Ход королевы - Тевис Уолтер. Страница 10

Бет поставила табуретку у окошка и забралась на нее – проушины с висячим замком оказались точно на уровне глаз. Само окошко из матового стекла с проволочной сеткой внутри было вставлено в деревянную раму, покрытую толстым слоем белой эмали. Бет внимательно изучила шурупы в металлических пластинах-проушинах. Они тоже были залиты эмалью. Бет нахмурилась, сердце заколотилось быстрее.

В те редкие дни, когда папа бывал дома и при этом трезвый, он любил заниматься всяким мелким ремонтом по хозяйству. Дом был старый, в бедном районе города, и все деревянные части там тоже были густо замазаны эмалевой краской. Бет в возрасте пяти-шести лет помогала папе откручивать от стен рамки выключателей и розеток большой отверткой. У нее это хорошо получалось, и папа ее хвалил. «Ты быстро схватываешь, золотко», – говорил он, и Бет с тех пор никогда не чувствовала себя такой счастливой. А если бороздки-пазы на шурупах были забиты краской, он говорил: «Дай-ка папочка тебе поможет», – и делал со шляпками шурупов что-то такое, после чего ей оставалось только вставить кончик отвертки в паз и повернуть. Но что именно он делал, чтобы счистить краску? И в какую сторону нужно крутить отвертку? На секунду Бет ощутила удушье от полного бессилия и растерянности. Крики на гладиаторской арене переросли в рев, музыка стала громче и неистовее. Придется слезть с табуретки, вернуться в библиотеку и сесть на свое место перед экраном.

Но если она так поступит, ей уже не избавиться от этого состояния – вечером она ляжет в постель, свет из-под двери будет бить ей в глаза, звуки из коридора полезут в уши, во рту появится уксусный привкус, а облегчение не наступит, тело не расслабится. Бет сжала в кулаке рукоятку отвертки и ткнула по очереди в два больших шурупа. Ничего не произошло. Она стиснула зубы и крепко задумалась, затем сурово кивнула в ответ на собственные мысли, снова сжала отвертку и принялась выколупывать краску уголком наконечника. Именно это и делал папа. Она давила на рукоятку обеими руками, приставив острый краешек к пазу шурупа и твердо упираясь ногами в сиденье табуретки. Несколько кусочков краски поддалось легко, и под ними показалась латунная шляпка. Бет нажимала еще и еще. Наконец отвалился большой пласт белой эмали, освободив бороздку.

Она переложила отвертку в правую руку, аккуратно вставила наконечник отвертки в паз шурупа и повернула – влево, как учил папа. Теперь она это вспомнила – все-таки память у нее была хорошая. Бет крутила изо всех сил, но опять ничего не произошло. Она вытащила отвертку из паза, взялась за нее обеими руками и вставила обратно. Повернула отчаянно, перекручивая кисти и предплечья, и давила до тех пор, пока боль в руках не стала невыносимой. И тогда что-то хрустнуло в пластине замка – шуруп начал поддаваться. Бет крутила отвертку, пока ножка шурупа не вылезла настолько, что его уже можно было ухватить пальцами, довертела, вытащила шуруп и положила в карман блузки. То же самое проделала еще раз. В той пластине, над которой трудилась Бет, было четыре отверстия – по одному в каждом углу, – но держалась она только на двух шурупах – Бет внимательно изучила навесной замо́к в последние несколько дней, когда подходила к окошку за порцией витаминов. Заодно каждый раз она заглядывала внутрь аптеки – удостовериться, что зеленые таблетки по-прежнему на месте, в большой стеклянной банке.

Второй шуруп она тоже положила в карман, а проушина сама собой повисла на замке, который теперь держался на второй пластине, привинченной к внешней раме окошка. Много ума для того, чтобы понять, что достаточно открутить лишь одну проушину, а не обе, не требовалось, хотя поначалу Бет казалось, что придется поработать и над второй. Она потянула на себя окошко, отклонившись назад, чтобы отвести раму в сторону, и нырнула головой в проем. Лампочка под потолком не горела, но Бет разглядела в темноте очертания стеклянной банки. Просунула руки в проем, затем, встав на цыпочки, навалилась животом на подоконник и подалась вперед. Она извивалась, протискиваясь в узкое окошко; ноги оторвались от табуретки, острый край подоконника давил так, будто ее резали ножом. Бет не обращала на боль внимания и продолжала методично, рывками, ввинчиваться в проем. Она одновременно почувствовала и услышала, как рвется ткань блузки на животе, и тоже проигнорировала – в шкафчике у нее есть еще одна, можно будет переодеться.

