Уловка-22 - Хеллер Джозеф. Страница 85

— Ну и что, черт побери, от этого изменится? — пожелал узнать Данбэр, в то время как взволнованный Йоссариан следил за ним со смешанным чувством страха и благоговения. — Немцам потребуется какая-нибудь пара дней на расчистку

Майор Дэнби попытался избежать словопрений.

— Очевидно, для штаба кое-что изменится, — ответил он примирительным тоном. — Думается, поэтому они и отдали приказ о налете.

— А жителей деревушки предупредили? — спросил Макуотт.

Обнаружив, что даже Макуотт оказался в рядах оппозиции, майор Дэнби испугался:

— По-моему, нет.

— Неужели не сбросили листовки с предупреждением о предстоящей бомбардировке? — спросил Йоссариан. — Разве нельзя было предупредить жителей, чтобы они заблаговременно убрались подальше?

— По-моему, нельзя. — Майора Дэнби снова прошиб пот. Глаза его беспокойно шныряли из стороны в сторону. — Листовки могут попасть к немцам, и тогда они выберут другую дорогу. Я, правда, в этом не уверен. Я только предполагаю.

— Они даже не пойдут в убежище, — с горечью доказывал Данбэр. — Завидев наши самолеты, они высыпят на улицы и будут махать нам руками. Вся деревня выбежит — старики, дети, собаки. Господи Иисусе! Неужто нельзя оставить их в покое?

— А почему бы нам не нагромоздить завал где-нибудь в другом месте? — спросил Макуотт. — Почему обязательно здесь?

— Не знаю, — с горестным видом ответил майор Дэнби. — Я не знаю.

— В чем дело? — спросил подполковник Корн, ленивой походкой входя в инструкторскую. Он держал руки в карманах, выгоревшая рубашка сидела мешком.

— О, все в порядке, подполковник, — нервно ответил майор Дэнби, стараясь сделать вид, будто ничего не случилось. — Мы просто обсуждаем задание.

— Они не хотят бомбить деревню, — выдал всех Хэвермейер и заржал.

— Подонок! — сказал Йоссариан.

— Оставьте Хэвермейера в покое! — отрывисто приказал подполковник Корн. В Йоссариане он узнал того пьяницу, который нахамил ему в офицерском клубе накануне первого налета на Болонью, и поэтому счел за благо переадресовать свое неудовольствие Данбэру. — Почему вы не хотите бомбить деревню?

— Это жестоко, вот почему.

— Жестоко? — переспросил подполковник Корн с холодной насмешливостью. Его не более чем на миг напугала нескрываемая лютая враждебность Данбэра. — Вы считаете менее жестоким пропустить эти две немецкие дивизии, чтобы они обрушились на наши войска? На карту поставлены жизни американцев, вы это знаете? Или вы хотите, чтобы пролилась американская кровь?

— Американская кровь и так льется. Но эти люди тихо, мирно живут у себя в горах. Какого черта они должны из-за нас страдать?

— Вам, конечно, легко говорить, — издевательским тоном сказал подполковник Корн, — на Пьяносе вы как у Христа за пазухой. Вам безразлично, пройдут или не пройдут эти немецкие подкрепления.

От замешательства Данбэр побагровел и ответил, заметно оробев:

— А почему нельзя сделать завал в другом месте? Разве нельзя просто разбомбить склон горы или само шоссе?

— А слетать еще разок на Болонью не желаете? Это было сказано вполне спокойно, но вопрос прогремел, как выстрел. В комнате нависла неловкая, грозная тишина. Стыдясь самого себя, Йоссариан горячо молился, чтобы Данбэр держал язык за зубами. Данбэр опустил глаза, и подполковник Корн понял, что бой выигран.

— Кажется, вы не испытываете особого желания еще разок навестить Болонью? — продолжал он с нескрываемым презрением. — Учтите: мы с полковником Кэткартом приложили много сил, чтобы получить для вас этот «полет за молоком». Но если вам больше хочется лететь на Болонью, Специю и Феррару, то это мы можем организовать в два счета. — Его глаза угрожающе поблескивали за стеклами очков без оправы, на квадратном тяжелом подбородке темнела щетина. — Только дайте мне знать, и я вам это тут же устрою.

— Я готов, — бойко откликнулся Хэвермейер и опять хвастливо заржал. — Мне нравится летать на Болонью, прямо с горизонтального полета заходить на цель, засунув башку в прицел, и слушать, как вокруг рвутся снаряды, Мне только весело делается, когда после полета на меня набрасываются с руганью и обзывают всякими похабными словами. Даже рядовые до того распаляются, что костерят меня на чем свет стоит. Того и гляди, двинут в зубы.

