Война (СИ) - Дильдина Светлана. Страница 70

Знала ведь, давно знала, каково ему сейчас, а вместо признания вины — сорвалась. Проникнуть в клетку хассы Макори и отобрать у нее кусок мяса из пасти и то было бы разумней.

…Так удивился, насколько нагло вела себя девица из Квартала… но ведь не мог догадаться, что за гость наведался к ней накануне; и весть из Лощины, непонятная, но угрожающая — и после этого жесткий разнос, и строгий запрет. Неудивительно, что Лайэнэ совсем потеряла рассудок. Повела себя с ним, будто с… да ни с кем себе такого не позволяла!

Не это ли неожиданно вызвало отклик? Он ведь тоже живой, только сам об этом не помнит. А она и не пыталась никогда прорваться через каменные доспехи, зачем бы?

И вот вся наука к демонам покатилась. Остались мужчина и женщина, как Сущим задумано. И она спокойно едет домой, и возможно, он даже не лишит ее своего доверия… если не поймет, что и его потеря контроля для Лайэнэ как на ладони. А ведь может понять.

Или ему все равно — ну кто она, в самом деле?

Неловко повернулась, а тут качнулись носилки — молодая женщина чуть вскрикнула, стукнувшись локтем о стенку. Нет, наставница точно сгорела бы со стыда, глядя, как ученица места себе не находит. А ведь когда расставались, еще полчаса назад, была веселой. И вот заметалась в носилках, будто рыбу из пруда выловили и в корзине несут на рынок.

Опозорилась — так давай, наверстывай. Будь отныне такой, как положено, и ошибок не повторяй, слишком много их у тебя, ошибок — за два года накопилось столько, сколько у доброй половины женщин за всю жизнь не наберется. Будь чуткой, внимательной, умной, беззаботной… какой там еще? Разберешься, не в первый раз.

…Но он все-таки запретил ей слежку. А продолжать надо, визит Энори очень дурной знак… и бессвязное его поведение, и глаза, то пустые, то шальные, то жестокие.

Нельзя пойти поперек запрета — и нельзя сложить руки и ждать. И главная беда в том, что ей отчаянно хочется соблюсти оба этих условия.

Уже повернули на дорогу, прямо ведущую к дому Лайэнэ. Та, не глядя, нашарила спрятанный в рукаве листок.

Все-таки не совсем забылась, когда потянулся к ней, успела увидеть выброшенное в ящик для бумаг скомканное письмо — распоряжение. Уже заверил написанное, но так и не отослал. Передумал, похоже. Или нужда отпала. Такие вещи уничтожают сразу или поручают это доверенным слугам, он хозяин дома, кажется, не успел до ее прихода, а потом забыл о письме.

Места на листе еще оставалось достаточно, а у Лайэнэ было довольно ловкости. Пока еще оставались в его кабинете, листок незаметно похитила.

Вряд ли он хватится.

Глава 23

Когда Нээле очнулась, рядом никого не было, но на полу дымились какие-то смоляные курения, а на скамье стояла наполовину пустая чашка с теплым отваром. Девушке очень хотелось пить, и она опустошила чашку, кем-то, видно, ненадолго оставленную.

Почти сразу открылась дверь, и появилась одна из монастырских женщин, всплеснула руками.

— Очнулась наша красавица!

Как девушке рассказали, ее не могли разбудить три дня, а настоятель сказал, что она беседует с духами.

— Ничего не помню, — пробормотала Нээле, растирая виски. Ей было совестно — заставила всех волноваться. Но, кажется, на нее не были сердиты; поглядывали с уважением и некой опаской, будто она и впрямь слетала на небеса.

Настоятель велел ей явиться, но не сейчас — пока он был занят молитвой, длящейся сутки.

Жизнь эти три дня шла своим чередом, новость была только одна, но плохая для Нээле — Муха сбежал. Нашел попутчиков од села близ Сосновой…

«Я помню, он заходил… верно, хотел попрощаться, но я тогда мало что поняла…»

Тревога добавилась к угрызениям совести — могла же остановить. Возможно, мальчик дойдет до Сосновой, но от крепости его прогонят наверняка. Какой бы он ни был шустрый, там он не нужен.

А вот она, кажется, стала нужна монахам… отец-настоятель некий знак получил, и теперь к Нээле присматриваются особенно пристально.