Наконец ее ладони коснулись холодной гладкой поверхности железного стола ниже подоконника. За этот узкий белый стол вставал мистер Фергюссен, когда раздавал им витамины. Бет снова рванулась и оперлась на руки. Там стояли какие-то пустые коробки – она смахнула их, расчищая для себя пространство. Теперь уже двигаться было легче. Бет перенесла вес вперед – подоконник скользнул под бедра, под колени, под ступни, и она повалилась на стол, успев в последнюю секунду сгруппироваться, чтобы не упасть на пол. Она внутри! Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, Бет слезла со стола. Света, проникавшего через окошко, хватало, чтобы различать очертания предметов. Она шагнула к дальней стене тесной каморки и остановилась, глядя на смутно протупающую в темноте банку, заткнутую стеклянной крышкой. Бет сняла крышку и бесшумно положила ее на стол. Затем медленно запустила обе руки в широкое горлышко. Пальцы коснулись скользкой поверхности десятков таблеток. Сотен таблеток. Она просунула руки глубже, зарывшись в таблетки по запястья, набрала воздуха в грудь и надолго задержала дыхание. Наконец выдохнула и вытащила из банки правую руку, зачерпнув целую горсть пилюль. Считать их не стала – сразу закинула в рот и глотала, пока все они не оказались в желудке.

После этого Бет насыпала еще три горсти таблеток в карманы юбки. Справа от окна на стене висел диспенсер для бумажных стаканчиков. Бет сумела дотянуться до него, встав на цыпочки, и отсчитала четыре стакана. Прошлой ночью она все обдумала и остановилась именно на этом количестве. Стопку из четырех стаканов Бет поставила на стол рядом со стеклянной банкой, отделила стаканы друг от друга и по одному наполнила таблетками. Отступила на шаг и осмотрела банку. Таблеток в ней осталось примерно вполовину меньше, чем было, – это оказалось очень заметно. Проблема вроде бы неразрешимая – придется подождать и посмотреть, что будет, когда пропажа обнаружится, решила Бет.

Оставив стаканчики на столе, она подошла к двери, через которую в аптеку на раздачу витаминов попадал мистер Фергюссен. Можно выбраться этим путем – открыть дверь изнутри и в два захода перенести таблетки в железную тумбочку возле кровати. У нее там стоит почти пустая коробка с бумажными платками. Если положить таблетки туда, сверху прикрыть их парой «клинексов», а саму коробку поставить в самый низ, под чистое белье и носки, никто не найдет.

Но дверь не хотела открываться – она была заперта каким-то надежным способом. Бет тщательно ощупала шарообразную ручку и щеколду. Горло перехватило, а руки вдруг окоченели, как у мертвеца. Подозрения, что с дверью не совладать, оправдались: нужен ключ, даже для того чтобы открыть ее изнутри. А вылезти отсюда через то же окошко с четырьмя полными стаканами транквилизаторов не получится.

Бет затрясло. Ее хватятся на киносеансе – Фергюссен заметит, что она всё не возвращается. Проектор остановят, детей загонят в комнату отдыха, Фергюссен их пересчитает, а она будет в аптеке. Но хуже нервной дрожи было чувство безысходности – то самое кошмарное чувство, от которого леденело сердце, когда ее увезли из дома, заперли в приюте, заставили спать в комнате с двадцатью незнакомыми девочками и ночами напролет слушать звуки из коридора. Это было почти так же ужасно, как крики в доме, когда там жили папа и мама – они громко ругались в ярко освещенной кухне, а Бет лежала на раскладушке в гостиной, и ее тоже охватывала безысходность, появлялось ощущение, будто она загнана в ловушку, и от этого ощущения коченели руки и ноги. Под дверью, отделявшей гостиную от кухни, была большая щель – оттуда прорывался свет вместе со словами, которые родители выкрикивали друг другу.