещать убытки правительству оказалось совсем не обязательно.

— При демократии правительство — это народ, — объяснял Милоу. — А ведь народ — это мы. Следовательно, мы можем сэкономить деньги и избавиться от посредника в лице правительства. Откровенно говоря, мне бы хотелось, чтобы правительство вообще не занималось военными делами и оставило все на попечение частного предпринимательства. Если мы станем выполнять все наши финансовые обязательства перед правительством, то этим самым будем только поощрять его вмешиваться в наши дела и отобьем охоту у отдельных лиц бомбить собственные войска и самолеты. А это скует частную инициативу.

Скоро все согласились, что Милоу, конечно, прав. Все, кроме отдельных озлобленных неудачников, вроде доктора Дейники, который хмурился, что-то ворчал насчет моральной стороны всего случившегося и возводил обидную напраслину на Милоу. Он дулся до тех пор, пока Милоу не умаслил его от имени синдиката складным алюминиевым стульчиком. Доктор складывал его и выносил из палатки всякий раз, когда в палатку входил Вождь Белый Овес, и вносил обратно, как только Вождь Белый Овес уходил.

Доктор Дейника совсем потерял голову во время бомбардировки: вместо того чтобы бежать в укрытие, он остался под открытым небом и занимался своими обязанностями врача, ползая под градом пуль, осколков и зажигалок от раненого к раненому, словно ящерица. Он делал перевязки, накладывал лубки, впрыскивал морфий и давал таблетки сульфидина — и все это с выражением скорби на потемневшем лице, без единого лишнего слова, как будто в каждой рдевшей ране он читал предсказание своего скорого конца.

Он работал всю ночь напролет, не щадя себя, до полного изнеможения и к утру схватил насморк. Хлюпая носом и ворча, он поспешил в санитарную палатку, где Гэс и Уэс смерили ему температуру, поставили горчичники и сделали ингаляцию.

Доктор Дейника ухаживал за каждым раненым, и на лице его можно было прочесть выражение глубочайшего горя, как в день налета на Авиньон, когда Йоссариан вернулся на свой аэродром почти в невменяемом состоянии, с головы до пят перепачканный кровью Сноудена. Он молча показал на самолет, внутри которого лежал уже похолодевший юный стрелок-радист рядом с еще более юным хвостовым стрелком, который иногда приоткрывал глаза, но при виде умиравшего Сноудена тут же снова падал в глубокий обморок. Как только Сноудена вытащили из самолета и отнесли на носилках в карету скорой помощи, доктор Дейника почти с нежностью накинул на плечи Йоссариана одеяло и повел его к своему джипу. Макуотт подхватил Йоссариана с другой стороны, и все трое молча поехали в санчасть. Макуотт и доктор Дейника усадили Йоссариана на стул и мокрыми тампонами смыли с него кровь Сноудена. Доктор Дейника дал ему таблетку и сделал укол, от которого Йоссариан проспал двенадцать часов кряду. Как только Йоссариан проснулся и пришел к доктору Дейнике, тот дал ему еще таблетку, сделал еще один укол, и Йоссариан проспал еще двенадцать часов. Когда Йоссариан снова проснулся и снова пришел в санчасть, доктор Дейника опять собрался было дать ему таблетку и сделать укол.

Долго вы еще будете пичкать меня таблетками и изводить уколами? — спросил Йоссариан.

— До тех пор, пока вам не станет лучше.

— Я вполне здоров.

Загорелый лобик доктора Дейники сморщился от удивления:

— Тогда почему вы не оденетесь? Почему вы разгуливаете в чем мать родила?

— Я не желаю больше носить форму.

Выслушав это заявление, доктор Дейника отложил шприц.

— Вы уверены, что вы вполне здоровы?

— Я чувствую себя прекрасно. Только вот малость ошалел от таблеток и уколов.

До самого вечера Йоссариан расхаживал нагишом. На следующий день Милоу, обыскав все вокруг, нашел наконец его на дереве, неподалеку от удивительно маленькой могилки, где собирались хоронить Сноудена. На Милоу был его обычный, повседневный наряд: грязно-оливкового цвета брюки, новая куртка того же цвета и галстук. На воротничке отливали серебром лейтенантские нашивки, а на голове красовалась форменная фуражка с жестким кожаным козырьком.

— И где я тебя только не искал! — крикнул Милоу, задрав голову, и в голосе его прозвучал упрек.

— Нужно было искать меня на этом дереве, — ответил Йоссариан. — Я здесь сижу с утра.

— Спускайся, попробуй кусочек вот этого и скажи, каково на вкус. Мне это очень важно знать.

Йоссариан отрицательно помотал головой. Он сидел в чем мать родила на самом нижнем суку, держась за ветку, торчавшую у него над головой, и не желал двинуться с места. Милоу пришлось облапить ствол и карабкаться наверх. Милоу взбирался неуклюже, тяжело дыша и причитая. Наконец он сел верхом на сук и отдышался. Вид у него был мятый и истерзанный. Милоу поправил съехавшую на затылок фуражку. Капли пота блестели на его усах, как прозрачные жемчужины. Йоссариан наблюдал за ним без всякого интереса. Милоу осторожно передвинулся вокруг ствола, чтобы видеть лицо Йоссариана, и, сорвав папиросную бумагу с какого-то коричневого мягкого шарика, вручил его Йоссариану.

— Пожалуйста, попробуй и скажи свое мнение. Я хочу подавать это на сладкое к обеду.

— А что это? — спросил Йоссариан и отгрыз большой кусок.

— Пирожное «Хлопок в шоколаде».

Йоссариан поперхнулся и выплюнул кусок прямо в физиономию Милоу.

— На, возьми! — заорал он раздраженно. — Бог мой, да ты что, спятил? Хоть бы от семян очистил свой хлопок!

— А ты хорошо распробовал? — вопрошал Милоу. — Не может быть, чтобы пирожное никуда не годилось! В самом деле оно никуда не годится?

— Не годится — это не то слово.

— Но я должен добиться, чтобы в офицерских столовых ели мои пирожные.

— Его невозможно проглотить.

— Если надо, проглотят, — жестко изрек Милоу и, отпустив ветку, погрозил пальцем, отчего чуть не свернул себе шею.

— Перебирайся сюда, — пригласил его Йоссариан. — Мой сук покрепче, и отсюда будет виднее.

Уцепившись обеими руками за ветку над головой, Милоу с величайшей осторожностью и опаской начал продвигаться по суку. Каждый мускул на его лице напрягся, и, лишь надежно усевшись наконец рядом с Йоссарианом, он вздохнул с облегчением и любовно постучал по дереву.