А Муха эти три дня был счастлив, шагая меж сосновых склонов. Увидел как-то с обрыва: они высились причудливо, словно бросили наземь зеленое мохнатое одеяло, и складки легли как попало. Влажный и серый от тумана воздух был насыщен запахами хвои. Все радовало мальчишку, выросшего в куда более сухих и открытых местах. Попутчиками его стали двое — крестьянин с сыном-подростком. Они немного знали эти края, но шли не к самой крепости, вскоре собрались сворачивать к востоку, к холмистым низинам.

Муха сказал, что пойдет дальше один.

Ему говорили — а одиночку сгинешь в здешних горах! Не люди, так волки, не волки, так нечисть, оголодавшая после зимы. Но мальчишка уперся, как стадо волов.

Волки боятся огня, от нечисти есть амулет с благословением самого настоятеля.

— Мне говорили — дорога одна. Вон та зеленоватая звезда стоит над Сосновой, значит, я знаю, куда идти. Через неделю уже буду там.

Да, пожалуй, через неделю… по прямой было бы вдвое меньше, но тропа петляет по горам, присаживается отдохнуть возле каждого склона.

Мужчина с сыном переглянулись, отдали Мухе холщовую сумку-мешок с провизией. Второй оставили себе.

— Мы-то не пропадем, и деревни встретим быстрее, чем ты.

В сумке — немного лепешек, сушеных кореньев, и кусок вяленой рыбы. На неделю негусто, но хватит. Не в первый раз голодать.

**

Волки начали часто выть возле Сосновой.

— Зимой, когда гон, их почти не слышно, и в конце весны тоже притихнут — будут щенков выводить, — говорил Лиани старожилы.

В земельных ему редко доводилось встречать в пути многоголосные заунывные волчьи песни. Серые стражи леса нечасто заходили в срединные округа Хинаи. А тут с каждым днем все ближе подбирались к стенам, вой мешался с промозглым туманом.

Как ни странно, юноше нравилось слышать эти тоскливые переливы — в них была своя жизнь, своя история. Он мало что знал о волках, но уважал их, и они были понятны — такие же обитатели гор, как и люди. Куда понятней, чем горные духи. Тех в крепости не боялись, но порой, находясь в дозоре, Лиани замечал то подвешенную на ветку тесьму, то иной мелкий дар.

Это все было обычным делом и началось задолго не до его прибытия в Сосновую даже — а до его рождения. Хуже оказались новые, упорные слухи, вызванные войной: о нечисти, которая помогает рухэй, разрывая на части солдат Хинаи. Она появлялась не каждую ночь, и жертв было куда меньше, чем в сражении, но страху — много больше.

Часто говорили и о неведомой горной твари на стороне противника, той, которая помогла людям У-Шена перейти вдоль хребта Эннэ. Одним колдунам такое не под силу, недаром они столько лет сидели тихо. А ей подвластны тепло и холод, вода и камни… многие верили в это.

— Просто их шпионы хорошо знали горы, тихо сидели, а между тем разведали, — предположил один из давних обитателей крепости.

— А кто их отряды в Долине связывает меж собой и направляет, когда вот-вот и ловушка должна бы захлопнуться? Для того, чтобы всюду успеть, крылья нужны, или чары какие. Нет, пленные говорили — это та горная тварь.

Могло ли такое быть? Сам Лиани давно решил, что поверит, если увидит невероятное своими глазами. Знал уже, что бывает по-всякому: и вздорная вроде бы выдумка оказывается правдой, и наоборот.

К этим разговорам привык; тренировал новобранцев, которые уже понемногу начинали походить на солдат, проводил время с веселой Кэйу и своим начальником Амая, который видел в юноше скорее товарища, чем подчиненого.

Но все чаще звучали другие речи, расползавшиеся, как туман по ущелью. Толковали о том, что отряд чужаков вроде бы видели в северной части Юсен. Но пока это были смутные слухи: то вроде бы кто-то из беженцев заметил чужого солдата, а то крестьянин наткнулся на невесть чей след.

Но перепуганные люди ничего толком сказать были не в состоянии, да и те, кто добрался до Сосновой или ее окрестностей, передавали все с чужих слов.

Тем не менее слухи и в крепости множились. Лиани старался их пресечь, но не мог. И старшие командиры не могли: от них таились, с виду выражая покорность. И не очень ясно было, кого наказывать всерьез, а Лиани выдавать никого не хотел.