Подполковник Корн, не глядя на Хэвермейера, ласково потрепал его по щеке и сухо обратился к Данбэру и Йоссариану:

— Клянусь вам всеми святыми, никто больше нас с полковником Кэткартом не переживает из-за паршивых итальяшек, что живут в той деревушке. Не забывайте: войну начали не мы, а Италия. И агрессорами были не мы, а Италия. Продолжайте инструктаж, Дэнби. И позаботьтесь, чтобы они уяснили себе всю важность получения на снимках кучного узора бомбометания.

— О нет, подполковник, — выпалил майор Дэнби и часто-часто замигал. — Для данной мишени это не годится. Я приказал им класть бомбы на расстоянии двадцати метров друг от друга, чтобы перекрыть дорогу на всю длину деревни, а не в одном только месте. При рассеянием бомбометании завал получится более эффективным.

— Завал как таковой нас не волнует, — сообщил подполковник Корн. — Полковник Кэткарт хочет получить хорошие, четкие фотоснимки, которые не стыдно будет послать в вышестоящие инстанции. Не забудьте, что генерал Пеккем прибудет сюда на основной инструктаж, а вы ведь знаете, как он неравнодушен к узору бомбометания. Кстати, майор, вам бы следовало поторопиться и убраться отсюда до его прихода. Генерал Пеккем вас не выносит.

— О нет, подполковник, — услужливо поправил майор Дэнби, — это генерал Дридл меня не выносит.

— Генерал Пеккем вас тоже не выносит. Фактически вас никто не выносит. Кончайте свое дело, Дэнби, и исчезайте. Инструктаж проведу я.

— …Где тут майор Дэнби? — спросил полковник Кэткарт, прибывший на основной инструктаж вместе с генералом Пеккемом и полковником Шейскопфом.

— Едва завидев вашу машину, он попросил разрешения уйти, — ответил подполковник Корн. — Он подозревает, что генерал Пеккем его не любит. А инструктаж все равно собирался проводить я. У меня это получится лучше.

— Чудесно, — сказал полковник Кэткарт. — А впрочем, нет, — секундой позже поправился он, припомнив, как выступил подполковник Корн в присутствии генерала Дридла на инструктаже перед налетом на Авиньон. — Я буду инструктировать сам.

Полковник Кэткарт вбил себе в голову, что он один из любимцев генерала Пеккема. Взяв руководство инструктажем в свои руки, он швырял в лицо чутко внимающих ему подчиненных отрывистые фразы с бесстрастной, твердой, грубоватой интонацией, заимствованной им у Дридла. Он знал, что, стоя на помосте в своей рубашке с расстегнутым воротником, черными с проседью волосами, он выглядит весьма колоритно. Он несся по волнам собственного красноречия, непроизвольно утрируя свойственные генералу Дридлу отдельные неправильности в произношении, и его нисколько не пугал неизвестный полковник, прибывший вместе с генералом Пеккемом, пока он вдруг не вспомнил, что генерал Пеккем ненавидит генерала Дридла. Тут его голос осекся, а всю его самоуверенность как ветром сдуло. Сгорая от конфуза, он еле ворочал языком и едва соображал, что говорит. И тут он вдруг безумно испугался полковника Шейскопфа. Еще один полковник на этом участке фронта означал нового соперника, нового врага, еще одного ненавистника. А этот к тому же был, очевидно, жесткий малый. Страшная догадка осенила полковника Кэткарта: а вдруг полковник Шейскопф уже успел подкупить всех находящихся в зале, чтобы они застонали хором, как тогда, перед налетом на Авиньон? Удастся ли ему утихомирить их? Какими синяками и шишками все это чревато? Полковника Кэткарта объял такой страх, что он уже был готов призвать на помощь подполковника Корна. Кое-как он сумел взять себя в руки и провести сверку часов. Сделав это, он понял, что выиграл свой бой, поскольку теперь он мог закончить инструктаж, когда ему заблагорассудится. Критический момент остался позади. Ему хотелось с торжеством и злорадством рассмеяться в лицо полковнику Шейскопфу. Он с блеском вышел из трудной ситуации и завершил инструктаж вдохновенным эпилогом, который — он ощущал это каждой клеточкой своего тела — явился мастерской демонстрацией красноречия и хорошего тона.